САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Пушкин — это я, это ты, это все мы

«У Пушкина нет приема — это высший пилотаж, не поэтической, а человеческой исповедальной простоты и честности, которой можно и нужно учиться»

Текст: Ростислав Амелин

Коллаж: рисунок Нади Рушевой из собрания pushkinmuseum.ru

Призывы «сбросить  Пушкина с корабля современности» звучат в России вот уже сто лет - с тех пор, как в ней появился литературный  авангард, осознающий себя именно авангардом. И с того времени отрицание роли и места создателя современного русского литературного языка стало неотъемлемой частью русских «бури и натиска» всех поколений. Но заканчивается это отрицание неизменно одним и тем же: осознанием и роли, и места. Нечто подобное  произошло у старшекурсника Литературного института Ростислава Амелина - автора весьма необычных стихов, успевшего к 23-м годам опубликоваться в «толстом журнале» и выпустить авторскую книгу под названием «Античный рэп» (М.: Atelier ventura, 2015).

Амелин о Пушкине

Большое откровение: я обнаруживаю, что самый великий русский поэт — это Пушкин. Столько стихов, не потерявших языковую, стилистическую, смысловую, политическую, метафизическую — любую актуальность за столько времени, что действительно, спустя годы отрицания (со школы, как и у многих), наконец, признаю, с восхищением, Пушкина, как главного поэта в русском языке; и даже Мандельштам, мой самый любимый поэт, на котором сложилось мое мировоззрение, уступает перед ним - не сложностью, не глубиной, но масштабом, в том числе и масштабом личности.


Мандельштам — это некоторые, особенные люди; Пушкин — это я, это ты, это все мы, даже если мы этого не знаем, или не хотим знать. Мы — это такой Пушкин.


*** 

Я никогда не зачитывался Пушкиным, поскольку в моей среде, как семейной, так и дружеской, было принято либо иронично обходить стороной, либо отрицать его фигуру: примерно как в более широком кругу знакомых — фигуру Бродского.


Я не вырос на Пушкине, но сейчас обнаруживаю, что мое сознание (в научном смысле этого слова) воспринимает эти тексты как естественные: как будто они не написаны, а помыслены.


Пушкин Надя Рушева

Эта «естественность», скорее всего, и смущает поэтов, отвергающих или пропускающих Пушкина: само сознание присваивает текст раньше, чем воспринимает его как художественный акт. Читающий ждет неожиданности, открытия, но тут все естественно — и банально, поскольку уже усвоено, — и свойственно сознанию читающего. Я говорю как Пушкин, я слышу, как люди говорят как Пушкин — разумеется, не в ямбах и рифмах дело, а в структуре — и свойствах структуры мышления, его движения и развития, у носителей русского языка. Современный русский язык, проживший с тех пор два столетия, это, по-прежнему, - Пушкин.

*** 

Не пытливое, не готовое к равноправному диалогу сознание не найдет у Пушкина ничего полезного (в утилитарном смысле), потому что там нет ничего полезного для тех, кто хочет брать, а не любить.


У Пушкина нельзя ничего присвоить (потому что он уже целиком усвоен) кроме лица, кроме дыхания и естества, которые и нельзя отнять — почему у Пушкина и нету, и не могло быть выдающихся наследников.


Поэтому для многих, я понимаю, Пушкин закрыт — как поэт, у которого нечего отнять. А это многому нас учит — этому нас учит Пушкин.

***

Раньше я искал в поэзии откровения и чуда, или прикола. Потом я увидел за ними человека — и когда я начал искать в поэзии человека, я открыл для себя Пушкина — и увидел чудо, откровение, и прикол.


Это живой человек, который, при всей своей "традиционности" вкусов и жестов, поддерживает диалог на любую тему — и делает это не как поэт или мыслитель, а как человек, то есть явление заведомо большее, чем поэт; человек как экзистенция — это Пушкин.


*** 

Я прочитал «Евгения Онегина» вслух за один присест, и мне ни разу не захотелось бросить — от чтения Пушкина глазами особый эффект его стиля, к сожалению (или к счастью), теряется. Это действительно речь, а не письмо.


Лучшие тексты Пушкина выстроены как устная речь, и это не стилизация, поскольку стилизация — литературный феномен; на когнитивном уровне он всегда считывается как прием, а у Пушкина нет приема — это высший пилотаж, не поэтической, а человеческой исповедальной простоты и честности, которой можно и нужно учиться.


Делать поделки, пусть даже и изысканные, и новые, и смелые — это слабо. Сильно — быть собой в тексте, как Пушкин.

*** 


Всё, к чему шли мои собственные поэтические и духовные поиски, уже было создано, давно и самым известным поэтом.


Это не печально, это прекрасно, потому что это долгожданный ответ реальности и ее предложение к диалогу с русским языком как таковым, который по-прежнему, вопреки моему желанию, остается за Пушкиным.

Ссылки по теме:

50-й Пушкинский праздник поэзии в Михайловском, 14.05.2016

Праздник поэзии для взрослых и детей, 05.06.2016

Этот противоречивый Пушкин, 26.05.2016

Пушкин — Наталии Николаевне. О дуэлях, 14.04.2016

250 лет со дня рождения Василия Львовича Пушкина, 26.04.2016

О Пушкине и Олениной, 14.04.2016

Интриги пушкинской поры, 22.01.2016