Текст: Ольга Лапенкова
До 1825 года — года, когда произошло восстание декабристов — Российской Империей правил Александр I. К деятельности этого правителя Пушкин относился более чем скептически — и даже писал на него эпиграммы (короткие желчные стихотворения, высмеивающие ту или иную персону). Иногда он «вписывал» в свои работы и более тонкие шуточки над государем. Напомним, как начинается стихотворение «Я памятник себе воздвиг...», которое является вольным переводом оды древнеримского поэта Горация:
- Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
- К нему не зарастёт народная тропа,
- Вознёсся выше он главою непокорной
- Александрийского столпа.
Эти строки, на первый взгляд, отсылают нас к одному из чудес света, возведённому ещё до нашей эры и до нынешнего времени не сохранившемуся, — Александрийскому маяку. Именно его мог и должен был иметь в виду Гораций. Однако почему Пушкин заменил «маяк» на «столп»? Дело в том, что на самом деле он имел в виду Александровскую колонну, установленную в Санкт-Петербурге в центре Дворцовой площади. Таким образом он намекнул, что его слава — выше и честнее, чем «сомнительная» репутация Александра I.
Неудивительно, что император отвечал мятежному поэту взаимностью: в 1820-м году 21-летнего Александра отправили в южную ссылку, а в 1824-м, не дав заехать в родную Москву и повидать друзей в Петербурге — в другую, в родительское поместье в Псковской губернии. Однако 1 декабря 1825-го Александр I умер, и на престол взошёл Николай I. Его политика также вызывала у Пушкина много возражений — но отношение к самому писателю при дворе, однако, стало более благоприятным. Новый монарх больше не «гонял» поэта по всей стране, наоборот — дал ему работу "по интересам".
Платили за эту работу, может, и не баснословные деньги — зато она имела огромное преимущество для Александра Сергеевича как для автора: он получил возможность изучать документы, которые «простым смертным» были недоступны.
Именно во время работы над «Историей Пугачёвского бунта» у Пушкина возникла идея написать отдельное художественное произведение об исторической фигуре — офицере М. А. Шванвиче, который в 1773 году отрёкся от служения Екатерине II и перешёл на сторону повстанцев, став секретарём Пугачёвской военной коллегии; после восстания он был арестован и умер в ссылке. Однако, набросав план произведения, А. С. Пушкин решил, что предатель недостоин того, чтобы быть главным героем. Поэтому он ввёл в повествование перебежчика Швабрина, персонажа, у которого, кажется, нет ни одной положительной черты — а главным действующим лицом выбрал вымышленного Петра Андреевича Гринёва. И его вымышленную невесту Марию Миронову - по ней-то будущее произведение и получило название "Капитанская дочка".
Любопытный факт
Собирая материалы о восстании Пугачёва, Пушкин не только "рылся в архивах", но и сам выезжал в Оренбургскую область. Восстание прогремело в 1773-75 гг., Александр Сергеевич собирал материал в начале 1830-х, соответственно, с момента тревожных событий прошло шестьдесят лет и некоторые их свидетели могли быть ещё живы.
Перспектива познакомиться с местными старожилами восхитила Пушкина, однако почти никто из деревенских стариков не стал с ним разговаривать. Александр Сергеевич не понимал, в чём дело. Но поставьте себя на место оренбургского дедули и посудите сами! Живёте вы тихо-мирно — и вдруг в вашу глушь приезжает странный молодой человек. Одет он вычурно даже для петербуржца; кожа у него смуглая, а не светлая, как у большинства жителей России; при этом у него тёмные кудрявые волосы и своеобразный «маникюр» (в начале XIX в. у мужчин было модным отращивать длинные ногти). И о ком же он расспрашивает? О проклятом кровопийце! Кто же этот молодой человек, если не посланник нечистого?
Тот-то отлично умел общаться с крестьянами — иначе он не собрал бы столько пословиц и поговорок. Даль с удовольствием взял на себя общение с местным людом, и работа наконец закипела.
Русский бунт
В «Капитанской дочке» Пушкин пользуется излюбленным приёмом, который он взял на вооружение при работе над «Медным всадником» и «Евгением Онегиным»: прежде чем перейти к описанию трагических событий, он обманывает ожидания читателя — и всячески подтрунивает над центральным персонажем. Вот что мы узнаём о Петруше Гринёве из его якобы автобиографии:
- Матушка была еще мною брюхата [беременна], как уже я был записан в Семёновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось. <...> С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. <...>
- Бопре в отечестве своём был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, <...>. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; не редко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки. <...> Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, — и потом каждый из нас занимался уже своим делом.
Обучение у француза, впрочем, долго не продлилось: однажды отец Петруши обнаружил «преподавателя» мертвецки пьяным и прогнал со двора. Больше никакого образования главный герой не получал. Когда же Гринёву-младшему исполнилось шестнадцать лет, отец решительно отправил его на службу — и лично позаботился о том, чтобы юношу отправили не в Петербург или ещё какое-нибудь «модное» место, а в настоящую глушь — подальше от картёжников и дуэлянтов. Так Петруша и оказался в Белогорской крепости; но, конечно, Андрей Петрович не мог предполагать, что вскоре это место будет захвачено мятежными казаками во главе с Емельяном Пугачёвым.
С такой же иронией А. С. Пушкин написал и о семействе Маши Мироновой — гостеприимном, но простоватом капитане Иване Кузмиче и его верной супруге Василисе Егоровне, хлопотушке и любительнице посплетничать. Сама же Маша, что интересно, с первого взгляда вовсе не понравилась Петруше. Это — ещё одна «обманка», осознанно допущенная автором: таким образом Пушкин посмеялся над читателями, привыкшими к романтическим штампам. Вот как Гринёв «вспоминает» о знакомстве с Мироновыми:
- Тут вошла девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачёсанными за уши, которые у ней так и горели. С первого взгляда она не очень мне понравилась. Я смотрел на неё с предубеждением: Швабрин описал мне Машу, капитанскую дочь, совершенною дурочкою.
Не случайно здесь и упоминание Швабрина: вскоре читатель узнает, что новый приятель Гринёва не просто так оговаривает капитанскую дочку... Но так ли важны эти мелкие интриги, если вот-вот в крепость вторгнется армия Емельяна Пугачёва и далеко не все герои переживут приступ?
Повесть или роман?
Вспомнив кое-что о главных героях, зададимся вопросом: почему исследователи до сих пор не могут определиться, к какому жанру относить «Капитанскую дочку» — к повести или роману?
Всё дело в том, что эти жанры отличаются количеством сюжетных линий, то есть «цепочек» событий, происходящих с отдельным персонажем или с двумя тесно связанными фигурами: возлюбленными, друзьями либо врагами.
И действительно, все эти герои по мере развития сюжета серьёзно меняются. Гринёв из «маменькиного сынка» становится бравым офицером, не боящимся рисковать жизнью — и не только ради защиты Отечества, но и во имя дворянской чести; Маша из «трусихи» превращается почти что в жену декабриста, а Пугачёв, в начале повести уверенный в успехе своего предприятия, ближе к развязке ведёт такой диалог с главным героем:
- — А ты полагаешь идти на Москву?
- Самозванец несколько задумался и сказал вполголоса: «Бог весть. Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают. Они воры. Мне должно держать ухо востро; при первой неудаче они свою шею выкупят моею головою».
- — То-то! — сказал я Пугачеву. — Не лучше ли тебе отстать от них самому, заблаговременно, да прибегнуть к милосердию государыни?
- Пугачёв горько усмехнулся. «Нет, — отвечал он, — поздно мне каяться. Для меня не будет помилования. Буду продолжать как начал. Как знать? Авось и удастся! Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою».
Всё это справедливо, возражают те, кто называет «Капитанскую дочку» повестью; но нельзя ли сказать, что в произведении две сюжетные линии: Гринёв с Машей — и Гринёв с Пугачёвым?
Мы практически не видим этих героев по отдельности, и если Петруша не находится рядом с возлюбленной или мятежным казаком, всё равно — от его слов или поступков зависит их дальнейшая судьба. Первое же самостоятельное решение неуклонно взрослеющего Гринёва — за исключением, разумеется, карточного проигрыша Зурину — относится именно к Пугачёву. Напомним: главного героя по пути в Белогорскую крепость застигает метель, и он выбирается на свет божий лишь благодаря таинственному незнакомцу; в знак благодарности молодой дворянин отдаёт помощнику заячий тулуп — и уже через несколько страниц мы узнаём, что вызволил Гринёва из снежного плена не кто иной, как Пугачёв. И даже Зурин в конце концов играет немалую роль в судьбе Петруши, которому предъявляют обвинение — опять же — в сочувствии Емельяну и его «разбойникам».