Текст: Борис Кутенков
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Толстые журналы всё туже затягивают пояса. Вслед за «Октябрем», лишившимся помещения, о чем мы писали в предыдущем обзоре,
журнал «Знамя»
остался без двух сотрудников: руководителя отделов библиографии и публицистики Анны Кузнецовой и редактора отдела прозы Евгении Вежлян, ушедших в «свободное плавание». Но закаленные «толстяки» — как те бойцы, что от потерь становятся только крепче. Очередной, седьмой номер «Знамени» публикует половину романа Ольги Славниковой «Прыжок в длину» (долгожданного, вышедшего после пятилетнего перерыва в творчестве писательницы). Поначалу опасаясь приниматься за толстенный «кирпич» (143 страницы в файле Word — и это, напоминаем, только половина!), ваш обозреватель быстро втянулся и не остался разочарован. Роман — о сложной психологии взаимоотношений главного героя, бывшего спортсмена, а ныне инвалида Олега Ведерникова, и сбитого им, но оставшегося невредимым «трудного» подростка Жени Караваева (аллюзия на «Зависть» Олеши отчетлива — но не знаю, осознанна ли), о жизни людей с ограниченными возможностями, деталях уныния и искусственной «позитивизации» бытия. Некоторые сцены выполнены просто мастерски: завораживает не только «параболическая» психология главного героя — от падения на дно внутренней деградации до попытки выбраться, — но и, к примеру, поиск им в социальных сетях историй друзей-ампутантов. В некоторых случаях впечатляет не только проработанность автором материала, очевидно далекого от ее эмпирического опыта, — но и степень психологического погружения в него. Сомнения иногда вызывает язык романа: он настолько виртуозен, что кажется самодостаточным — и отвлекающим от фабулы (скажем, фирменные славниковские сравнения, иногда присутствующие как данность вне привязки к сюжету). Впрочем, выводы делать пока рано: ждем окончания в «Знамени» через месяц.
Проза в этом номере «Знамени» явно интереснее поэзии: рассказ Леонида Костюкова «Друг мой дорогой», где свойственная этому автору интонация слегка дидактичного, чуть ностальгического «здравосмыслия» просвечивает через неспешные описания быта. На фоне довольно-таки традиционного сюжета — неожиданный метафизический финал с аллюзией на «Моцарт и Сальери», только перенесенной на реалии издательской жизни. Вообще проза этого номера отчетливо интертекстуальна — причем наглядная параллель с классикой каждый раз по-новому открывает прочтение всего текста. Рассказ Александра Мелихова «Грешная и безгрешная» о современной «незнакомке» также начинается с аллюзии («У неё была действительно в кольцах узкая рука…»), — откровения двух «грешниц», услышанные на сеансе психологом, полные физиологических подробностей и примет разговорного стиля. Наиболее сложное чтение — «брэдберианский» по стилю рассказ Игоря Лёвшина «Полёт» , где реальность преподнесена в отрывистых диалогах с короткими предложениями, из которых складывается цельная и трагическая картина.
«Знамя» анонсирует также серию публикаций о дислексии, которые призваны привлечь к этой проблеме общественное внимание. Цикл начинается с документального повествования Александры Шишмаревой : «Дислексия — мой дар и моё горе. Мне не дано мыслить как все, но это и благо. Оглядываясь назад, с грустью вспоминаю школьные мучения… А ведь их можно было избежать, знай учителя о дислексии. Ее у меня нашли, когда стали издавать книгу, корректор сказала… Школа не дала знаний, я ничего оттуда не вынес. Все, чем занимался, осваивал сам, с энтузиазмом и увлечением. Школа принесла лишь разочарование и низкую самооценку, чувство беспомощности и беспроглядности. Я проделал долгий тернистый путь, но стал тем, кто я есть сейчас…»
Вышел очередной номер поэтического
журнала «Арион».
Наибольшее внимание привлекает поэзия Нади Делаланд. Из пяти стихотворений — довольно разнообразных как содержательно, так и ритмически, пронизанных единой интенцией причудливо материализованного несуществования («несуществующие ветрено») — обратим внимание на второе («Я хочу, чтобы всё закончилось, перестало…»). Страшный образ — затаптывание могилы ребенком, «хоронящим» весь беспорядочный, безразборный, но одинаково подлежащий уничтожению ряд существительных. Не менее страшный мотив детского беспамятства. Как ни странно, сами понятия («немота, раскаянье, безуспешность»), которые «затаптываешь», как бы избавляясь от них, — создают эффект уравновешивающий, как двойное отрицание создает утверждение в грамматике. И на выходе — свет. И выход, как ни странно, явственен, — во всех смыслах. Несмотря на противоречие — кажущееся — всего образного ряда этому выходу, что и рождает удивительный эффект этой поэзии.
Я хочу, чтобы всё закончилось, перестало,
дверь захлопнулась, музыка задохнулась.
Из-за пазухи в тряпочке вынув старость,
схоронить в саду её грусть, сутулость,
немоту, раскаянье, безуспешность,
невозможность выйти себе навстречу,
одинокий тремор прогулок пеших
на ветру — чем ветренее, тем легче.
И трамбуя кедами милый холмик,
ликовать и больше о ней не помнить.
В критическом разделе Александр Переверзин, главный редактор издательства
«Воймега»,
исследует тему названий стихотворных сборников, обратившись к примерам и тенденциям поэзии разных эпох. Никон Ковалёв подробно разбирает книгу Владимира Иванова «Ничья», вышедшую в «Воймеге», — первое на моей памяти серьезное исследование об этом поэте: о его месте в контексте поколения «тридцатилетних, как их называли в 2000-х», и о фантастическом, просвечивающем за «бытовыми сюжетами». В том же номере — подборка самого Иванова:
Кровь берут, а она не берётся.
Карагез ли копытами бьёт.
В плен Шамиль под Гунибом сдаётся.
Проводник «эдельвейсов» ведёт.
Весь закатной захватан блевотой,
Спит «столыпин» в степном тупике.
Говорит медсестра «поработай»
От жгута посиневшей руке.
Елена Погорелая анализирует понятие современной поэтической иронии на трех метауровнях: ирония «для читателей» (на примере Дмитрия Быкова — отмечаются и недостатки свойственного ему метода), «для себя самого» (о «боготворимом» «арионовским» кругом Олеге Чухонцеве; отзыв о нем исполнен наибольшего понимания); «для своего круга» (на примере Линор Горалик – чье появление
в «Арионе»
несколько неожиданно. На фоне полемики Погорелой и Дмитрия Кузьмина, как раз выпустившего разбираемую Погорелой книгу Горалик, ожидал большего скептицизма. Умеренный тон рецензии — то ли демонстрация автором широты эстетических взглядов, то ли движение журнала, довольно эстетически однонаправленного, в сторону большей либерализации. Но отзыв о Горалик, разумеется, наиболее критичный из представленных). На фейсбуке, впрочем, развернулась дискуссия не столько о содержании статьи, сколько об одной из ее спорных формулировок — о Сергее Кузнецове, «разрабатывающем не особенно популярную в отечественной словесности тему притягательности садистических практик» (что отрицает в соответствующем треде и сам Кузнецов).
Для сравнения — противоположный отзыв о той же книге Горалик
в «Октябре»,
написанный Львом Обориным (очевидно, тем самым представителем «своего круга», предпочитающим филологический метод восприятия текста как данности — оценочно-критическому). Сравним методы исследования на примере характерных фраз. Погорелая: «...жаль нескольких по-настоящему сильных стихотворений <…>, в которых снижающий иронический градус отчетливо забивает трагическое начало». Оборин: «…стихи Горалик имеют дело с таким материалом, который отказывает в праве на существование обычным человеческим эмоциям». Причём если Погорелая акцентирует внимание именно на «восприятии своими» (и чуть утрирует — поскольку невозможно с точностью заключить, насколько рациональны подобные замыслы поэта), то Оборин пишет о «вневременном» и «всевременном» в природе гораликовского фольклора.
Из других значимых публикаций «Октября» — интервью культуртрегера, директора библиотеки имени Чехова Елены Пахомовой об изменениях в библиотечном пространстве и планах привлечения читателей. О форматах книжных обсуждений: «Роман [Александра Снегирёва] читали в течение двух месяцев, и потом читатели пришли на встречу подготовленные, задавали вопросы, обсуждали характер и судьбу героини: кто-то усмотрел в ней судьбу России, кто-то обнаружил другие параллели — такая дискуссия завязалась, никто по домам не хотел расходиться! Потом мы повторили «Книжный ход» с книгой Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза». И если на Снегирёва пришла молодая публика, то на Яхину — читатели от двадцати до семидесяти. Пожилые люди составляли большинство и были очень активны. Старшему поколению близка эта тема — коллективизация, репрессии. Это коснулось их семей, и они пришли поделиться наболевшим, обсудить, насколько книга исторически верна, давали советы и сочли, что этот проект надо продолжить».
В 6-м «Новом мире»
обратим внимание на стихи Любови Колесник. В этой подборке Колесник, умеющей работать в разных стилистиках, завод становится сквозной метафорой сушествования, выступая на уровне переосмысления идиом («Я знаю точно: будет ближе к раю / не тот, кто сделал план по корпусам, / не он, не я, не труд, идущий к маю, / но белый пар, летящий к небесам») и скрепляя подборку топографическим единством. Одно из безусловных достоинств поэзии Колесник — переосмысление стереотипного представления о героине «женской лирики» и создание образа сильной женщины в новых для современной поэзии, «рабоче-заводских» координатах. Уникальность Колесник как авторского проекта — в своеобразной попытке построить образ «бой-бабы XXI века» на биографически зримых и артистически переосмысленных началах. В лучшие моменты подборки эта самоидентификация переходит на уровень интонации лозунговой — обращаясь к себе и тем устраняя упрек в дидактике, однако касаясь общечеловеческих основ существования:
…не слушать музу заунывную,
себя не вкалывать в цеха,
и деятельность безотрывную
забросить к чёрту в потроха.
Не горбиться и не сутулиться,
суть не разменивать на медь.
Смотреть на лиственницу, улицу
и не ржаветь. И не ржаветь.
Среди остальных материалов номера, заслуживающих внимания: переводы Шекспира, выполненные Сухбатом Афлатуни, с его предисловием (перевод первой части вышедшего в 1599 году в Лондоне сборника любовной лирики «Влюбленный пилигрим»); очерки Константина Бальмонта «Письма из Франции» (шесть текстов, опубликованных им в 1926—1928 годах в рижской газете «Сегодня» о жизни в эмиграции; публикация и предисловие Александра Романова); книжная полка Владимира Коркунова (в т.ч. о книгах Олега Лекманова о Мандельштаме, книгах о Василии Гроссмане и Николае Эрдмане и др.); исследование Олега Лекманова и Михаила Свердлова «Для кого умерла Валентина?» о стихотворении Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки», уже нареченное обозревателями «литературоведческим детективом.
Кстати, о «детективах» в литературоведении. Благодаря обзору Юлии Подлубновой узнал о рецензии Николая Богомолова в
«Новом литературном обозрении»
на публикацию Евгения Рейна об Анне Ахматовой в
«Литературной газете». Разбор Богомолова представляется убедительным, в отличие от рецензии Рейна, изобилующей фактическими искажениями. «Но тут ведь перед нами не беспомощное изложение давней беседы, а взгляд из нынешнего дня, когда постепенно открывается вся сложность Ахматовой. А о какой сложности можно говорить, если даже самые элементарные вещи путаются, чтобы словно нарочно сбить читателя с толку. А кто же все это написал? Не спрашивайте. Не мог человек, подпись которого стоит под заметкой, написать такое. Даже если допустить, что он нечто спутал, то ведь на то и существует редакция газеты, чтобы проверить и, согласовав с автором, исправить. Или не печатать такие оскорбительные для памяти поэта строки». После чтения рецензии с некоторым ужасом подумал: сколько же вокруг подобных публикаций, вышедших по редакторской недобросовестности (и порой подкрепленных авторитетным именем, якобы допускающим возможность редакционного нечтения). Вряд ли на каждую найдется столько литературоведов — особенно учитывая непропорциональные тиражи таких журналов, как «НЛО», и современной желтой прессы. Однако истина нам дороже.
В «Иерусалимском журнале»
Марина Кудимова анализирует историю как раз таки «желтой» российской и зарубежной журналистики. «Напрасно внушали нам, будто «желтая» буржуазная пресса на просторах СССР не ночевала. Приведенный пример опровергает сей факт напрочь, зато может послужить основой для диссертации на тему «Расширение функций журналистики в эпоху массовой культуры». Лозунг «Информация — наша профессия» с появлением бульварных изданий начал стремительно устаревать. Бульвар живет не информацией, а сплетнями и домыслами. Заметка «Попал под лошадь», которой так замечательно воспользовался ее герой — Остап Бендер, тоже была опубликована не в «Плейбое», а в советской газете…»
Вышел очередной номер брюссельской
«Эмигрантской лиры»
. В номере, как всегда, немало интересного — избранное Геннадия Каневского из разных книг (своеобразный дайджест его книги «Сеанс», вышедшей осенью 2016-го в молодом издательстве «Иван-Чай»), блок материалов о Саше Соколове (подборка его стихотворений и эссе о нем Геннадия Кацова), мониторинг поэтических новинок и обзор фестивалей последних месяцев, подборка рецензий от Даниила Чконии, архивные беседы Александра Радашкевича со старейшим русским журналистом, поэтом и мемуаристом Кириллом Дмитриевичем Померанцевым (1906—1991). Но лицо журнала по-прежнему определяют обзорные материалы о зарубежной поэзии — в этом смысле «Эмигрантская лира» уникальна. В этот раз «повезло» Канаде: статья Марины Шеркиной-Либер о русской поэзии Канады и большая подборка канадской поэзии в переводах Александра Шика, Семёна Сафро и Алины Иохвидовой, участников семинара художественного перевода, существующего в рамках Центра искусств «Удивительная кошка» в Торонто.
«Урал»,
помимо прочих интересных материалов (рассказ о выступлении Юнны Мориц в Челябинске, стихи Евгении Извариной, Юрия Казарина, Юлии Кокошко и др.), представляет интервью Романа Сенчина, переехавшего в Екатеринбург. Беседа любопытна в том числе и прогнозами писателя, дистанцировавшегося от суеты метрополии, о своем творчестве: «В Москве я писал в основном на раздражении. Был почти непрерывный зуд от увиденного, от той круговерти, какая круглосуточно царит там, и этот зуд можно было притушить только тем, чтобы сесть за стол и писать. О Москве ли, о сибирской деревне, статью о современной прозе или о Державине — не столь важно. В Екатеринбурге атмосфера куда спокойней. Зуда особого я не ощущаю, но и усыпляющего покоя — тоже. Может быть, в новом городе изменится моя проза, посветлеет её палитра, которую многие считают беспросветно темной. Не знаю. Усилием воли это сделать нельзя. Поэтому произнесу банальное, но, по-моему, очень точное слово: посмотрим».
«Дети Ра»
анонсирует скорый выход книги Евгения Степанова о Татьяне Бек (1949—2005), — не только замечательном поэте, но и литинститутском учителе, поддержавшем многих ныне известных поэтов на ранних порах. Очередной номер журнала представляет интервью о ней поэта Сергея Арутюнова, бывшего студента семинара Бек в Литинституте, а ныне — преподавателя. В беседе много предельно честных свидетельств об отношении Бек к мастерству стиха. «Неправильность, неверность, искривление, вплоть до тайного порока, безобидной мании — всё, ведущее к прозрению и, следовательно, осознанию самого себя, обожествлялось, как нищие и бездомные, роющиеся в мусорных баках. В них она видела уличных пророков, старцев, способных изречь нежданную истину. И сама, до поздних лет, продолжала искать — учителей, тоскуя по родительскому теплу и не умея ни с кем сойтись, несмотря на чередование уединения и раздираемости общественными нуждами. Больше всего отношению к поэтическому мастерству меня учили ее принципы, которые она сама посильно блюла, — безмерно ответственное отношение к тексту как человеку, который рожден, слаб, вопиет и которому уже поэтому непременно надо помочь». Ждем книгу — благо она посвящена одному из поэтов, основополагающих для вашего обозревателя, потому невозможно будет не откликнуться.
