Текст: Ольга Лапенкова
Убивая время и распивая бесконечные чаи-кофеи, Андрей Иванович Тентетников — так звали этого помещика — вызывает у автора немалое осуждение. Ведь Гоголь, будучи человеком религиозным, да ещё и убеждённым монархистом, полагал, что, раз цель жизни каждого человека — это спасение бессмертной души, а крестьяне «поручены» помещику автоматически, то каждый барин должен заботиться не только о том, чтобы попасть в рай самому, но и о том, чтобы помочь в этом своим крепостным.
Сейчас всё это может звучать как дичь; но такая позиция объяснима, ведь Гоголь — чуть ли не единственный из всех классиков, чьи труды вошли в школьную программу, — был не то что не «против» крепостного права, а вполне себе «за». Так, А. Н. Долгих в статье «Вопрос о самодержавии, православии и крепостном праве в социально-политических взглядах Н. В. Гоголя» пишет:
"Характерным для Гоголя являлось признание позитивности крепостного права в духе отношений «помещики — отцы, крестьяне — дети», что в ту пору не гармонировало даже с направленностью политики Николая I в сторону смягчения крепостного права <...>.
Гоголь вообще не говорил ни в своих художественных произведениях, ни в публицистике о необходимости отмены крепостного права, чем отличался от некоторых консервативных представителей тогдашней элиты, того же А. Х. Бенкендорфа или С. С. Уварова, которые отлагали проведение этой реформы на более или менее отдаленное будущее <...>. Изображение народа (именно крестьян) у Гоголя выглядело чаще всего сатирическим <...> — в том смысле, что они без поводыря-помещика ничего положительного не сделают, а лишь пойдут в кабак. Примеры иного рода редки№.
Да, можно вспомнить крестьян Собакевича из первой части «Мёртвых душ», которые предстают ребятками вполне себе трудолюбивыми. И тут же — крепостных людей Манилова, которые все как один балбесничают, а барин, такой-сякой, их не вразумляет:
"Словом, они [Манилов и его жена. — Прим. О. Л.] были, то что говорится, счастливы. Конечно, можно бы заметить, что в доме есть много других занятий, кроме продолжительных поцелуев и сюрпризов, и много бы можно сделать разных запросов. Зачем, например, глупо и без толку готовится на кухне? зачем довольно пусто в кладовой? зачем воровка ключница? зачем нечистоплотны и пьяницы слуги? зачем вся дворня спит немилосердым образом и повесничает всё остальное время? Но всё это предметы низкие..."
Вот и Тентетников, увы, не вразумляет своих крестьян, за что и расплачивается. Особенно лютуют в его имении «бабы», которые — оказывается! — без строгого надзора только и делают, что скандалят и буянят.
Впрочем, положение крепостных — это всё-таки не главный вопрос, который занимал Гоголя при работе над вторым томом «Мёртвых душ». Давайте вернёмся к Чичикову.
А что же Чичиков?
А Чичиков тем временем продолжает колесить по Руси! С позором изгнанный из уездного города NN, он добирается до угодья Тентетникова. Там он настолько очаровывает ленивого барина, что добрый Андрей Иванович разрешает ему остаться в гостях аж на целый месяц. Невольно Чичиков узнаёт главную тайну помещика: оказывается, тот давно влюблён в Улиньку, дочь генерала, живущего по соседству. И всё бы ничего, вот только Тентетников с генералом давным-давно поссорились из-за ерунды. По такому случаю Павел Иванович, пожалуй, впервые направляет свою энергию в доброе русло: он помогает местным Монтекки и Капулетти (или, если использовать отечественный материал, Дубровским и Троекуровым) помириться.
Но, как это довольно-таки часто бывает, помочь другому оказывается легче, чем самому себе. В два счёта решив проблему Тентетникова, Павел Иванович никак не может разобраться, что делать с собственной жизнью. И, блуждая по поместью гостеприимного друга, возвращается всё к тем же абстрактным образам, которые проносились в его фантазии в первом томе.
"Не раз, посреди таких прогулок, приходило ему на мысль сделаться когда-нибудь самому, <...> разумеется, не теперь, но после, когда обделается главное дело и будут средства в руках, — сделаться самому мирным владельцем подобного поместья. Тут, разумеется, сейчас представлялась ему даже и молодая, свежая, белолицая бабёнка, из купеческого или другого богатого сословия, которая бы даже знала и музыку. Представлялось ему и молодое поколение, долженствовавшее увековечить фамилью Чичиковых: резвунчик мальчишка и красавица дочка, <...> чтобы было всем известно, что он действительно жил и существовал, а не то, что прошёл какой-нибудь тенью или призраком по земле, — чтобы не было стыдно и перед отечеством. Тогда ему начинало представляться даже и то, что недурно бы и к чину некоторое прибавление: статский советник, например..."
Но ко всему этому Чичиков предполагает приступить, только когда «обделается главное дело», то есть — всё та же торговля мёртвыми душами, которая приостановилась, но не завершилась.
Напомним, что Чичиков планировал выкупить у как можно большего числа помещиков покойных крестьян — таких, которые «живы» только на бумаге, — а потом, воспользовавшись лазейкой в законе, выручить за них в несколько раз больше денег. (В 1830-х гг. такое действительно было возможно: об этом мы тоже писали в другой статье.) Напомним также, что, прежде чем отправиться в вояж по всей Руси великой в погоне за мёртвыми душами, Чичиков уже был замечен в незаконной деятельности. Заняв выгодную должность при таможне, он вступил в сговор с контрабандистами, которые его прямо-таки озолотили. Однако из-за ссоры с подельником Чичиков оказался под следствием, и ему потребовалось истратить весь свой капитал, чтобы откупиться и не угодить в тюрьму.
Урок, который вынес Чичиков из всей этой ситуации, оказался своеобразный. Вместо того чтобы обратиться к честным способам заработка, Павел Иванович решил, что на будущее он не станет брать в дело ни единого компаньона — и тогда всё пойдёт не в пример лучше.
Что в литературе, что в жизни человек такого склада рано или поздно оказывается в тюрьме — хотя до последнего считает, что он умнее всех. Вот и Чичиков, гуляя по тентетниковскому поместью, не только мечтает о семье и новом титуле, но и понемногу складывает у себя в голове пазл новой аферы.
Впрочем, автор несколько раз «по-хорошему» предупреждает героя, что серые схемы следовало бы оставить в прошлом. Во втором томе, в отличие от всяких там Коробочек и Ноздрёвых, Павел Иванович встречает действительно достойных, умных, проницательных людей, которые чувствуют: с этим человеком что-то не так, но ему можно помочь. И пытаются направить его на путь истинный.
Одним из новых приятелей Чичикова становится трудолюбивый, смекалистый, красноречивый помещик со странной фамилией Костанжогло.
"— Если вы хотите, — подхватил сурово и отрывисто Костанжогло, <...>, — разбогатеть скоро, так вы никогда не разбогатеете; если же хотите разбогатеть, не спрашиваясь о времени, то разбогатеете скоро.
— Вот оно как, — сказал Чичиков.
— Да, — сказал Костанжогло отрывисто, точно как бы он сердился на самого Чичикова. — Надобно иметь любовь к труду. <...> И, поверьте, это вовсе не скучно. Выдумали, что в деревне тоска, — да я бы умер, повесился от тоски, если бы хотя один день провел в городе так, как проводят они в этих глупых своих клубах, трактирах да театрах. <...> ...тут человек идёт рядом с природой, с временами года, соучастник и собеседник всего, что совершается в творении. <...> Да для меня, <...> если плотник хорошо владеет топором, я два часа готов пред ним простоять: так веселит меня работа. А если видишь ещё, что всё это с какой целью творится, как вокруг тебя всё множится да множится, принося плод да доход. Да и я рассказать не могу, что тогда в тебе делается. И не потому, что растут деньги. Деньги деньгами. Но потому, что всё это дело рук твоих; потому, что видишь, как ты всему причина, ты творец всего, и от тебя, как от какого-нибудь мага, сыплется изобилье и добро на всё. <...> Да в целом мире не отыщете вы подобного наслажденья. Здесь именно подражает Богу человек. Бог предоставил себе дело творенья, как высшее всех наслажденье, и требует от человека также, чтобы он был подобным творцом благоденствия вокруг себя. И это называют скучным делом!"
Чичикова такие речи неожиданно увлекают: он слушает их, «как пенье райской птички». Вот только выйти из зоны комфорта (хотя у Чичикова она и довольно специфическая) оказывается непросто, и Павел Иванович быстро берётся за старое. Помимо скупки мёртвых душ, он занимается подделкой завещания, написанного какой-то богатой тётушкой, не оставившей прямых наследников. Но правда всплывает наружу, потому что Чичиков недооценивает масштабы человеческой жадности: «как птицы слетаются на мертвечину», так на «несметное имущество» несчастной старухи заявляют права даже такие родственники, о которых никто не слышал. Эти-то люди и добиваются того, чтобы факт подделки был доказан, а Чичиков — арестован.
И сидеть нашему Павлу Ивановичу в тюрьме (в наши дни ему, кстати, могли бы дать до 20 лет), если бы не вмешательство ещё одного прекрасного человека. Некто Муразов, поверивший, что Чичиков всё-таки исправится, приходит к нему в камеру для доверительной беседы, после чего признаётся, что не в состоянии единолично освободить Павла Ивановича, но примет меры, чтобы дело не закончилось совсем уж печально. Но перед этим он заручается обещанием Чичикова поработать над собой — и направить все силы в доброе, созидательное русло.
"— Павел Иванович, у вас столько воли, столько терпенья. Лекарство горько, но ведь больной принимает же его, зная, что иначе не выздоровеет. У вас нет любви к добру, — делайте добро насильно, без любви к нему. Вам это зачтется ещё в большую заслугу, чем тому, кто делает добро по любви к нему. <...> Эх, Павел Иванович, ведь у вас есть эта сила, которой нет у других, это железное терпенье — и вам ли не одолеть? <...>
— Афанасий Васильевич, — сказал он твёрдо, — если только вымолите мне избавленье <...>, я даю вам слово начать другую жизнь: куплю деревеньку, сделаюсь хозяином, буду копить деньги не для себя, но для того, чтобы помогать другим, буду делать добро, сколько будет сил. Позабуду себя <...>, поведу простую, трезвую жизнь.
— Бог вас да подкрепит в этом намерении, — сказал обрадованный старик. — Буду стараться изо всех сил, чтобы вымолить у князя ваше освобождение. <...> Во всяком случае, участь ваша, верно, смягчится. Ах, боже мой! обнимите же, позвольте мне вас обнять. Как вы меня, право, обрадовали! <...>
Чичиков остался один. <...> «Сам не умею и не чувствую, но все силы употреблю, чтобы другим дать почувствовать; сам дурной и ничего не умею, но все силы употреблю, чтобы других настроить <...>. Буду трудиться, буду работать в поте лица в деревне и займусь честно, так чтобы иметь доброе влиянье и на других. <...> Стоит только решиться».
Придирчивый читатель скажет, что эта сцена отдаёт нравоучением в конце рандомного детского мультика или кейсом из популярной психологии. Вот только в XIX веке в Российской империи не было ни того, ни другого.
Продолжение (не) следует
Итак, в конце второго тома Чичиков всё-таки освобождается, — а дальше записи Гоголя обрываются. Исправился ли Павел Иванович в третьем, так и не написанном, томе, нашёл ли новый смысл жизни — мы не знаем. Зато знаем, что случилось с Тентетниковым: он оставил русской литературе великого «сына» (в переносном, конечно, смысле).
Второй том «Мёртвых душ» — это уникальный случай, когда незаконченное и даже, более того, уничтоженное произведение гениального автора оказало влияние на другого классика, а именно — на И. А. Гончарова. Ведь, скорее всего, именно образом Тентетникова вдохновлялся прозаик, когда писал «Обломова». Но об этом — в следующей статье.
Использованные источники
- Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений в четырнадцати томах. — Издательство АН СССР, 1937-1952; Том 7.
- А. Н. Долгих. «Вопрос о самодержавии, православии и крепостном праве в социально-политических взглядах Н. В. Гоголя».
- Д. Новиков. «Адвокат рассказал, какой срок получил бы Чичиков за „мёртвые души“ сегодня».