«Женский фронт» Елены Шубиной

Текст: Татьяна Шипилова

Фото: ast.ru

Ольга Славникова, лауреат премии Русский Букер за книгу «2017», представила в том самом году, в котором разворачивалось действие романа 2006 года, новый роман – «Прыжок в длину».

По словам автора, эта книга о судьбе таланта, за которым всегда идет рок: «Если человек талантлив, то в момент наивысшего пика развития своих способностей он абсолютно беззащитен. Так и случилось с моим героем. Это талантливый спортсмен, у которого есть способность полуминутной левитации в момент прыжка. И даже когда он теряет ноги, все равно способности остаются и будоражат его, травмируют его».

К своему пророчеству в романе «2017» писательница относится осторожно: «Конечно, есть ощущение, что сейчас развивается некое параллельное пространство тому, что я описала, но мы еще не пережили столетие октябрьского переворота, 2017 год еще не кончился, и я надеюсь, что он пройдет без того финала, что был у меня в романе». О большом перерыве между выходами книг (предыдущий роман – «Лёгкая голова» - датирован 2010 годом) говорит так: «Я писала одновременно два романа. Вернее, сначала я писала роман, действия которого происходили в 2050 году, еще до всякой изоляции России там шла речь об изоляции России. Но когда случился 2014 год, писать дальше без учета всех этих событий стало невозможно. То есть реальность отняла у меня примерно сто страниц текста, теперь это все придется переписывать, но тем не менее роман «2050» будет дописан. А этот роман писался параллельно, меня это история тоже очень волновала, тянула одеяло на себя, и я ее пропустила вперед. Вот этот роман издан, теперь очередь первого, конечно, если не стрясется что-нибудь еще глобальное. Если реальность снова не перевернется с ног на голову, футурология – довольно опасное занятие».

В беседе ненадолго зазвучала философская струна:

– Вот только что Дмитрий Быков сказал, что время плохое. Вам не кажется так же?

– Время не лучшее для литературы, для писателей, для свободы слова. Я веду мастерские с молодыми авторами, не собиралась, но сделала мастерскую по Эзопову языку. Боюсь, что нам все это пригодится. У нас сейчас новый главлит – это православные активисты. Ведь оскорбленность некой персоны, некого индивида служит основанием преследования другого человека за взгляды, отличные от взглядов этого индивида.

– Хотя, казалось бы, тяжелое время для людей – хорошее время для писателей, ведь сколько гениев было в Советской России…

– Ну, понимаете, по итогу – да. Может быть, по итогу наше время окажется очень продуктивным, появятся большие романы, настоящие книги, но, боюсь, за это очень дорого придется заплатить, и не только автору, но и нам всем.

На вопрос о том, каково было исследовать «жизнь на протезах», Ольга Славникова призналась: «У меня нет родственников и близких на протезах. Я читала много в интернете, общалась с ампутантами. Единственное, конечно, чего не смогла, это самой пройтись на протезах. Как, например, для романа «Легкая голова» я погружалась с аквалангом и пыталась понять, какие ощущения будут у героя. А тут сумма прочитанного, виденного, рассказанного и услышанного. Иногда по ночам ноги болели, признаюсь честно».

Была затронута тема предсказаний, которые часто удаются писателям фантастам: «Писатель-фантаст может увидеть то, что могут пропустить социологи. Мы описываем реальность, но мы все равно фантазируем. Перемены без фантастического описать невозможно».

– Как выглядит ваша машина времени? Как вы погружаетесь в будущее? Кроме логики формальной, что еще?

– Прежде всего создается инструмент – главный герой. Герой устроен так, что без него автор не поймет того, что поймет через героя, хотя, казалось, сам его создал. В данном случае писатель сам себя, как Мюнхгаузен, достает за волосы из болота. Потом я представляю, что главная героиня – это моя внучка. Я устанавливаю с ней некие родственные связи, я понимаю, что ее будет волновать. Дальше создается коллизия, которая кажется мне весьма вероятной, потом эта коллизия заостряется, еще заостряется, а потом уже герои движутся сами.

– То есть все равно логика. Вы не пляшете от вспышки озарения, от спонтанных явлений и идей.

– Спонтанные явления и идеи возникают не до того, как автор садится писать, а когда он пишет. Это самое лучшее, что с ним происходит. Тогда роман получает еще один толчок, и повествование движется дальше.

На вопрос о взаимоотношениях автора и героев, писательница ответила: «Герои у меня непослушные. Нельзя заранее задать вектор, иначе герой перестает быть живым. Главный герой нового романа отказался убивать, поэтому роман закончился не так, как задумывался изначально».

Читатели поинтересовались, вставляла ли автор себя в романы. На что писательница пояснила: «Часть меня есть в каждом герое. Но если я попытаюсь себя описать, то герой все равно отделится от меня и пойдет своим путем».

Также Ольга Славникова пообещала, что в ее романы обязательно вернется Урал, и в новом романе будет фигурировать Екатеринбург 2050 года. Даже была попытка предсказать будущее: «В 2050 году президентом России будет женщина. Но ничего хорошего из этого не выйдет».

– Многие авторы считают, что современное время очень аморфное, поэтому писатели уходят в будущее, в прошлое. Вы чувствуете эту аморфность, неописываемость времени?

– 90-е были еще более неописываемы. Но сейчас так не кажется. На роман нужно 2 года, а за эти два года столько всего произойдет, что за 2 года это устареет, а через 5 лет это будет уже история. Очень трудно ухватить быстро меняющееся время. И за последние три–четыре года произошло так много, что писать-то есть о чем. И до 20-го года еще столько же произойдет. Я бы говорила скорее не об аморфности, а о быстрых переменах, которые очень трудно уловить, осознать и описать, а дать им художественное осмысление вообще можно будет только лет через пять. Пустотным время представляется, скорее всего, потому, что мы все устали ждать хороших новостей. Мы постоянно получаем только плохие новости, и кажется, что нет никаких перемен к лучшему. Но это не значит, что не о чем писать.

– У ваших героев есть своя позиция, а у вас своя. Но автор должен над этими позициями возвышаться, чтобы влезть в шкуру героя. Как вы этого достигаете и достигаете ли вы этого вообще?

– Опять-таки через героев. Моя героиня видит Майдан через призму романтического, она все воспринимает за чистую монету. А ведь для того, чтобы организовать катастрофу, всегда используются хорошие люди, их идеалистические устремления.

– Насколько сильно изменится Россия в вашем романе? Это будет настолько же драматично, как если сравнивать 2017 год с 1985?

– Ну как минимум вдвое драматичней. Это не значит, что так будет, просто для романа это необходимо. Без драматических изменений прозы не существует.

Ксения Букша, лауреат "Нацбеста», представила свой новый роман «Рамка».

Роман позиционируется как жесткая политическая сатира, «вопль в десяти голосах»: есть десять человек, которых рамка отсеяла на входе на коронацию, они сидят в маленькой келье и рассказывают свои истории. И истории эти болезненные, страшные, и они очень похожи на то, что происходит вокруг. Роман эмоциональный и человеческий. Никаких особых формальных задач в нем не решается, но все эти люди реальны, и монологи их в основном реальны: «Я обычно не редактирую те слова, которые мне говорят. Хотя сам сюжет, конечно, фантастический. Жанрово это кибер-панк».

– Почему настолько недалеко события перенесены в будущее?

– А я не знаю, будущее это или нет. Я не очень понимаю понятие времени. Это какая-то версия настоящего, какая-то версия событий, которые происходят в каком-то времени.

– Почему Соловки? В тексте названы Островки, но на обложке явно изображены Соловки.

– Там такое место, много всего происходило.

– Там чувствуется энергетика?

– Однозначно.

– С политической сатирой очень сложно, потому что сама жизнь – это дикая политическая сатира. Как работать в этом жанре, если вся жизнь – сплошная сатира?

– Ну мы же все чувствуем, вот эти чувства я и описываю. Немного поживем и увидим, как сбывается то, что пишется и предсказывается.

Ксения считает Владимира Сорокина гениальным писателем, но он не является для нее любимым: «Сорокин – это постмодерн, а я – это романтический модерн. Я очень вовлечена в свои тексты. У меня есть формальные вещи, но это далеко не все. Я люблю атмосферу, люблю лирику, и это все оказывает на меня влияние».

Среди любимых авторов писательница назвала Гюнтера Грасса, Вирджинию Вульф: «Это мои «литературные предки». Еще Уильям Блейк, Шервуд Андерсон».

– Ваша литературная стратегия сильно отходит от ваших литературных привязанностей. Вы пишите современную прозу.

– Глупо писать о прошлом, если я там не нахожусь. Время, конечно, иллюзия, но она на нас сильно действует. Если я пишу о каком-то времени, значит, я в нем нахожусь. Эту будет не стилизация, а та реальность, в которой я сейчас живу. Я расспрашиваю людей. Когда писала «Завод Свобода», я брала интервью. У меня вообще такое хобби – разговаривать, брать интервью. Иногда я даже не записываю, но все это потом всплывает. Я могу вспомнить человека, его мимику, чувства, эмоции. Это жутко интересно. Интереснее только природа и погода. Природу и погоду я потом добавляю в текст.

Последним был задан вопрос относительно необычного построения текста в романе.

«Я очень люблю писать так, как мне кажется нужным, – поясняет автор. – В тексте попадаются места, которые написаны не так, как нужно по правилам орфографии и пунктуации русского языка. И не так, как пишут обычно прозу, а в столбик. Как верлибр. Хочется иногда больше акцентировать отдельные слова и словосочетания. Хочется, чтобы текст казался не сплошным массивом, а как он выходит из уст человека. В монологе есть паузы, вздохи, вдохи, выдохи, и, когда человек говорит, это очень значимо. И мне хочется, чтобы, когда другой человек читал, он тоже чувствовал не просто текст, который я придумала из головы, а текст, который я услышала и записала. Кроме того, когда берешь интервью и печатаешь его сразу на компьютере, то очень удобно делать вводом отбивку. Даже не в конце фразы, а в середине. И текст получается практически диктофонный. Я часто этим пользуюсь. Потом беру и просто копирую в свой текст. Потому что вижу, что настроение лучше передается в таком виде, чем в слитном тексте. А в слитном тексте эти слова кажутся не теми словами не того человека, фальшиво звучат. А так оно замечательно звучит, иногда даже отбивки приходится делать целыми абзацами, потому что человек может надолго задуматься, и это тоже нужно как-то читателю указать, а не делать ремарку «задумался надолго».

Свою новую книгу «Чтение с листа» представила и Елена Холмогорова.

Роман-партитура. Партитура – это многоголосье, расписанное для оркестра. Партитура – это одновременно видеть музыку. Эта книга состоит из главок. В каждой – два голоса. Один – авторский, а второй – каждый раз разные люди. Главная героиня раскрывается через разных людей. Не первая книга автора с музыкальным уклоном. Была еще книга «Трио для квартета». Елена – неудавшийся музыкант. Выросла меж двух роялей, но сама заниматься профессионально не могла, поскольку строение кисти не подходят для профессиональной игры: «Поэтому пришлось отражать музыку, которая с детства меня окружает, в литературе».

– Что общего у литературы и музыки и что у них различного?

– Я считаю, что музыка как искусство выше литературы. Общее – настроение. Самое главное – это создать настроение. Но литература учит людей понимать друг друга, а музыка помогает быть ближе.

В тексте каждая глава названа репетицией чего-либо: репетиция любви, репетиция смерти, репетиция надежды, репетиция богатства, репетиция счастья. Сама автор об этом говорит так: «Слово «репетиция» – в расширительном смысле гораздо многозначней. Своим знакомым я задавала один и тот же вопрос: «у вас нет ощущения, что вы живете не набело, что это все репетиция, а завтра все начнется по-настоящему»? Мы, конечно, думаем, что у нас все впереди, наберемся опыта, с понедельника начнем новую жизнь. К сожалению, а может и к счастью, жизнь и оканчивается как репетиция. Многие лишь в конце жизни, понимают, как надо было ее прожить. До премьеры доходит очень редко. Почему чтение с листа? Потому что ноты не нами писаны. В какой-то мере каждый человек – творец своей судьбы, но, тем не менее, ноты все равно написаны не нами … Жизнь и есть репетиция…»

– С каким музыкальным произведением вы бы сравнили свою книгу?

– Любой мой ответ будет слишком самонадеян. В самом тексте есть отсылки к «Временам года» разных композиторов. Наверное, смены настроения, которые существуют во «Временах года» – это наиболее близко… Я не смогла быть профессиональным музыкантом, поэтому я стала профессиональным слушателем. Потом я стала профессиональным читателем, так что скучно точно не будет. Но всегда есть место новой музыке и новой литературе.

– Причисляете ли вы себя к писателям московской прозы?

– Причислять себя ни к кому не берусь. Москва для меня очень важна, я в ней родилась, в пределах Садового кольца. Это ощущение, это ритм, всё это для меня важно, и мне сложно поместить героев в какой-либо другой город. Причисляют пусть читатели, а я просто пишу.

А вот ответить, с каким музыкальным произведением ассоциируется Москва, Елена Холмогорова не смогла: «Спасибо за такой интересный вопрос, потому что я никогда не задумывалась об этом. Я не смогу экспромтом на него ответить, но обязательно подумаю над ним».

Относительно женской и мужской прозы автор заметила, что не стоит обижаться из-за гендерного разделения литературы, потому что, понятное дело, что проза бывает скорее не женская, а адресована женщинам, потому что мужчины в принципе понимают написанное по-другому.

– А есть ли у музыки гендерное разделение?

– Нет. И это, несомненно, аргумент в пользу моего тезиса, что музыка духовно выше литературы.