23.10.2020
Родари — 100

Маленькие квартиры большого города

В день столетия Джанни Родари пытаемся разобраться: почему его стихи и сказки по-прежнему актуальны?

Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Коллаж: ГодЛитературы.РФ

Текст: Михаил Визель

Странный коронавирусный 2020 год оказался необыкновенно щедр на столетние писательские юбилеи. Федор Абрамов, Юрий Нагибин, Давид Самойлов, Борис Виан, Айзек Азимов, Рэй Брэдбери, Артур Хейли, Тонино Гуэрра, Чарльз Буковски… Трудно представить, что создатели столь разных художественных миров были одногодками, то есть в одном и том же возрасте прошли через одни и те же испытания XX века.

Джанни Родари занимает в этом ряду далеко не последнее место. Более того: он «встречает» круглый юбилей в прекрасной форме. Пьемонтский учитель, римский журналист, коммунист, педагог, реформатор детской литературы, – он по-прежнему невероятно популярен. И на родине в Италии, где ему предполагалось посвятить отдельные большие разделы на крупнейших книжных выставках (увы, отмененных), выпущен огромный том его сказок с иллюстрациями лучших современных художников и весь год проходят онлайновые и оффлайновые события, ему посвященные. И в России, где он часто бывал и где я пишу эти строки.

Но популярность эта неоднородна. В детском разделе любого крупного итальянского книжного магазина Родари обязательно посвящено несколько полок. Но это почти исключительно книжечки «филастрокк», то есть считалочек, частушек для дошколят – тот важнейший, но специфический род поэзии, которым у нас успешно занималась Агния Барто, а сейчас не менее успешно разрабатывает Анастасия Орлова. У нас же до сих пор лучше помнят «хиты» Родари, ориентированные на младших и даже средних школьников – «Сказки по телефону» и «Сказки с тремя концами», «Путешествие голубой стрелы» и, конечно же, «Чиполлино» – историю бескровной революции на одном отдельно взятом огороде.

Почему возник такой дисбаланс?

Чтобы понять это, для начала надо ответить на другой вопрос – почему мы вообще перечитываем сами и читаем детям произведения автора, умершего сорок лет назад? А написанные, естественно, еще раньше: пятьдесят, шестьдесят и даже, как тот же «Чиполлино», семьдесят лет назад!

У меня не получится ответить на этот вопрос отстранённо. Потому что я сам перевел пять книг Родари – про котов и про пиратов, античных богов и городских котов, в стихах и прозе, и даже одну драматическую, состоящую из девяти пьес.

И, переводя их, я сформулировал для себя ответ довольно просто. Секрет Родари – не только в его неистощимой фантазии, позволяющей запускать торт в небо и приделывать к каждой сказке по три конца; не в том, что он предвосхитил невероятный взрыв телекоммуникаций («Сказки по телефону» и «Джип в телевизоре»); даже не в том, что он намного опередил «феминистическую повестку», – например, выбирая в героини такую малоизвестную фигуру античной мифологии, как Аталанта, – единственную девушку среди аргонавтов, отправившихся за золотым руном.

Родари, ни много ни мало, создал новую детскую литературу – литературу для детей, живущих в маленьких квартирах больших городов. Где нет просторных «детских», в которых ребенок обитает как бы в своем особенном прекрасном мире с Щелкунчиком и Винни-Пухом, а родителей видит, только когда Мэри Поппинс выводит его в столовую поцеловать мамà.

Я не случайно начал с упоминания о совместно пережитых испытаниях XX века. Две мировые войны, стремительный переход от монархии и фашизма к республике и чуть ли не коммунизму, удушающая бедность пятидесятых, быстро обернувшаяся экономическим чудом и бурным ростом, смели классовые и сословные перегородки в древней Италии. Произошел драматический разрыв мира старого, довоенного детства (во всяком случае детства в образованных и обеспеченных семьях), описанного в уютной классической литературе, и мира нового, – где все живут в городских малогабаритных квартирах, и поэтому взрослые обсуждают свои взрослые проблемы, ругаются, мирятся на глазах у ребенка, эмоционально взрослеющего гораздо раньше (привет Джельсомино), и – да, раньше познающего несправедливость этого мира.

И молодой журналист Родари, «брошенный» компартией на ведение детского журнала Il Pioniere, сумел не только выразить противоречия этого мира, но и мягко, ненавязчиво его «обыграть», показать, что и в нем, в этом жёстком мире капитализма и социального расслоения, есть место добру, сказке, чуду.

Но точно такую же задачу – создать новую литературу для новых детей – двадцатью годами раньше решали советские детские писатели, собранные Маршаком в Детгизе: Хармс, Олейников, Введенский, позже – Барто, Житков, Заходер. Неудивительно, что Маршак, ознакомившись с первыми же «филастрокками» Родари, «сделал стойку»: это немедленно нужно издать по-русски! Чутье и переводческий талант не подвели Самуила Яковлевича: именно с его легкой руки Родари полюбили в Советском Союзе, причём именно как «школьного» писателя. И – редчайший случай! – именно миллионные советские тиражи стали для скромного журналиста трамплином к премии Андерсена 1970 года и к мировой (во всяком случае – европейской) славе.

Это сродство Родари с русским левым искусством сейчас самоочевидно. Об этом свидетельствует проект «Арка: Италия - Россия», запущенный российским «Эксмо-АСТ», миланским издательством Francesco Brioschi, крупнейшей миланской пинакотекой «Брера» и издательством Edizioni EL. Суть его проста: современным художникам, как русским, так и итальянским, предлагается сделать иллюстрации к «Чиполлино», продолжающие традиции советского художественного авангарда 1920-х.

Авангард и Родари – что может быть естественнее.

Но авангардизм Родари проявлялся не только в социальности. В первую очередь – в работе со словом, умении увидеть его под неожиданным, «детским» углом зрения. Именно поэтому Родари до сих пор остается желанным гостем на «малышовых» полках книжных магазинов.

Сам Родари вполне понимал cвой дар. И написал о нем – то есть о себе! – «филастрокку». Которой, в собственном переводе, я и закончу.

МАЛЬЧИШЕСКОЕ УХО

  • Я сам это видел! Сужу не по слухам:
  • На свете есть люди с мальчишеским ухом.
  • Однажды такого я в поезде встретил
  • И тотчас к нему пересел. Он заметил.
  • Сказал я: «Боюсь быть навязчивым слишком,
  • Но как вы обходитесь с ухом мальчишки?
  • Простите, у вас оно чуть невпопад...»
  • «Да что там! Я, прямо сказать, староват.
  • От детства одно только ухо осталось.
  • Но как же я рад, что оно мне досталось!
  • Я им разбираю, что шепчут речушки,
  • И что обсуждают кусты на опушке,
  • И облако, что проплывает над крышей,
  • Представьте себе – замечательно слышу.
  • А главное – я понимаю детей,
  • Когда те лепечут в кроватке своей».
  • Все это единым мне выпалил духом
  • Солидный мужчина… с мальчишеским ухом.