Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
«Внимали той песне святой»
Детские годы поэта прошли в имении Тарханы, что неподалеку от города Чембары (ныне – Белинский). Отношения его родителей быстро разладились, а мама – Мария Михайловна – умерла от холеры в 1817 году, когда будущему поэту было только три года. Главным человеком в Тарханах, как и в судьбе внука, стала бабушка – Елизавета Алексеевна Арсеньева-Столыпина, умная и властная женщина. «Мишенька» считался ее любимцем. «Он один свет очей моих, всё моё блаженство в нём» – это слова Елизаветы Алексеевны. Она составила завещание, по которому внук стал ее единственным наследником при условии, что он до совершеннолетия останется у нее на попечении. Его встречи с отцом случались все реже. Детские переживания, безусловно, повлияли на раннее взросление Лермонтова и удивительно быстрое становление его поэтического таланта. Он писал: «В ребячестве моём тоску любови знойной // Уж стал я понимать душою беспокойной».
Будущий офицер рос болезненным, больше времени проводил в раздумьях, нежели в играх, и удивительно быстро развивался – читал, с легкостью постигал науки. Он как будто от рождения обладал литературным вкусом и знал законы поэзии. Часто оставался непонятым среди сверстников и родственников – это развивало в Лермонтове мнительность. Талантом дружить он не обладал...
В 14 лет он поступил в московский университетский благородный пансион – сразу в 4-й класс. Штудировал Шиллера, Шекспира, Байрона – и писал стихи, совсем не ученические.
Даже научные исследования о Лермонтове часто напоминали захватывающий приключенческий роман, объяснение в любви или исповедь. Вивисекции он не поддаётся, риторике сопротивляется. В 16 лет Лермонтов написал:
- По небу полуночи ангел летел,
- И тихую песню он пел,
- И месяц, и звезды, и тучи толпой
- Внимали той песне святой.
- Он пел о блаженстве безгрешных духов
- Под кущами райских садов,
- О Боге великом он пел, и хвала
- Его непритворна была.
- Он душу младую в объятиях нес
- Для мира печали и слез;
- И звук его песни в душе молодой
- Остался — без слов, но живой.
- И долго на свете томилась она,
- Желанием чудным полна,
- И звуков небес заменить не могли
- Ей скучные песни земли.
И почти никто не узнал этих удивительных стихов, потому что юный автор – взыскательный ко всему, что писал – не торопился публиковаться и вращаться в литературном обществе. Только в 1840 году, за год до гибели, он обнародовал это юношеское стихотворение. В 18 лет написан знаменитый «Парус»: «А он, мятежный, ищет бури…» Сколько раз эту образную формулу сравнивали с характером самого поэта. Он был еще и талантливым живописцем, и в любом стихотворении Лермонтова есть цвет. «Парус одинокий» именно белеет, а «туман моря» голубой и никакой иной. Мы не только вдумываемся в стихотворение, мы его видим.
Лекции в Благородном пансионе читал Алексей Мерзляков – вдохновенный литературный консерватор, которого ещё матушка Екатерина наградила за оду в её честь. Он тогда был мальчишкой – как Лермонтов в 1831-м. Мерзляков сумел настроить юношу на поэтический лад – и после Пансиона, в университете Лермонтов, по большому счету, скучал – и в 1832-м сбежал в Петербург, в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, навсегда избрав военную стезю.
«Возмутительные стихи»
О дуэли Пушкина он узнал, будучи корнетом лейб-гвардии Гусарского полка – и почти безвестным поэтом. Стихи, захватившие чувством трагедии всю читающую Россию, написал 28 января 1837 года, когда Пушкин был еще жив: «Погиб поэт, невольник чести…» За несколько дней стихотворение гвардейского корнета в списках распространилось в десятках тысяч экземпляров.
В конце января врач Николай Арендт, свидетель последних часов жизни Пушкина, побывал у Лермонтова. Они говорили о подробностях дуэли. В феврале поэт дописал несколько яростных обвинительных строк, которые превратили «На смерть поэта» в стихотворение не просто резкое, а призывающее к отмщению:
- А вы, надменные потомки
- Известной подлостью прославленных отцов,
- Пятою рабскою поправшие обломки
- Игрою счастия обиженных родов!
- Вы, жадною толпой стоящие у трона,
- Свободы, Гения и Славы палачи!
- Таитесь вы под сению закона,
- Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Это звучало почти как призыв к бунту. Вскоре началось следствие по поводу «возмутительных стихов», ставших столь известными. «Вступление к этому сочинению дерзко, а конец — бесстыдное вольнодумство, более чем преступное», – писал в рапорте императору шеф жандармов Александр Бенкендорф. Николай отвечал с суровой иронией: «Приятные стихи, нечего сказать; я послал Веймарна в Царское Село осмотреть бумаги Лермонтова и, буде обнаружатся ещё другие подозрительные, наложить на них арест. Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону». Корнета арестовали.
На следствии он не отказывался от авторства крамольных стихов и объяснял их обстоятельно, не скрывая огорчения, что его строки приобрели столь одиозную известность: «Я слышал, что некоторые люди, единственно по родственным связям или вследствие искательства, принадлежащие к высшему кругу и пользующиеся заслугами своих достойных родственников, — некоторые не переставали омрачать память убитого и рассеивать разные, невыгодные для него, слухи. Тогда, вследствие необдуманного порыва, я излил горечь сердечную на бумагу, преувеличенными, неправильными словами выразил нестройное столкновение мыслей». В результате Лермонтова перевели из гвардии в армейский Нижегородский драгунский полк без повышения в звании – корнетом (прапорщиком). Его ждала служба на Кавказе.
Поэт создал батальную картину, равной которой не было в литературе, в ней – и шум орудий, и гора кровавых тел, и солдатские голоса, а главное – вера в доблесть русского воина. И – рассказ дяди, участника Бородинской битвы, отставного штабс-капитана Афанасия Столыпина. Сегодня мы – по крайней мере, миллионы из нас – начинаем знакомство с русской классикой со стихотворения «Бородино», в котором – строки, которые не раз цитировал президент России:
- Полковник наш рожден был хватом:
- Слуга царю, отец солдатам...
- Да, жаль его: сражен булатом,
- Он спит в земле сырой.
- И молвил он, сверкнув очами:
- "Ребята! не Москва ль за нами?
- Умремте же под Москвой,
- Как наши братья умирали!"
- И умереть мы обещали,
- И клятву верности сдержали
- Мы в Бородинский бой.
Тема 1812 года стала для него одной из ключевых, соединившись с любовью к Москве – к городу, который принял страдальческий подвиг во время нашествия Наполеона. Лермонтов написал о Белокаменной так, что невозможно не вспоминать эти строки, думая о нашей столице:
- Москва, Москва!.. Люблю тебя как сын,
- Как русский, – сильно, пламенно и нежно!
- Люблю священный блеск твоих седин
- И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
- Напрасно думал чуждый властелин
- С тобой, столетним русским великаном,
- Померяться главою и – обманом
- Тебя низвергнуть. Тщетно поражал
- Тебя пришлец: ты вздрогнул – он упал!
- Вселенная замолкла… Величавый,
- Один ты жив, наследник нашей славы.
«Я тот, чей взор надежду губит»
В поэзии он не терпел однозначности. Можно ли представить более противоречивого героя, чем Мцыри? Даже стихотворение «На смерть поэта» написано так, что непонятно, кого же считать виновниками убийства Пушкина. И даже «Бородино» – великая песнь во славу русского оружия, посвящена роковым, отнюдь не триумфальным событиям, когда «Москва, спаленная пожаром, французу отдана». И лирика у Лермонтова всегда трагична, его интересовало несовпадение, разрыв любящих людей. «25-ти лет не было, он уже пишет «Демона». Да и все его стихи — словно нежная чудесная музыка… А какой запас творческих образов, мыслей, удивительных даже для мудреца!» – писал о Лермонтове Фёдор Достоевский. Лермонтова, в противоположность Пушкину, называли «ночным светилом русской литературы». Даже в его любовной лирике язвительность сквозит чаще нежности:
- Что ж делать?.. Речью неискусной
- Занять ваш ум мне не дано...
- Всё это было бы смешно,
- Когда бы не было так грустно...
Презрение, обида – неизменная эмоция для поэта, который бросает читателям свой «железный стих, облитый горечью и злостью». Стихотворцы-романтики, вдохновленные образом жизни Джорджа Байрона и его героев, часто набрасывали на себя демонический флер. Но для Лермонтова, провозгласившего «Нет, я не Байрон, я другой…», всё было куда сложнее. В каноны моды он не вписывался – Демон у него страшен, хотя порой и может вызывать сочувствие.
Лермонтов никогда не был «кабинетным поэтом», стихи правил в уме, а не на бумаге. Редко работал над рукописями: полковой образ жизни не давал для этого возможностей. Очевидным исключением стал «Демон». Он писал поэму десять лет, с 1829 года, задумав повествование о любви прародителя зла в 14 лет (намного раньше, чем предполагал Достоевский!). Создал восемь вариантов поэмы – и даже пытался переписать ее прозой. За это время он был студентом, безвестным офицером, одиозным автором «На смерть поэта», фронтовым поручиком. Неизменным оставалось одно: он работал над «Демоном». Сохранялась и первая строчка поэмы, пришедшая сразу: «Печальный Демон, дух изгнанья…» Его герой – не человек, а олицетворение вселенского зла. Он презирает, отвергает мир («творенье Бога своего»), ему наскучило даже творить зло. Он ощущает тайную тоску, «горькое томленье» от своей участи. Единственный раз Демон почувствовал любовь – к княжне Тамаре – и, быть может, непритворно верил, что сумеет перемениться:
- Я тот, чей взор надежду губит,
- Я тот, кого никто не любит,
- Я бич рабов моих земных,
- Я царь познанья и свободы,
- Я враг небес, я зло природы,
- И, видишь, я у ног твоих.
Но его любовь приносит только гибель: Тамара погибает в его объятиях, от «смертельного яда его лобзанья». Губительная любовь – важная тема для Лермонтова не только в повествовании о Демоне. Восторженные ноты ему, как правило, были чужды.
Напечатать эту поэму не представлялось возможным: слишком вольно обходился Лермонтов с основами вероучения. Да и сам автор думал еще вернуться к этому сюжету, не считал поэму завершенной. В 1841 году Лермонтов аккуратно переписал и переплел чистовой текст «Демона» и подарил его бабушке. Другой экземпляр поэмы Лермонтов предоставил для чтения при дворе наследника – Александра II. По свидетельству его гофмейстера, в окружении наследника оценили высокий слог, но посетовали, что поэт не пишет в духе «Бородина».
Пламенный – вот лермонтовское слово, которое подходит к духу этой поэмы.
«Демонический» стиль поведения был свойствен и самому Лермонтову. Ему нравилась эта маска. Как вспоминал Иван Панаев, «Лермонтов как будто щеголял ею (светской пустотой. – Прим.), желая ещё примешать к ней иногда что-то сатанинское и байроническое: пронзительные взгляды, ядовитые шуточки и улыбочки, страсть показать презрение к жизни, а иногда даже и задор в бретерстве». Конечно, он был выше и сложнее.
«Создания мощной души»
В 1839 году Лермонтов все-таки получил звание поручика, а через год его перевели в Тенгинский полк, действовавший против самых опасных горских отрядов. Из великих русских поэтов Лермонтов первым стал воином, прошёл опасные, кровопролитные бои. Героика для него была не только поэтической традицией, а эпос – не страницей в хрестоматии. Таков лермонтовский «Валерик» – стихотворение о битве на берегу «реки смерти».
Осталось стихотворение, правдивое в каждой детали:
- …На шинели,
- Спиною к дереву, лежал
- Их капитан. Он умирал.
- В груди его едва чернели
- Две ранки, кровь его чуть-чуть
- Сочилась. Но высоко грудь
- И трудно подымалась; взоры
- Бродили страшно, он шептал:
- «Спасите, братцы. Тащат в горы.
- Постойте — ранен генерал…
- Не слышат…» Долго он стонал,
- Но всё слабей, и понемногу
- Затих и душу отдал Богу.
Так можно написать только увидев всё своими глазами, чтобы в конце с нарочитой лермонтовской небрежностью бросить: «Теперь прощайте: если вас // Мой безыскусственный рассказ // Развеселит, займет хоть малость, // Я буду счастлив. А не так? // Простите мне его как шалость // И тихо молвите: чудак!..»
В 1840 году в «Литературной газете» вышло стихотворение, в котором Лермонтов со скрытой болью рассказал о своем одиночестве:
- И скучно и грустно, и некому руку подать
- В минуту душевной невзгоды...
- Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
- А годы проходят - все лучшие годы!
- <…>
- Что страсти? - ведь рано иль поздно их сладкий недуг
- Исчезнет при слове рассудка;
- И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг -
- Такая пустая и глупая шутка...
Такой ноты в русской литературе еще никто не брал – это было новое слово в поэзии после Пушкина, стихи человека, оказавшегося на грани самоубийства или полного равнодушия к жизни, но – умеющего рассказать об этом с мужественной ясностью.
Он никогда не слагал дифирамбов. Полностью ушел от одической традиции, которой отдавали дань и Жуковский, и Пушкин. И стихотворение под названием «Родина» начинается у Лермонтова вовсе не идиллически: «Люблю Россию я, но странною любовью». Там есть и такое признание:
- Ни темной старины заветные преданья
- Не шевелят во мне отрадного мечтанья. –
Писал Лермонтов – и не фальшивил. В то время он испытывал именно такое настроение – совсем иное, нежели во время работы над «Бородино» или романом «Вадим», посвященным временам пугачевского восстания. На излете короткой жизни для него, защищавшего Родину с оружием в руках, важнее всей державной славы был «дымок спаленной жнивы».
- И в праздник, вечером росистым,
- Смотреть до полночи готов
- На пляску с топаньем и свистом
- Под говор пьяных мужичков.
В 1840-м отдельным изданием в двух томах вышел роман «Герой нашего времени», который тоже мог написать лишь участник Кавказской войны. Каждый, кто заглядывал на его страницы, наверняка удивлялся, какую сложную композицию избрал автор. Можно предположить, что он писал своего «Героя…» урывками, с 1837 по 1840 год – и не мог до конца определиться со структурными особенностями романа. Но при дотошности Лермонтова такое вряд ли возможно. Скорее, для него было важно увидеть жизнь разными глазами – Григория Печорина и Максима Максимовича. Так случилось, что Николай I прочитал эту книгу внимательно – в морском путешествии у него хватало на это времени, – и он подробно докладывал жене о своих впечатлениях. Первая часть понравилась, но он счел, что «героем нашего времени» Лермонтов считает штабс-капитана Максима Максимовича – скромного старого служаку, который «запастись женой не догадался», но стал настоящим «отцом солдатам», для которого и приятельский долг – не пустое слово. Но император не прочувствовал, что название повести саркастично – в духе автора. Лермонтову во многом виделось порочным и время, и его герой, а добродушный Максим Максимович выглядел реликтом из прошлого. Прочитав роман до конца, царь счел его «отвратительным, вполне достойным быть в моде». И так определил его основную тему: «Презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего существования на земле?»
Но книгу не запретили – и она захватила воображение читателей. «Никто еще не писал у нас такою правильною, прекрасною и благоуханною прозою», – считал Николай Гоголь. А Вильгельм Кюхельбекер назвал повесть «созданием мощной души», хотя и посетовал, что «Лермонтов истратил свой талант на изображение такого существа, каков его гадкий Печорин». Но читатели полюбили неоднозначного героя, в котором можно найти не только эгоизм, но и верность долгу.
На первый взгляд, он – образцовый рубака для приключенческой повести. Отважен, отлично стреляет, находчив в разведке, знает нравы местных джигитов, их военные приемы. Но для Лермонтова это – далеко не самое важное. Его герой невыносимо горд, даже на войне он не находит себе места. Все ему представляется малозначительным и, кажется, ничто не держит Печорина на земле, кроме обостренного чувства чести. Пожалуй, впервые в русской прозе Лермонтову удалось уловить нарождавшийся тип дворянина, офицера. Потом читатели всюду примечали Печориных, а некоторые и подражали ему. Критики назвали его «лишним человеком», благородным эгоистом.
Последний выстрел
С годами Лермонтов ушел от экзотических тем и демонических героев, отвергнул высокопарный стих своего «Демона». Он вернулся к юношеской природе собственного таланта – к молитве. К этому жанру можно причислить сильнейшие его стихотворения. И – «Завещание», простодушное письмо с войны, в котором запечатлелись чувства смертельно раненого солдата, которые он знал не понаслышке:
- Наедине с тобою, брат,
- Хотел бы я побыть:
- На свете мало, говорят,
- Мне остается жить!
- Поедешь скоро ты домой:
- Смотри ж... Да что? моей судьбой,
- Сказать по правде, очень
- Никто не озабочен.
Лермонтов неожиданно заговорил просто и гармонично, как будто в сердце поэта улеглись метания и его взгляд на небо и землю просветлел и прояснился:
- Выхожу один я на дорогу;
- Сквозь туман кремнистый путь блестит;
- Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
- И звезда с звездою говорит.
- В небесах торжественно и чудно!
- Спит земля в сиянье голубом…
- Что же мне так больно и так трудно?
- Жду ль чего? Жалею ли о чем?
Это одно из последних его стихотворений.
Весной 1841 года, после отпуска, Лермонтов возвратился в свой полк, на Кавказ. Тенгинцы стояли в Пятигорске. Там он рассорился со старинным приятелем, которого случайно встретил на водах. Это был 25-летний отставной майор Николай Мартынов. Мишенью шуток стала манера Мартынова носить эффектный черкесский костюм, его попытки слагать стихи, его манеры... Поэт не оставлял своих издевок даже в обществе, при дамах. Дело не могло не закончиться дуэлью. «Он был фаталистом перед бестолковостью жизни, и с одинаковым высокомерием отвечал как на ее соблазны, так и на ее вызов», – писал Ираклий Андроников, один из глубочайших знатоков жизни поэта.
Князь Александр Васильчиков, свидетель кавказских размолвок Лермонтова, вспоминал, что в этом неординарном офицере как будто жили два человека: «один — добродушный, для небольшого кружка ближайших друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение; другой — заносчивый и задорный, для всех прочих знакомых».
Дуэль состоялась у подножия горы Машук. Лермонтов – как, возможно, поступил бы его герой Печорин, выстрелил в воздух. Он сознавал, что всё это – глупая шутка. А Мартынов, не поборов гнева, точно целился в грудь. Лермонтов когда-то придумал для Пушкина формулу «невольник чести» – и, верно, не думал, что пишет про себя.
Наказали убийцу тремя месяцами гауптвахты, да еще приговорили к церковному покаянию в Киево-Печерской лавре.
Потом он создал семью, дожил до старости и, как вспоминали современники, был «набожен и не переставал молиться о душе погибшего от руки его поэта». В это время Лермонтова в России уже изучали гимназисты.
В высшем обществе гибель поэта встретили презрительно. «Собаке собачья смерть» – такое высказыванье императора Николая I сохранилось в записных книжках Петра Вяземского. Но это была первая реакция царя – видимо, связанная с обстоятельствами дуэли, не первой в жизни Лермонтова... Когда сестра, Мария Павловна, поклонница словесности, пристыдила его, Николай Павлович вышел к обществу собравшихся после воскресной литургии вельмож со словами: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит».
После гибели многие взглянули на его стихи куда серьезнее, чем прежде. Читатели заметили удивительное сходство между автором и его героем – Печориным (хотя для последнего дуэль закончилась не гибелью). Аналогия добавляла к образу поэта романтические черты героя, обреченного на гибель. Это притягивало. При жизни поэта был издан лишь один небольшой сборник стихотворений и поэм, да ещё «Герой нашего времени». Надёжных друзей в литературном мире у него не было. Всё изменилось после гибели поэта: выход в 1847 году сочинений Лермонтова, выдержавших несколько переизданий, превратил «талантливого офицера» в классика. Иван Панаев писал: «Его мировоззрение уже гораздо шире и глубже Пушкина — в этом почти все согласны». Их невольно сравнивали – и во многом в пользу Лермонтова. Особенно – в первые 15 лет после его гибели. Хотя – разве дело в соперничестве?