Текст: ГодЛитературы.РФ
Фото абхазского побережья с сайта abkhazia.travel
Дебютная книга Евгения Рудашевского «Здравствуй, брат мой Бзоу!» вопиющие несовременна. В ней нет магов и драконов — зато есть собаки и дельфины. Она проиллюстрирована добротными реалистическими картинками. На которых изображены не принцессы и супергерои, а простые крестьяне, живущие в маленьком абхазском селе в совсем не сказочном 1980 году. Но едва начинаешь читать, становится понятно, что про книгу эту нельзя сказать, что она несовременна. Она вневременная — как вне времени жизнь села со вполне сказочным названием Лдзаа. До сих пор мы все знали горную Абхазию Фазиля Искандера. Теперь на русской литературной карте появилась причерноморская Абхазия Евгения Рудашевского — специалиста по морским млекопитающим, которому эта история принесла премию «Книгуру» 2013 года.
Фрагмент книги и иллюстрации предоставлены издательством «КомпасГид».
Для начала пришлось вспахать лежалую землю. За плугом неторопливо шла Хибла, бросала во вспоротую почву семена кукурузы, а с ними фасоль, чтобы она вилась вверх по соседке и не требовала вкапывать для себя отдельную опору.
Баба Тина наблюдала за посадкой с бревна, уложенного возле худой изгороди. Ломала пальцами семечки да поглядывала на густые клубы зелени, под которыми укрылись ближние холмы.
Вспахав и засеяв участок, Валера приладил позади быка ачалт, на него вскатил десяток камней. Впереди, ведя быка, шагал Даут, а Валера смотрел, чтобы плетенка не сбивалась и скользила по засеянным грядам — так земля выравнивалась.
Амза помогал отцу, однако был невнимателен. Он видел, как продавливаются сухие комья, слышал, как шелестит ачалт, но думал о дельфине. Амза не мог вспомнить, каким был зверь на ощупь. Говорил себе: «упругий, сухой», но это не помогало. Захотелось вновь прикоснуться к нему, погладить его, обрызгать водой.
Баба Тина поднялась с бревна, постояла, затем вдруг пошла вдоль пашни. Зная, что у матери днем болят ноги, Валера удивился:
— Куда это ты?
— Как говорила моя бабка, чем даром сидеть, лучше попусту ходить!
Солнце, покинувшее прохладу гор, вышло на пустынное покатое небо. Мужчины легли под чинарой для отдыха. Тени хватило каждому. Хибла вынула из багажника корзину с мацони, сушеной рыбой, ахачей и лавашем. Обед был неспешным. Тело нехотя принимало пищу и призывало вздремнуть. Проспав минут десять, Амза взбодрился.
В стороне отдыхали грузины.
— А где вино? — удивился Валера.
— Нечего. Дома выпьешь, — ответила Хибла и поставила мацони ближе к мужу. Тот в недовольстве скривил губу.
Валера в последние годы ходил с животом. Голова теряла волосы. Те, что остались, были седыми. Брился он редко, уже не стеснялся седой щетины. На плече тянулся шрам — память о войне. Когда немцы приблизились к Абхазии, Валера был в Псху. Пришлось оставить село и прятаться в горах. Многие абхазы ушли в Гудауту, оставшиеся ловили врага потемну или в тумане — мучили, а потом отдавали шакалам. Немцы ждали, пока их флот пробьется к Сухумскому порту, отстреливали горцев. Застигнутый часовыми, Валера бежал через кусты, прыгнул в реку Бзыбь. Старое дерево острым суком вспороло ему плечо. Он должен был умереть, однако выжил. Амза никогда не спрашивал у отца про войну. Родители не рассказывали про те годы. Молчали также о свадьбе, о том, почему уехали из Ткварчала… В ноябре для Валеры начнется пятьдесят восьмой год.
К пяти часам семья Кагуа закончила посев своего участка, благо тот был небольшим по сравнению с соседними — грузинскими.
Вечером Амза и Даут вышли на берег, чтобы перед завтрашней ловлей проверить лодки и сети. Братья, смеясь, перекидывались камушками — показывали сильный замах, но бросали, конечно, мягко.
— Смотри! — вскрикнул Даут, указав на море.
Амза обернулся и замер, затем рассмеялся. В десяти метрах от берега плавал их вчерашний знакомец. Его было непросто заметить — он всплывал лишь спинным плавником и макушкой, к тому же море волновалось. Когда Амза подбежал к воде, дельфин показался весь и дернул головой, словно ребенок, признавший свое поражение в прятках.
— Ты что здесь делаешь? — крикнул ему Амза.
Он радовался еще больше, чем вчера, не мог устоять — то ходил вдоль извилистого прибоя, то бегал, заметив, что дельфин следует за ним. Даут сидел возле лодок и, глядя на брата, чуть улыбался.
— Ты теперь каждый день ко мне будешь приплывать, да?
Афалина был подвижен. Амза вдруг засомневался, тот ли это дельфин, но, разглядев на плавнике знакомые потертости, а на боках — шрамы, успокоился.
Он играл с морским зверем, как с собакой. Бежал, останавливался, снова бежал. Дельфин повторял его устремления. Потом Амза падал, замирал. Тогда дельфин подплывал к берегу, до каменистой мели — высматривал его, не мог найти и волновал носом воду.
Наконец юноша заломил высокие паголенки, снял сапоги, сложил портянки и, завернув брюки выше колен, вошел в воду.
— Осторожней! — окрикнул его Даут.
Амза не ответил. Он сам испугался своих действий. «Все же это зверь, хищник…» Тем не менее сделал еще три шага. Дельфин наблюдал за ним. Качнул хвостом и медленно отплыл в сторону.
— Ну и чего ты боишься? — Амза улыбнулся и вытянул вперед руки.
Со спины донесся громкий лязгающий лай. Это Бася выскочил на пляж.
— Баська! — обрадовался Амза. — Давай сюда! Я тебя познакомлю!
Пес, проскочив мимо Даута, зарылся лапами в гальку. Приблизился к юноше, залаял еще громче. Войти в воду он не решался, отбегал всякий раз, как небольшие волны шумно всплескивали возле его мордочки. Вдруг Бася замолк, настороженно присел — увидел дельфина. Амза рассмеялся такой перемене.
Даут, вздохнув, продолжил работу: просматривал сети, надавливал на затычки в корме.
— Как же мне тебя назвать? — прошептал Амза. — Может, Эт-ных? Нет. Слишком уж… официально. Знаю! — вскрикнул юноша так, чтобы его услышал брат. — Я назову тебя Бзоу!
— Бзоу? — удивился Даут.
— Да! По-моему, хорошее имя для дельфина.
— А если он девочка?
— Девочка?.. Не знаю даже… Нет! Наверняка мальчик!
Дельфин плавал дугами вдоль берега. Был игрив, но приблизиться к себе не позволял. Чуть брызнул на Амзу. Тот рассмеялся и ответил тем же. Тогда Бзоу брызнул сильнее. Началась подлинная буря. Бася неподвижно наблюдал за тем, как его хозяин горстями бросает воду к диковинной рыбине, как та в ответ размахивает головой, и не мог понять происходившего. Пес был задумчив и молчалив.
Даут сложил сети в лодку, взглянул на опускающееся к Пицунде солнце.
— Интересно, ему тоже нечем заняться? — крикнул он брату.
— Что?
— Или у него нет семьи и друзей? Он уже час с тобой тут крутится, а ему, как и тебе, наверняка нужно бы работать…
— Ты как бабушка.
— При чем тут это? — нахмурился Даут. — Вечер все-таки.
— Я ему жизнь спас…
— Мы.
— Ну мы. Вот он к нам и пришел. Поблагодарить.
Амза дождался, пока просохнут ноги, затем стал обуваться. Заметив это, Бася оживился, отступил тихим шагом. Выбравшись к дороге, осмелился залаять, и, поскольку молчание его было долгим, лаял громко, с усилием.
Бзоу приблизился к берегу, плеснул несколько раз и ждал ответа.
— Прости. Мне пора, — попрощался с ним Амза.
Дельфин смотрел вслед людям. Еще дважды ударил по воде хвостом. Наконец уплыл.
— Ну? Чего встали?! — кричала утром баба Тина. Она только что покормила кур и петуха, а теперь выгоняла их гулять по саду — клевать змей, если те вдруг объявятся.
Амза пил кофе, ел лобио с лавашем и осматривал двор.
Дом Кагуа был небольшим, но в его четырех комнатах без тесноты и недовольства умещалась вся семья. Одну комнату даже оставили для гостей, иногда ее сдавали приезжим.
Дом стоял на восьми крупных тесаных камнях. Его основание было дубовым, а стены — из каштана. В прихожую вело грубо отлитое бетонное крыльцо.
В зазор между домом и землей часто ходили куры, нередко туда пробирался Бася или кот Местан — оба прятались, нашкодив. Еще ребенком это затемненное место любил Амза, заползал туда и, конечно, пачкал одежду, за что получал выговор от Хиблы.
Перед домом тянулась веранда. Ее крыша была дощатой, пол — земляным. Стен не было — только широкая изгородь из турецких часиков. Они росли плотно, и потому в жаркие дни оставляли приятную тень. Чуть дальше пристройкой к дому стояла апацха. Баба Тина на прошлой неделе возобновила в ней лежанку — как некогда ее родители, она теплыми ночами спала возле котлов и костровища. За апацхой были грядки.
Перед верандой росли мушмула, лимон и фейхоа. Ближе к Валериному запорожцу стояла широкоплечая чинара, под ней иногда днем дремала Хибла. За чинарой росла алыча. Тут же возле кукурузного амбара поднимались трехметровые столбы, на них после сбора урожая вывешивали сушиться кукурузные стебли, которыми зимой кормили скот. У семьи Кагуа скота не было, и стебли они отдавали Турану, брату Хиблы.
Кукурузный амбар, как и дом, был приподнят от земли, но не для тепла, а для сохранности от крыс. В этот промежуток также наведывались куры, Бася, Местан и маленький Амза.
За домом скрывался долгий и сумрачный сарай, возле него — семейное кладбище: тут лежали муж бабы Тины, ее брат и мать Валеры (его отец лежал в Ткварчале). За алычой, напротив апацхи, была душевая, от нее начинались тропинка к туалету и тропинка в небольшой сад с мандаринами и персиками. Часть изгороди там осыпалась, однако ее затянуло, укрепило лавром.
Со стороны калитки у дома стоял длинный стол — для обедов. Тут же были будка и курятник. У ворот росла низкая пальма.
Валера вышел раньше сыновей. Сегодня его ждали на баркасе. Кагуа работали для местного рыбзавода, но не забывали и частный промысел.
Местан вспрыгнул на стол.
— Чего тебе? — улыбнулся Амза.
Зная, что его могут наказать, кот замахал хвостом и пригнулся — готов был при опасности улизнуть, но Амза обрадовался ему. Один за другим подставлял пальцы и смеялся, когда тот пытался их облизать.
— Рыбы у меня нет. Приходи на ужин. Ну? Видишь? — юноша предложил Местану свою миску. — Тут только фасоль да петрушка всякая. Тебе такое не понравится.
Слушая человека, кот расслабился, уложил хвост вокруг стакана, зевнул. Подошедшая сзади Хибла ладонью снесла его на землю, словно сор стряхнула. Местан от неожиданности мявкнул, свалился на траву, замер. Как только Хибла прошла дальше, сел и принялся тереть мордочку лапой.
Братья отплыли, когда солнце высветило округу. К июню они уже не позволят себе выходить так поздно — опасаясь дневной жары, будут готовиться затемно. Вода в бухте была прозрачной, но глубина нарастала слишком быстро, и в пяти метрах от берега не удавалось разглядеть дна.
Вслед за Кагуа на пляж вышли Феликс и Мзауч Цугба. Мзауч — ровесник Амзы. Феликсу было двадцать три, он был на год младше Даута. Абхазы из Лдзаа не любили братьев Цугба. Те больше общались с грузинами, были завистливы, и, поговаривали, им случалось обманывать односельчан. Однако этой нелюбви никто не оглашал.
Солярка была дорогой — рыбаки брали мотор только для неожиданных надобностей, обычно же гребли веслами.
Братья Кагуа плыли на двух лодках, с малым промежутком. Выйдя из бухты и распределив сеть на две кормы, они стали расходиться. Следили при этом, чтобы, опускаясь в воду, снасть не спутывалась. Прогремев, выпали деревянные буйки, теперь можно было плыть дальше — растягивать вторую сеть; потом дрейфовать вблизи — из опасения, что баркасы или прогулочные катера по невнимательности скрутят ее, порвут. Кроме того, уже несколько раз сети просто пропадали. Рыбаки шептались о грузинских рабочих с рыбзавода, но доказательств ни у кого не было. За первую сеть не беспокоились, с этого края в бухту никто не заходил, а вор выйти напоказ не решился бы — тут все видно, открыто.
Бася вышел в море с Амзой. Он перебегал в лодке от кормы к носу и обратно. При этом останавливался у борта, вглядывался в воду, словно подозревал увидеть там добычу. Иногда лаял, размахивал хвостом, топал передними лапками. Амза, наблюдая за псом, улыбался. Еще более забавным Бася становился, когда рыбаки затаскивали в лодку сеть и тут же высвобождали из нее пойманную рыбу. Видя это, пес неистовствовал: подпрыгивал, бегал, лаял, кидался к улову, ворошил его лапой, потом затихал, но, отдохнув, продолжал взволнованно гавкать. За такое поведение Амза называл Басю Капитаном. И в самом деле, могло показаться, что его лай — это грубые команды нерасторопным и неловким матросам.
