Текст: Ольга Лапенкова
Те, кто впервые читает «Евгения Онегина», обычно не могут взять в толк, почему главный герой, который на протяжении шести глав находился под нашим пристальным вниманием, вдруг пропадает на несколько лет — а потом, никак не объясняя своё отсутствие, с порога кидается в пучину интриг и страстей. В конце шестой главы Евгений на дуэли убивает несчастного Ленского, доверчивого юношу, который искренне считал его другом; это событие, по понятным причинам, Онегин переживает достаточно тяжело. Так что в принципе неудивительно, что после поединка убийца исчезает из деревни. Но автор даже не удосуживается «собрать» его в дорогу! Последний раз в шестой главе мы видим Онегина непосредственно на месте дуэли, а потом автор пускается в размышления о том, какой удел ждал бы Ленского, останься он в живых. Про Онегина он пишет лишь несколько туманных строк:
- И где ж беглец людей и света,
- Красавиц модных модный враг,
- Где этот пасмурный чудак,
- Убийца юного поэта?
- Со временем отчёт я вам
- Подробно обо всём отдам, <...>
- Но не теперь. Хоть я сердечно
- Люблю героя моего, <...>
- Но мне теперь не до него.
Читатель, уверенный, что это очередной клиффхэнгер, поскорее читает следующую главу — а там только про Москву и ярмарку невест. В нетерпении читает восьмую главу — а там Онегин снова в Петербурге и вовсю ухлёстывает за Татьяной! Что? как? почему? дай ответ! не даёт ответа.
Такой ход показался бы странным, пожалуй, даже в экспериментальном произведении — и уж тем более дико он смотрится в романе, который с лёгкой руки В. Г. Белинского по сей день называют «энциклопедией русской жизни». В «Евгении Онегине» предельно подробно описано всё, что только можно описать: и питерская великосветская суета, и московский шум-гам, и особенности жизни в глуши. Мы знаем, в какие рестораны ходил Онегин и что он там ел («beef-stеаks и страсбургский пирог»); на какой книге гадала Татьяна Ларина в крещенский вечерок (на сборнике Мартына Задеки) и в каком университете учился Ленский (в Гёттингенском). В наши дни эти подробности нам ни о чём не говорят, но можно открыть один из многочисленных трудов, где это всё объясняется (обычно читают Лотмана и Набокова, но в чём наш мир не знает недостатка, так это в толковых пушкинистах).
Если уж автор так подробно описывает блюда и наряды, танцы и кабинеты, то что говорить о биографиях героев? Пушкин скрупулёзно поясняет, в каких условиях главные герои росли — и как, соответственно, дошли до жизни такой. Мы уже публиковали статью о том, что «Евгения Онегина» уверенно можно назвать романом воспитания. Так, центральный персонаж не научился строить доверительных отношений с окружающими просто потому, что он и не знал, что это такое. Отец с ним практически не общался; мама быстро умерла, не успев нарожать братиков и сестричек; няня, к которой маленький Женя, скорее всего, в силу возраста привязался, через несколько лет была уволена за ненадобностью, и её сменил гувернёр, тоже легко и непринуждённо в назначенный срок исчезнувший из жизни своего воспитанника.
Помимо прочего, Онегин получал домашнее образование (а не учился, как Пушкин, в Царскосельском или каком-нибудь другом лицее) и, соответственно, практически не общался со сверстниками: в самом нежном возрасте у него не было ни друга, с которым так славно было бы подраться и потом помириться, ни девочки, в которую можно по-детски влюбиться. Всё это появилось у него слишком поздно — в «юности мятежной». И неудивительно, что любовь, дружба и прочие глупости Онегина уже не заинтересовали.
А вот Татьяна Ларина росла в более благоприятной обстановке: по крайней мере, полная семья и младшая сестра — это уже что-то. И хотя никто из членов семьи не был Тане по-настоящему близок, старшая из сестёр никогда не ощущала, что она брошена на произвол судьбы, что она — одна против всех. Но была у неё другая проблема: она рано смекнула, что её родители друг друга не любят. А потом выяснила, что маму вообще выпихнули замуж за человека, совершенно ей безразличного, — лишь бы она не сбежала с добрым молодцем, которого до безумия любила, но который не отличался благонравным поведением и мог, чего доброго, прокутить всё приданое.
- В то время был ещё жених
- Её супруг, но поневоле;
- Она вздыхала по другом,
- Который сердцем и умом
- Ей нравился гораздо боле:
- Сей Грандисон был славный франт,
- Игрок и гвардии сержант. <...>
- Как он, она была одета
- Всегда по моде и к лицу;
- Но, не спросясь её совета,
- Девицу повезли к венцу...
Так что Татьяна, судя по всему, пообещала себе выйти замуж непременно по любви. А тут ещё и французские романы, Ричардсон, Руссо… И обо всём этом автор пишет с упоением. А о том, куда подевался Онегин, — нет. Неужели так и было задумано?
Как читатель уже догадывается, нет. Но вмешались обстоятельства.
Изгнание главы
Судя по первоначальному плану Пушкина, в «Евгении Онегине» должно было быть не восемь, как в «академической» версии, а как минимум девять глав. Перед той главой, в которой главный герой заново знакомится с Татьяной, а потом начинает осыпать её письмами и в конце концов нагло вламывается в её дом, предполагалось поместить ещё одну, фрагменты которой сохранились до наших дней и которая в исследовательской литературе так и называется — «Путешествие Онегина».
В этом фрагменте Онегин должен был долго-долго рассекать по России и в конце концов прибыть в Одессу, где автор бы пустился в пространные описания мест, знакомых Пушкину не понаслышке: ведь именно на юге Александр Сергеевич провёл 1820 –24 гг., время своей первой ссылки.
Это было его наказание за сочинение и распространение тех стихотворений, на которые литературоведы повесили ярлык «вольнолюбивая лирика» (то есть за стихи про то, как хорошо будет, если от «самовластья», то есть власти императора, останутся одни «обломки»: сведущий читатель уже угадал цитату). А ещё за эпиграммы, в том числе на самого Александра I.
Кое-какие клочки из этой главы Пушкин всё-таки сохранил — и не только сохранил, но и опубликовал. В примечании к современным изданиям «Евгения Онегина» указывается, что «Последняя глава "Евгения Онегина" издана была особо, с следующим предисловием». А дальше приводится собственно это предисловие — за авторством Александра Сергеевича. Начинается оно так:
«Пропущенные строфы подавали неоднократно повод к порицанию и насмешкам (впрочем, весьма справедливым и остроумным). Автор чистосердечно признаётся, что он выпустил из своего романа целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России. <...> П.А.Катенин <...> заметил нам, что сие исключение, может быть и выгодное для читателей, вредит, однако ж, плану целого сочинения <...>. Автор сам чувствовал справедливость оного, но решился выпустить эту главу по причинам, важным для него, а не для публики. Некоторые отрывки были напечатаны; мы здесь их помещаем, присовокупив к ним ещё несколько строф».
Впрочем, про самого Онегина в этих строфах преступно мало. О главном герое мы узнаём только одно: с какими мыслями он отправлялся в путешествие. Вот, кстати, с какими:
- «Зачем я пулей в грудь не ранен?
- Зачем не хилый я старик,
- Как этот бедный откупщик?
- Зачем, как тульский заседатель,
- Я не лежу в параличе?
- Зачем не чувствую в плече
- Хоть ревматизма? — ах, Создатель!
- Я молод, жизнь во мне крепка;
- Чего мне ждать? тоска, тоска!..»
Автор подчёркивает, что тоска Онегина в этой главе — уже не тот «сплин английский», который главный герой в юности испытывал потому, что был равнодушен к окружающим. После убийства Ленского персонаж «питает горьки размышленья», он «грустью отуманен». То есть — его мучает совесть. Не настолько, чтобы повторить подвиг раскаявшегося Раскольникова (тем более что появление в русской литературе такого героя ещё впереди). Но в достаточной мере, чтобы не получать никакого удовольствия ни от меняющихся за окном повозки картинок, ни от моря, солнышка и вкусняшек.
Ииии… на этом всё, что связано с Онегиным, опять обрывается. Дальнейшие строфы — это описания пейзажей, достопримечательностей и атмосферы тех или иных населённых пунктов, где успел побывать Евгений. Из этих путевых заметок мы узнаём, что, вырвавшись из деревни, Онегин уехал в Нижний Новгород, затем в Астрахань — и на Кавказ. А потом, полюбовавшись горами и ручьями, направился через Крым в Одессу. Про этот город автор, по описанным выше причинам, написал наиболее подробно — и посвятил одесскому быту девять строф, первая из которых звучит так:
- «Я жил тогда в Одессе пыльной...
- Там долго ясны небеса,
- Там хлопотливо торг обильный
- Свои подъемлет паруса;
- Там всё Европой дышит, веет,
- Всё блещет югом и пестреет
- Разнообразностью живой.
- Язык Италии златой
- Звучит по улице весёлой,
- Где ходит гордый славянин,
- Француз, испанец, армянин,
- И грек, и молдаван тяжёлый,
- И сын египетской земли,
- Корсар в отставке, Морали…»
И снова — какая внимательность к деталям, какое высокохудожественное занудство! И то ли ещё будет! В следующих строфах автор опишет запруженную народом площадь; рынок, где торгуют морепродуктами; рестораны, оперу… Всё и всех — опять же кроме Онегина.
Казалось бы, на фоне этого пёстрого буйства одиночество Евгения можно было подчеркнуть ещё чётче, чем просто пересказав его мысли. Так почему же Пушкин этого не сделал?
(Проницательный читатель и знаток биографии Александра Сергеевича, возможно, уже догадался.)
Ах ты ж!..
Опубликовать девятую главу (которая вообще-то должна была быть восьмой) помешали цензурные соображения, и только они. Идея описать места, в которых Пушкин был в ссылке, и так была довольно рискованной. Светское общество первой половины XIX века было в курсе всех «острых» новостей — и прекрасно знало и помнило, что скандальный поэт провёл несколько лет на юге не по своей воле. И там он не столько наслаждался устрицами, сколько служил: трудился в канцелярии под началом генерала М. С. Воронцова. С которым, мягко говоря, не сработался. Настолько, что первая ссылка закончилась для Пушкина моментальной отсылкой во вторую. Но на этот раз ему пришлось попрощаться не только со столицей, но и со свободой: по приказу Александра I поэт был буквально заперт в собственном имении Михайловском. В этой ссылке Пушкин провёл два года — и освободился только потому, что Александр I внезапно умер, а новый император, Николай I, решил пересмотреть наказание: первоначально ссылка считалась бессрочной.
Светское общество, конечно, помнило, через что пришлось пройти Пушкину. А ещё оно помнило о том, что в 1825 году вспыхнуло восстание декабристов, к которому поэт не примкнул только потому, что в это время был в ссылке. И весь этот ассоциативный ряд немедленно хлынул бы в голову любителю литературы, возьми он в руки главу, действие которой происходило в Одессе.
После этих строк читатель наверняка недоумевает: пусть так, но почему нельзя было сменить место действия? И пустить Онегина «погулять» не по Крыму и Одессе, а по тому же Кавказу, как это сделал впоследствии Лермонтов с Печориным в романе «Герой нашего времени»?
Увы, на это тоже имелись причины. Как минимум потому, что, описывая трансформацию Онегина, Пушкин собирался «привить» своему герою показной патриотизм — и рассказать об этом в шутливом тоне. И в то же время, парадоксальным образом, Онегин должен был обратить на себя внимание тайной полиции. Предполагалось, что Евгения сочтут опасным человеком — но не потому, что он высказывает спорные суждения о власти, а потому, что он слишком любопытен и лезет, куда его не просят. Вот что пишет об этом Ю. М. Лотман в фундаментальном исследовании «Роман А. С. Пушкина „Евгений Онегин“»:
«“Путешествие Онегина“ фрагментарно <...> — нам остаётся лишь комментировать наличный текст и реконструировать те пропуски, которые имели <...> вынужденно-цензурный характер.
К последним <...> относится эпизод посещения Онегиным военных поселений. О существовании его узнаем от авторитетного свидетеля — П. А. Катенина, который имел возможность ознакомиться с рукописным текстом и, как видно из пушкинского предисловия, обсуждал его с автором. В ответ на запрос Анненкова Катенин в письме от 24 апреля 1853 г. писал: „Об осьмой главе Онегина слышал я от покойного в 1832-м году, что сверх Нижегородской ярмонки и Одесской пристани, Евгений видел военные поселения, заведённые Аракчеевым, и тут были замечания, суждения, выражения, слишком резкие для обнародования, и потому он рассудил за благо предать их вечному забвению, и вместе выкинуть из повести всю главу, без них слишком короткую и как бы оскудевшую» <...>. Естественно возникает вопрос: в какой момент путешествия Онегин посещал военные поселения? <...> А. И. Гербстман высказал предположение, что Онегин должен был посетить одесские поселения генерала И. О. Витта, с которым Пушкин был знаком <...>.
Одесские поселения привлекали внимание южных декабристов: Пестель намеревался даже <...> поступить в Одесские военные поселения начальником штаба, чтобы получить ключи от того порохового погреба, которым они, по его мнению, являлись. <...> Пушкин мог знать о военных поселениях под Одессой из многочисленных источников. <...>
Чтобы понять, что означало введение в роман эпизода посещения Онегиным военных поселений, следует, с одной стороны, вспомнить непрекращающееся возмущение в обществе этой мерой правительства, слухи, постоянное обсуждение проблемы военных поселений в кругах членов тайных обществ, а с другой — атмосферу строгой секретности <...>. Онегин „из любопытства“ посетил военные поселения, чем должен был обратить на себя „бдительное и обдуманное внимание“».
Каково? Онегин — оппозиционер, Онегин — почти что декабрист (по мнению спецслужб первой половины XIX века)! И это при том, что в черновой версии той же самой главы (версии, так нигде и не опубликованной даже в обрывочном виде) Евгений представал вот в таком забавном виде:
- Наскуча или слыть Мельмотом
- Иль маской щеголять иной
- Проснулся раз он патриотом
- Дождливой, скучною порой
- Россия, господа, мгновенно
- Ему понравилась отменно
- И решено. Уж он влюблён
- Уж Русью только бредит он
- Уж он Европу ненавидит...
Да, пожалуй, это была бы вполне логичная трансформация для Онегина, неплохой способ отвлечься: погрузиться во что-то, чем он никогда не интересовался, а именно — в материи политические. Ведь всё остальное Евгений уже перепробовал. Но увы! Подай Пушкин такие вирши в цензурный комитет… Проницательный читатель уже понимает, что бы произошло.