Текст и фото: Игорь Карнаухов/РГ, Пермь
На вечере в рамках цикла «Антология русской камерной музыки», посвященном творчеству композитора Сергея Василенко, - 30 марта исполнится 146 лет со дня его рождения, - прозвучали романсы на стихи забытых русских и восточных поэтов. Один из них, пронзительнейший «Бал-Саят» на слова неведомого Хусейна Байкара в исполнении солиста пермской оперы Эдуарда Морозова погрузил аудиторию в гробовое молчание, а кое-кого заставил и прослезиться.
Тюльпан в степях Хорасана
Не самым популярным русским композитором были положены на музыку слова вовсе незнакомого средневекового поэта из Центральной Азии, чье творчество известно сегодня больше литературоведам, и то специализирующимся на Востоке; почти все из публики на этом вечере впервые услышали это имя.
Бал-Саят
Почему цветут гранаты,
Не цветёт лишь мой сад?!
Почему ячмень на ниве
На одной только сжат?
Почему на небе звёзды,
Как и прежде, горят?
Почему живущих много,
Умерла лишь Саят?!
Кисеёй, парчой и шёлком
Оберните ей стан,
Пусть над милым прахом
Встанет выше неба курган…
Я на гроб ей своё сердце брошу,
Как мой алый тюрбан.
Расцветёт в степи полынной
Вместе с розой тюльпан.
Моё сердце с твоим сердцем
Обручится, Саят!
Не встречал я жён прекрасней
Той, которой уж нет!
И казалось мне, завиден
На земле мой удел,
Ибо я с Саят моею
Царства мира имел!
А теперь я только нищий,
Потерял я Саят…
Почему моя утрата
Всех ужасней утрат?!
Почему я, обреченный,
Должен жить рад не рад?
Почему не умер сын мой,
Не отец мой, не брат?!
Почему среди живущих
Нет прекрасней Саят?!
Ах, Саят, моя Саят!
(перевод Андрея Глобы)
Проклятие белого формуляра
Более десяти лет назад певица Наталья Кириллова обнаружила этот романс и еще некоторые другие в томах слов и нот, отпечатанных для нее в библиотеке Санкт-Петербургской консерватории им. Н. И. Римского-Корсакова. Артистка, работавшая в тот период в Нижнем Новгороде, намеревалась писать кандидатскую диссертацию.
— Когда я дошла до строки «Почему не умер сын мой, не отец мой, не брат?!», передо мной разверзлась бездна! — говорит Наталья. — Так колоссально горе от потери любимой, постигшее персонажа-страдальца, что его посещают кощунственные мысли. Это было сродни внезапному появлению космической черной дыры, куда меня властно потянуло.
Этот сгусток чувств вышел из–под пера правителя, политика и военачальника. Султан Хусейн Байкара (1438—1506) из рода Тимуридов был владыка Хорасана. Он молочный брат, друг детства и, как говорят у нас, однокашник великого Алишера Навои, рука об руку с которым следовал по жизни до конца дней того. Придя к власти в Герате (ныне центр одноименной провинции Афганистана), он сразу пригласил сподвижника к себе на службу, назначив хранителем печати (аналог главы администрации), а спустя три года и первым визирем.
В кружке поэтов и мыслителей, сложившемся при дворе Байкара, Навои был на ведущих ролях.
Повелитель и полководец, обладавший литературным даром, в поэзии Абулгази Султан Хусейн Бахадыр–хан воспевал любовь; его лирический герой — беззаветный влюбленный. Писал монарх под псевдонимом Хусайни; творил на узбекском.
Навои отмечал талант своего властительного соратника: "Султан Хусейн Байкара создал чрезвычайно ясные, приятные стихи... живые, прочувствованные, солнечные, с первой до последней строки они созданы в форме названного размера". «Большая часть стихов Хусейна Байкара выделяется красотой, достоверностью описанных переживаний, ясностью»,— отмечал он в другом месте. Собственно в творчестве обоих наблюдается взаимная перекличка. Султан Хусейн занимался толкованием — татаббу — стихов Навои. В свою очередь, Навои сочинял назира — поэтические отклики — на газели Байкара.
Что еще больше удивило певицу…
— Это девственно чистый формуляр, — рассказывает певица. — Ни одной фамилии в нем не было. За десятилетия, что они там пролежали, ими никто не интересовался!.. Не понимаю, почему. У нас нет сведений, исполнялись ли эти романсы вообще когда-либо где-либо, во всяком случае, в Перми до нас их точно не слышали.
Поднятие пластов
Квалифицированный разбор творчества венценосного собрата по перу Навои предпринял в своем литературоведческом труде «Собрание избранных».
Сергей Никифорович Василенко (1872—1956), скорее всего, привез стихи из одного из своих путешествий на Ближний Восток.
«Увлечение Востоком давало мне основание в шутку утверждать, что мой прапрапрадед происходил когда–то из восточной страны», - писал композитор в своих «Воспоминаниях», увидевших свет в Москве в 1979 году. Вторая часть этих мемуаров, описывающая события, вероятно, начиная с 1917 года, — потому что первая заканчивается на нем, — кстати, еще ждет своего редактора и издателя.
Василенко — легенда Московской консерватории; в ней он преподавал на протяжении полувека, с 1906 года до конца своих дней. Его музыкальное наследие составляют пять симфоний, восемь балетов, девять опер, хоровые и множество вокальных сочинений камерного жанра на стихи не только восточных, но и российских поэтов — и классиков, и современников композитора по Серебряному веку.
— За время, сколько существует наш цикл, мне кажется, мы подняли целый культурный пласт, — убеждена Кириллова. — Томик Мирры Лохвицкой еще попадется вам в библиотеке или на букинистическом прилавке, ее строки включаются в сборники и хрестоматии. А кто помнит сегодня Любовь Столицу или Глафиру Галину?! Только профессиональные филологи. А сколько еще текстов было издано единственный раз больше ста лет назад и с тех пор пылится в библиотеках и архивах совершенно забытыми! Мы начали нашу «Антологию» с целью явить их публике. Пятый сезон мы приносим ей жемчуга, и не проходит вечера, чтобы слушатели не благодарили за то, что им открыли новое имя. Мы продолжаем совершать открытия в мире Чайковского и Рахманинова; уверена, время Сергея Василенко, так огранившего нашу и — не нашу — словесность, еще придет!
Услышать «Бал–Саят» можно на вечерах абонемента «Антология русской камерной музыки», особенно посвященных поэзии Востока. Следить за афишей цикла можно на сайте Пермского академического театра оперы и балета им. П. И. Чайковского.
