Текст: Иван Родионов
Совсем скоро будет объявлен победитель всероссийской литературной премии "Большая книга" – восемнадцатой по счёту. Однако кто бы её ни выиграл, одно золотое правило работает неизменно: судить о текущих тенденциях в русской премиальной прозе сподручнее по Коротким спискам премий. И в 2023 году, кажется, это правило проявляется ещё нагляднее.
Финалистов XVIII сезона премии необычайно много – на победу в этот раз претендуют полтора десятка авторов. Потому пройтись по темам и тенденциям ещё и удобно.
Нон-фикшн: лучше меньше, да лучше
Так исторически сложилось, что нехудожественные тексты, если уж они добираются до шорт-листа "Большой книги", имеют все шансы победить. Одна из причин лежит на поверхности: при оценке нон-фикшна вкусовые пристрастия членов жюри играют меньшую роль, чем в случае с книгами художественными. Грубо говоря, проголосовать за крепкую биографию – дело надёжное: субъективности восприятия меньше.
В прошлом году этот невольный перекос сработал на полную: нон-фикшн оккупировал всю призовую тройку премии. Да, книги были достойными ("Подлинная история Анны Карениной" Павла Басинского, "Имя Розанова" Алексея Варламова, "Парижские мальчики в сталинской Москве" Сергея Белякова), но у части публики появились вопросы: вышло какое-то безынтрижье.
В нынешнем шорт-листе таких книг столько же, сколько и годом ранее – три. Но есть нюанс: в прошлом году при десяти финалистах за нон-фикшном была почти треть списка, а в нынешнем году, но уже при пятнадцати – одна пятая. То есть процентно "нехудожки" стало ощутимо меньше. Формально всё это биографии, но фактически – не совсем. Точнее, не только они.
Стержень книги Василия Авченко «Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем» – жизнеописание не самого известного широкой публике военлёта Льва Колесникова, человека с несомненно незаурядной судьбой. Но хорошая биография всегда шире истории самого выдающегося героя. И "Красное небо" не исключение: в книгу органично вплетены история авиации, события Корейской войны, космическая гонка... И, конечно, есть в ней и родной для автора Дальний Восток.
В биографиях, написанных Захаром Прилепиным, всегда есть две авторские серхзадачи. Одна из них – убедительно показать соразмерность времени и его гения. И в книге "Шолохов. Незаконный" она решена с почти математической точностью: мы понимаем, что великий писатель, его дар и судьба – прямое отражение сложной и грандиозной эпохи, его породившей. Вторая прилепинская сверхзадача – разрушить главный вредный миф о своём герое. В случае с предыдущей работой автора, биографией Есенина – это миф об убийстве поэта коварными чекистами-инородцами. А в "Незаконном" Прилепин камня на камне не оставляет от "теории", будто Шолохов не писал "Тихий Дон".
Михаилу Визелю («Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с описанием трёх эпох Интернета в России») было в каком-то смысле сложнее всего. Во-первых, к жизнеописаниям наших современников публика часто относится настороженно. Во-вторых, в подобных случаях автор всегда рискует сойти в панегирик – чего биографу удалось избежать. Наконец, главное: аккуратно донести внешне неочевидную за пределами достаточно узкого круга людей значимость фигуры героя и феномена раннего Рунета до широкого читателя – задача не из лёгких. И у автора "Создателя" это очень даже получилось.
Новый импрессионизм: нарратив должен быть разрушен!
Интересно, что в последние пару лет появился ряд художественных текстов, сюжет которых размыт, а фабула условна. Традиционно подобный подход – история в каком-то смысле неочевидная, даже элитарная. Но кто знает: вдруг в скором времени это станет интеллектуальным мейнстримом (в хорошем смысле этого слова)? Например, в финале "Большой книги" таких текстов как минимум три – и, что любопытно, все они вышли в издательстве "Альпина.Проза".
"Волшебный хор" Евгения Кремчукова – это, внезапно, именно хор. Который поёт разными голосами, но сливается в нечто единое, а ярко выраженного солиста (героя, рассказчика или непосредственно автора) не видно. Арест одного персонажа и рефлексии второго – это если и тема романа, то сугубо в музыкальном смысле. В том же смысле следует воспринимать жанровую и стилистическую разноголосицу – разные ноты здесь берут не герои (никакого Акутагавы-Куросавы), но сам текст, который отталкивается сам от себя. Где-то здесь круг и замыкается.
"Салюты на той стороне" Александры Шалашовой – чёрная робинзонада, закутанная в цветной туман. Творческий метод Шалашовой таков: акварелью рисуется актуальная тема (в случае с предыдущим романом писательницы, "Выключить моё видео" – ковид, а здесь – некий военный конфликт), штрихами намечаются фигуры героев, даётся ударный эмоциональный зачин. А дальше картина будто сбрызгивается водой, и акварель начинает расплываться, образуя причудливые узоры. Хор ненадежных детей-рассказчиков, география и сама реальность путаются. Что происходит – неочевидно, интерпретировать можно как угодно. Но на эмоциональном уровне книга работает.
Дебютный роман Хелены Побяржиной "Валсарб" уходит от традиционного сюжетного текста ещё дальше. Хотя кажется, что всё могло пойти по-другому. Призрак истории здесь есть: белорусский город, сложное детство-отчуждение девочки, которая может видеть "бывших" (людей, погибших во время Великой Отечественной). Однако чем дальше, тем сильнее "Валсарб" ныряет в ассоциативность и работу с языком, превращаясь из романа в лирическую поэму.
Слезинка ребёнка
Коротко ещё об одной "теме сезона" – текстах о сложной судьбе ребёнка. В 2023 году эта тема в русской литературе актуальна как никогда. Например, премию "Ясная Поляна" выиграл "Муравьиный бог" Саши Николаенко – повествование о мальчике Петруше, попавшем в замкнутый круг безысходности. А в Короткий список премии имени В. Катаева прошли десять рассказов, из которых пять – непосредственно о детях и ещё четыре – со схожей побочной сюжетно-тематической линией. Упомянутые выше "Салюты на той стороне" и "Валсарб" с этой тенденцией вполне соотносятся.
Падение "неисторических" романов
В разные годы в Длинные и Короткие списки "Большой книги" обязательно попадали трагические тексты на историческом материале – чаще всего на советском, времён Сталина. Весной этого года издатель Елена Шубина дала одно большое интервью, где рассказывала в том числе и о снижении читательского интереса к этой теме. И действительно: в Коротком списке «Большой книги» в этом году лишь одно такое произведение, да и то отчасти – повесть Романа Мариничева "Комендань". Одна из сюжетных линий этого текста – судьба женщины во время Советско-финской войны и блокады Ленинграда. Эту историю автор запараллелил с современностью. Плакатно, почти гротекскно – и оттого, особенно на контрасте с первым, второй сюжет смотрится не слишком убедительно.
Спасти Романовых
Но если тему гнать в дверь, она пройдёт в окно. И целый ряд серьёзных авторов, о чем мы уже писали, неожиданно начал "воскрешать" Романовых. Например, Алексей Иванов ("Бронепароходы") и Василий Зубакин ("В тени трона") продлили жизнь Михаилу Александровичу. В "Большой книге" их текстов не оказалось: Зубакин – член её Литературной академии, а у Иванова отношения с премиями традиционно сложные. Зато в финале есть "ОТМА" Алексея Колмогорова – авантюрно-мистическая альтернативная история спасения всей последней царской семьи.
Памяти памяти как жанр
Формально о советском периоде нашей истории повествуют ещё два текста-финалиста "Большой книги" – "Дар речи" Юрия Буйды и "Чагин" Евгения Водолазкина. Однако основная тема этих романов иная – человеческая память. Буйда заходит здесь со стороны скорее традиционной: история позднесоветской «аристократии» у писателя аккуратно выходит на разговор о памяти коллективной и необходимости осмысления и проработки, как сейчас принято говорить, "исторической травмы". Водолазкин же буквализирует тему (такое вот овеществление не приёма, но темы) на материале частной жизни: его герой обладает феноменальной памятью, что становится для него и даром, и проклятьем, и первопричиной всех коллизий его жизни в целом. Спорить с этим сложно: мы действительно то, что мы о себе представляем. И, соответственно, помним.
Фантастическое: идёт ли новая смена?
В упомянутом выше интервью Елена Шубина также говорит, что видит замену "историческому дискурсу" в новой умной фантастике. И приводит ряд имён – в том числе и авторов-дебютантов. Впрочем, литературная экспансия молодой шпаны из лагеря новой фантастики – дело пока не очевидное. Экспертам "Большой книги" тоже так кажется: текстов, где фантастическое не инструмент, но плоть повествования, в Коротком списке всего два. И авторы обоих – совсем не дебютанты. Алексей Сальников ("Оккульттрегер") с историей о сверхъестественных существах как сотворцах и хранителях нашей хрупкой неказистой реальности прочно ступил на поляну классического городского фэнтези. И, вероятно, замахнулся на целую художественную вселенную.
Свято место, однако, пусто не бывает. И многостраничный opus magnum Эдуарда Веркина "снарк снарк" – это как раз история в духе раннего Сальникова, только более динамичная и менее атмосферная. Этот объемистый двухтомник наполнен замешанным на реальности гротеском, магическим реализмом, абсурдом, пресловутой мерцающей русской хтонью... Всё это приправлено странненькой детективной интригой – будто Дэвид Линч и Юрий Быков совместно сняли фильм по мотивам романов Макса Фрая.
Острый сюжет
Наших премиальных авторов порой упрекают в том, что они умеют многое, кроме одного – писать увлекательно, интригующе. Добротный триллер или крепкий детектив – это у нас до сих пор скорее про чистый жанр, чем про сколько-нибудь интеллектуальную литературу. К счастью, в последние годы дело сдвинулось с мёртвой точки – пусть и не так быстро, как хотелось бы.
"Комитет охраны мостов" Дмитрия Захарова в этом смысле остановился где-то на середине пути. Остросоциальный публицистический роман-журналистское расследование и политический детектив с элементами антиутопии между собой еще кое-как стыкуются, хотя и проносятся перед читателем будто галопом. Но автор дополнительно насыщает свою историю и околомифологией, и мистикой, и вдобавок излагает все это очевидным шершавым языком Эзопа – отчего в глазах читателя становится как-то слишком пестро.
Более цельным и не претендующим на заманчивую всеохватность выглядит роман Михаила Турбина "Выше ноги от земли". Психологическая драма о молодом враче с элементами триллера пусть и не уходит в метафизические эмпиреи или остросоциальщину, зато крепко держит читателя динамикой повествования и тщательно выверенной интригой.
Автофикшн: конец немного предсказуем
Автофикшн ещё несколько лет назад казался русскому читателю чем-то небывало свежим, а отдельными адептами котировался чуть ли не как единственно верное литературное учение. Сегодня он, перенасытив интеллектуальный книжный рынок, почти скопом ушёл в чистый жанр самотерапии (молодежный), отвоевав свою нишу у антиутопий и литературных переложений аниме-жанров на отечественные сеттинги. И это скорее хорошо.
Символично, что закрывает эту недолгую эпоху автор, который отчасти её и породил, став одним из амбассадоров и первопроходцев жанра в России. "Роза" Оксаны Васякиной – заключительная часть "трилогии потерь и обретений" писательницы. Это текст по-прежнему колючий и болезненный – но, что удивительно, во многом и неожиданно тёплый, без нарочитых пощечин общественному вкусу. А подробное осмысление разрушающей сути творчества, равно как и видимые шаги к отстранению от зацикленности на "я" автогероини, и вовсе отсылают к старому доброму модернизму беккетовского толка.
Дорогу молодым
Напоследок ещё про одно. "Большую книгу" порой ругали за некоторый консерватизм – редкий молодой автор добирался до Короткого списка премии, а если и добирался, то никогда не побеждал. В этом году "мэтров" в финале немного. Зато есть те же Побяржина, Шалашова, Васякина, Турбин – люди вполне молодые. Не факт, что кто-то из них возьмёт первый приз. Но сам оформившийся негласный запрос на свежую литературную кровь – дело, бесспорно, хорошее.