Текст: ГодЛитературы.РФ
Фото: Муза Эрато. Франсуа Буше (1703—1770)
В «отчетном году» открытием для меня стали два поэта. Первый — не случайно: москвич Александр Курбатов получил петербургскую поэтическую премию Геннадия Григорьева, и это оказался первый случай в ее истории, когда выбор профессионального жюри совпал с выбором публики в зале. Что и неудивительно: «Песня про мужика и собач(и)ку» производит разное, но равно неизгладимое впечатление, будучи прочитанной с листа и услышанной с голоса автора. Михаил Визель, писатель, переводчик, шеф-редактор портала ГЛ.
АЛЕКСАНДР КУРБАТОВ
Про мужика и собачку
— Собачика, собачика,
Скажи, пожалуйста, собачика, собачика,
А где тут улица Лобачика, Лобачика,
А то никак я не найду.
Задумалась собачика:
— Ты ж не поймёшь, коли скажу я по-собачьему…
И стала носом в праву сторону покачивать:
— Пойдём со мной, я доведу.
Идти нам неудобыно,
По ледяным да по колдобинам, колдобинам,
Мы осторожно ставим ноги, наши ноги на-
-ши ноги, чтоб не поломать.
Места здесь неухоженные,
Промзонно-железнодорожные, дорожные,
Здесь бродят немцы отмороженные
И по-немецки говорят.
— Собачика, собачика,
Чего-то долго нету улицы Лобачика.
Мы правильно идём, собачика, собачика?
Смотри, совсем уже темно!
Задумалась собачика:
— Наверно, раньше надо было поворачивать..
Мужик, а что тебе на улице Лобачика?
Пойдём-ка лучше к мне домой!
— Там фабрика Бабаевска..
Мне там конфет… 8-е марта надвигается.
В подарок женщинам чего-то полагается…
Вот я конфет хотел купить..
— Наплюй ты на конфеты те!
Дарить конфеты никакого смысла нетути.
Вот ты всю жизнь дарил конфетыки, конфетыки,
А до сих пор живёшь один.
— Собачика, собачика,
Признайся, ты ж на самом деле не собачика,
Ведь ты ж на самом деле Лена, Лена Данченко,
Не бойся, я тебя узнал.
Расплакалась собачика:
— Мужик, ты правда помнишь Лену, Лену Данченко?
Её уж сорок лет как нету, Лены Данченко,
На сорок лет ты опоздал.
И вот они, обнявшися,
Друг друга радостно узнавши и обнявшися,
Про детский сад развспоминавшися,
Куда-то медленно бредут.
В бермудском треугольнике,
Там где Мелькомбинат «Сокольники», «Сокольники»,
И где бесследно исчезают алкоголики,
Быть может, счастие найдут.
Второй — совершенно случайно. Хотя, наверно, это тоже «неслучайная случайность». В начале декабря я оказался в Венеции, и, как всегда, когда мне выпадает это счастье, я первым делом отправился в букинистический магазин Aсqua Alta — порыться среди его бесчисленных полок. С одной из которых мне в руки вспрыгнул томик 1995 года совершенно мне неизвестного поэта по имени Нико Оренго (Nico Orengo) под названием Narcisi d’Amore, то есть, буквально, «Нарциссы любви». И раскрылся на разделе Collier per Margherita E. — «Ожерелье для Маргариты Э». Он оказался действительно составлен из маленьких бусинок — стихотворений в 6—10 строк. И что самое удивительное — строк рифмованных. Что для современной европейской, в частности итальянской поэзии — неслыханная дерзость, чуть ли не пощечина общественному вкусу. Уверяющему, что «настоящий поэт» должен писать бесконечными и безразмерными верлибрами.Это уже потом я вычитал, что Никола Оренго (между прочим — самый настоящий генуэзский аристократ, имевший право на титул маркиза) не только лет двадцать из отпущенных ему 65 (умер в 2009) был редактором еженедельного книжного приложения к туринской газете La Stampa, но и известным детским поэтом. Откуда, очевидно, и любовь к рифме и короткой форме. Но там, в книжной лавке, расположенной в портике венецианского дома, я еще этого не знал, а просто раскрыл наугад и прочитал:
Margherita non fuma,
ritaglia pezzi di luna.
Davanti allo specchio
Se li cola sull’orecchio.
Poi esce per strada
e si lascia che vada.
В подстрочном переводе это значит примерно следующее:
Маргарита не курит,
вырезает луны кусочки.
Перед зеркалом
их нацеживает себе на ухо.
Потом выходит на улицу
и просто уходит.
Обязуюсь к следующему дню поэзии представить ожерелье маркиза Оренго во всем блеске.
Трудно сейчас выбирать поэта. Одного-единственного и любимого «властителя дум». Время-то вроде не совсем поэтическое. И стихи не всегда соответствуют ожиданиям. Поэтому предпочитаю читать классиков. А из современников, кто интересен всегда, так это Игорь Волгин — филолог, поэт, историк. Подчас грустно-сентиментальный, но всегда точный в словах. Его стихи впитали лучшие традиции классиков. Тем и близок. Наталья Соколова, журналист, автор портала ГЛ.
ИГОРЬ ВОЛГИН
Без удержу с друзьями пировал.
Тянул вино из темного кувшина...
Был молод, все на свете забывал
за гранью гор - и голову кружила
такая синь, такая вышина,
такая безысходная свобода,
как будто бы уже разрешена
загадка жизни - здесь, у небосвода,
где сладкий от жаровен стлался дым
и сыр горянка-девочка нам терла...
...Был молод. Был беспечен. Был любим.
Но - слезы перехватывали горло.
Застолье от утра и до утра
уже горчило слабою отравой,
пока в надежде славы и добра
еще добро я смешивал со славой.
Откуда мог я ведать наперед -
как дважды два, - что мой черед настанет:
придет прозренье, женщина уйдет,
вино иссякнет, гром небесный грянет!
Не будущее ль с прошлым - баш на баш -
сошлись тогда, тем утром, в том июне,
когда так бел и мягок был лаваш,
так сочен плод, так солнечен сулгуни...
Алексей Кащеев. Родился в Москве в 1986 году. В 2009 году с отличием окончил лечебный факультет Российского государственного медицинского университета. Поэт, кандидат медицинских наук, нейрохирург. Людмила Прохорова, редактор, финалист премии «Лицей».
АЛЕКСЕЙ КАЩЕЕВ
«Пока я таскал на себе свой нелегкий крест…» Анне Цветковой
глотал транквилизаторы и менял партнерш
катался по миру в поисках неизвестно каких чудес
мечтал утопиться сорваться с горы наткнуться на нож
так вот пока я тратил себя на это
видел в кошмарах покойников и диких зверей
один еврей-эмигрант с кафедры биохимии
Массачусетского университета
синтезировал в пробирке психически здоровых людей
эти ***** оказались устойчивы к стрессу
у них отсутствовали гены
обуславливающие душевную боль
они посещали крестный ход пятничную молитву и мессу
и без проблем метаболизировали алкоголь
у них оказались способности к стартапам
и получению взятки
им легко давали кредиты под шесть процентов годовых
ученые тщательно изучали их сексуальные повадки
и обнаружили полное отсутствие таковых
постепенно ситуация вышла из-под контроля
некоторые особи сбежали вырвавшись из оков
стали плодиться бесполым путем на воле
быстро создали политическую партию *******
их представители довели сумасшедших
до полной прострации
показав им нецелесообразность различной *****
путем перепоста картинок и тщательной дезинформации
им удалось убедить что в мире существуют только они
пока я мечтал что меня кто-то ждет и ищет
пока я игнорировал действительность и бухал
эти б***и ели исключительно здоровую пищу
и через день посещали спортивный зал
и вот теперь когда я смотрю в оба
когда я осознал где проблема а где *****
оказалось что этих ****** мало того что — много
так они еще и значительно лучше меня
Стихотворение из книги Алексея Кащеева «Восемнадцать плюс»
Нормальные люди у Бунина читают "Тёмные аллеи", всякие "Антоновские яблоки", некоторые - "Жизнь Арсеньева", а до стихов, может, и вообще не добираются. А я вот добрался - случайно. Много лет назад в синем четырехтомнике обнаружил этих "Щеглов". Шедевр прозрачности звучания. Наизусть выучил. Декламирую самому себе, когда музыка надоедает. Александр Беляев, журналист, литературный и музыкальный критик, автор портала ГЛ.
ИВАН БУНИН
Щеглы, их звон, стеклянный, неживой,
И клен над облетевшею листвой,
На пустоте лазоревой и чистой,
Уже весь голый, легкий и ветвистый...
О, мука мук! Что надо мне, ему,
Щеглам, листве? И разве я пойму,
Зачем я должен радость этой муки,
Вот этот небосклон, и этот звон,
И темный смысл, которым полон он,
Вместить в созвучия и звуки?
Я должен взять — и, разгадав, отдать,
Мне кто-то должен сострадать,
Что пригревает солнце низким светом
Меня в саду, просторном и раздетом,
Что озаряет желтая листва
Ветвистый клен, что я едва-едва,
Бродя в восторге по саду пустому,
Мою тоску даю понять другому...
— Беру большой зубчатый лист с тугим
Пурпурным стеблем, — пусть в моей тетради
Останется хоть память вместе с ним
Об этом светлом вертограде
С травой, хрустящей белым серебром,
О пустоте, сияющей над кленом
Безжизненно-лазоревым шатром,
И о щеглах с хрустально-мертвым звоном!
3.X.17
От меня - "Разговор" Олеси Николаевой и "Письма римскому другу" Бродского.
Олеся Николаева удивительно пишет, мне в ее стихах видится разом и глубина Цветаевой, и простота Асадова, и прямота Рубальской. Я попала на ее сайт совершенно случайно и "застряла". "Разговор" - это прямо-таки вырубка прекрасного языка ее поэзии. (В скобках замечу, что мне нравится далеко не все, но это стихотворение - прямое попадание в меня.)
"Письма римскому другу" я услышала на фестивале "Красная площадь" в исполнении актера Анатолия Белого как будто впервые, так они меня поразили. Екатерина Зайцева, редактор социальных сетей и автор ГЛ.
ОЛЕСЯ НИКОЛАЕВА
Разговор
Ну всё не так: ты смотришь в пустоту,а я лукаво подбираю слово.
И разговор как будто не на ту
застегнут пуговицу, снят с плеча чужого.
прет в огород и соком брызжет ало,
а дядька в Киеве клянется вполпьяна
сбить спесь москальскую за анекдот про сало.
Такой разброд у нас, такой разлад:
чуть Эрос сунется — заткнут его за пояс
по-женски тараторящий надсад
и по-мужски занудствующий полис.
Вот если б грянуло, шарахнуло в окно
возмездие — и ну крушить округу:
все то, что мелко здесь, безжизненно, больно, —
мы б дружно ахнули и кинулись друг к другу.
ИОСИФ БРОДСКИЙ
Письма римскому другу
Нынче ветрено и волны с перехлестом.Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела —
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятья невозможны, ни измена!
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных —
лишь согласное гуденье насекомых.
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он — деловит, но незаметен.
Умер быстро — лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним — легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники — ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела —
все равно что дранку требовать от кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я — не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им…
Как там в Ливии, мой Постум, — или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще… Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке — Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
Прежде всего я вспомнил о недавно вышедшей новой книге Юрия Кублановского «Долгая переправа». Это не просто стихи, а книга стихов, по стройности формы отсылающая к Боратынскому и Мандельштаму. Книга для долгого, неспешного, возвратного чтения. Историософия и память о детстве, свет и нежность, скорбь и легкость поэтического дыхания – всё есть здесь...
А потом – Андрей Анпилов, чьи строки всегда вызывают у меня щемящую радость. За ним – «Солдатская шапка», первая публикация 95-летнего фронтовика Василия Дмитриевича Агеева (я получил его письмо из Петербурга от автора неделю назад). Произведение странное, пограничное по отношению к поэзии и прозе, но убедительное в своей жесткой и безыскусной правде.
Столь же правдивы стихи замечательного минского поэта Игоря Полевикова. Его поэзия лаконична, целомудрена, сдержанна почти до молчания. Это всегда не живопись, а графика. Это слезы человека, который плачет не перед людьми, а перед Богом.
В стихах Андрея Смолина (которые тоже публикуются впервые) – воздух северной весны из открытой форточки, порыв к свету и счастливая способность запечатлеть мгновение...
Дмитрий Шеваров, писатель, журналист, литературный критик.
ЮРИЙ КУБЛАНОВСКИЙ (Москва)
Осень выдалась тогда золотая —
ни дождей, ни хмури.
Под Изборском ясновидящая слепая,
как вошёл к ней в горницу, сразу признала:
— Юрий.
словно принимала меня за брата.
А в промытых окнах над котловиной
раскалялся меркнущий спектр заката.
Несравненна эта на койке узкой
красота молитвенной жизни русской.
С той поры слизнула судьба полвека.
Прогулял я жизнь, забывал поститься,
одичал в норе своего сусека,
походя всё меньше на человека,
думающего, что ему простится.
Сам теперь я часто лежу, болея.
По другую сторону листопада,
если повидаемся, Пелагея,
вновь меня признаешь ли там за брата?
АНДРЕЙ АНПИЛОВ (Москва)
Весна еще легче пушинки,
Земли неприметен восторг,
Но чувствует сердце снежинки,
Как в ней закипает листок
Березовый, клейкий, весенний,
Робеет и ломится в дверь,
И длиться поре угрызений
Недолго осталось, поверь...
ВАСИЛИЙ АГЕЕВ (Санкт-Петербург)
Родился в 1923 году. Фронтовик. После войны — конструктор на Кировском заводе.
Солдатская шапка
Наше отделеньеЮтилось в шалаше —
Из еловых веток мы его соорудили.
Внутри костер нас согревал,
Морозный был февраль 42-го.
Костер горел и день, и ночь,
Не раз огонь к солдатам приближался.
Вот и меня решил он посетить:
На мне фуфайка и шапка задымились.
Помог дежурный потушить огонь.
Пропала солдатская шапчонка.
Как быть, где шапку взять?
На обращение мое
Мне в роте отказали.
Ребята предложили
С убитого солдата шапку снять.
Пришлось принять их предложенье.
На передний край для этого
Необходимо было мне пробраться.
Решил в лесу найти дорогу.
Добрался до опушки леса.
На поляне — убитые солдаты.
Я выбрал шапку у солдата,
Который у куста лежал.
Стал приближаться к этому солдату.
Внезапно около меня
Две пули просвистели,
Я упал, не шевелился.
Видать, на мушку снайпера попал.
Лежал, не двигаясь, минут примерно десять.
Прием известен, слава Богу.
Снайпер убедился в том, что я убит,
И перевел свой взор, наверно, на другого.
Я осторожно шапку снял с убитого солдата,
Ползком стал пробираться к лесу,
Заполз за дерево и вспомнил Бога.
ИГОРЬ ПОЛЕВИКОВ (Минск)
поэт, литературный редактор
когда гремит победный наш салют.
И девочка, что улыбнулась ненароком,
приносит в душу радость и уют.
Шары летают, в небе транспаранты,
вокруг блестящие бутылки и ножи.
Прислушайтесь, вновь бьют в Москве куранты,
и тонет всё в тупой, бездарной лжи.
Зачем смотреть на это представленье?
Зачем, братки, участвовать во всём?
Есть песнь реки, есть тихое явленье,
есть жизнь, которую ты не отложишь на потом.
АНДРЕЙ СМОЛИН (Вологда)
литературный критик, поэт
(ведь мы к теплу предрасположены давно),
сегодня странный вдруг переполох в народе,
спросонья грустно поглядевшего в окно!
Белым-бело всё вновь на крышах и бульварах —
улёгся свежий снег, почти как на Покров…
На поседевших этой ночью тротуарах
сметают дворники следы ночных даров.
Стоим, задумавшись — случился прежний выбор:
Апрельский снег сегодня — в радость или в грусть?
И как когда-то пел о первом снеге Визбор:
куда бы проложить с друзьями светлый путь?
Вернулась к нам зима? А как сказать иначе?
От радости, как в октябре, ты не кричи!
Не надо верить свежей белизне на крышах —
На тополях уже сложили домики грачи…
Я историк и занимаюсь XVIII веком, поэтому Иван Елагин для меня — вполне современный поэт. К тому же мы с ним целых полгода были современниками… я родилась в августе 1986 года, а он умер в феврале 1987-го. Яна Ларина, аспирант исторического факультета МГУ, автор портала ГЛ.
ИВАН ЕЛАГИН
Скрипач
Звуки тончайшей выточки
Соскальзывали с плеча,
Как будто тянул он ниточки
Из солнечного луча.
Дрожала еще рука,
И звук всплывал утопающий
За соломинкою смычка.
И ноту почти паутинную
Он так осторожно сужал,
Что скрипка казалась миною,
Которую он разряжал.
***
Напечатай объявленье
Или вывеску привесь,
Что прекрасные мгновенья
Останавливают здесь.
Прибивают здесь закаты
Между двух больших берез,
Чтоб стояли розоваты
И никто их не унес.
У заката, как у сцены,
Тут поставлена скамья,
Где остались неизменны
На столетья ты и я.
На ребре волны стеклянной
Встал огромный пароход.
Ни в какие океаны
Он от нас не уплывет.
И волна хрустальным клювом
Навсегда загнулась здесь,
И как будто стеклодувом
Изготовлен вечер весь.
Здесь забот и странствий бремя
Никого не тяготит.
Здесь вырезывают время
Так же, как аппендицит.
РОМАН ЯПИШИН
Письма московскому другу
И всё ближе несносная ночь.
Не учи мошкару,
Как из мухи не стать дураком.
Всё гудят невпопад.
Ты не сможешь ничем им помочь.
Догорят на ветру,
И развеется ночь мотыльком.
Расступается грязь
Перед трезвым седым мужиком.
(Почему он не пьян?
Отчего фиолетово мрачен?)
Оттого, что, смеясь,
Пролетели над ним босиком
Восемь филистимлян.
Но нельзя утверждать однозначно.
Ты его не узнал,
Он протопал над самой Луной,
Заводной пешеход,
Навсегда своротивший с дороги.
Ты к нему: "аксакал?!"
Он в ответ: "не попутал, сын мой?"
Что же ты за урод,
Что хамят тебе добрые боги?
Целый день ты был слеп,
А теперь хочешь выпить, но с кем?
Перебили друзей
Той зимой злые ханаанеи.
Поезжай на осле
В комитет по всеобщей тоске
(Проще - ЖЭК).
Дай им цену, чтоб не в темноте
Ты и дальше среди глупых стен
Жёг впустую тепло батареи.
