Э.-Э. Шмитт: «Мы пишем те книги, которых самим не хватает»

Текст: Ольга Штраус/РГ, Санкт-Петербург

Фото: pl.aleteia.org

Автор посетил премьеру спектакля и заодно ответил на вопросы портала ГодЛитературы.РФ.

Вам не обидно, что «Оскар и Розовая дама» на театральных подмостках чаще всего предстает как мелодраматическая слезливая история про умирающего ребенка? А ваше произведение на самом деле не об этом, оно — о смысле жизни и способах ее проживания.

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Я всегда пишу через эмоцию: сначала — эмоция и история, которая может взволновать. Философская мысль на нее накладывается после. А музыка — это и есть эмоция в чистом виде. Поэтому я приветствую саму идею: мне кажется, для музыкального произведения, такого как опера или мюзикл, «Оскар» очень подходящий материал.

Этот роман — часть тетралогии «Цикл незримого», в которой вы рассматриваете отношения человека с четырьмя основными мировыми религиями. «Дети Ноя», посвященные иудаизму, рассказывают, как католический священник прятал во время Второй мировой войны еврейских ребятишек, «Мсье Ибрагим и цветы Корана» - о том, как маленький мальчик постигает суфизм, «Миларепа» посвящена буддизму. Почему успешнее всех оказался «Оскар»? Потому что христианство нам ближе? Или просто вам лучше удалось раскрыть тему?

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Насчет успешности: такой выбор сделали вы сами, здесь, в России. В Германии, например, популярнее всех «Ибрагим»; заглавный герой — турок, а в Германии сейчас живет пять миллионов турков, и тема соединения людей разных конфессий для немцев очень актуальна. Знаю, что есть страны, где наибольшей любовью пользуются «Дети Ноя». Но я счастлив, что всех моих четверых детей любят по-разному в разных странах.

А для вас какой роман самый любимый?

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Следующий.

Вы уже не первый раз в Петербурге и, конечно, знаете, что «Оскар и Розовая Дама» ставился как моноспектакль с Алисой Фрейндих?

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Знаю. Но хотя я и встречался с Алисой Фрейндлих лично, тот спектакль не видел: когда мы познакомились, она его уже не играла.

Однако вот что интересно: у всех людей, кто рассказывал мне о нем, делались одинаковые выражения лиц: губы - улыбаются, в глазах - слезы.

И по этой реакции я понимаю, что спектакль был замечательно точным.

Это вообще особенность русского театра, русской души — играть так, будто завтра твоя сцена сгорит, будто это последний спектакль! Я так же пишу свои тексты. Лев Толстой говорил, что каждый день нужно жить так, будто он последний. В «Оскаре» я пишу вроде бы обратное: живи так, будто каждый день — первый. Но на самом деле это одно и то же.

Как вы отнеслись к тому, что в спектакле играют неслышащие дети?

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Это полностью совпадает с идеей произведения. Мы, взрослые, ошибаемся, когда, говоря о неизлечимо больном ребенке, делаем упор на его болезнь. Но ведь он прежде всего ребенок, это — главное.

А то, что такую тяжелую философскую историю постановщики облекли в легкомысленный жанр мюзикла — вам как?

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Для меня музыка — это тоже философия, она помогает жить. Когда-то я написал книгу «Моя жизнь с Моцартом» о том, как Моцарт буквально меня спас. В 15 лет у меня была страшная депрессия, я даже планировал самоубийство, как вдруг однажды учитель привел нас на репетицию «Свадьбы Фигаро». На сцену вышла полная дама, немолодая, и мне это все поначалу показалось ужасно нелепым, даже смешным, но когда она запела…

Я был покорен красотой. Я выздоровел через красоту.

Музыкант, я считаю, это тот же философ, это наш проводник в духовном мире. Кстати, когда я сюда летел, в самолете писал о Шопене. Почему Шопен помогает мне жить.

А почему вы, выпускник философского факультета, автор научного труда о Дидро, стали писать художественную литературу?

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Я писателем стал раньше, чем философом. Свой первый роман написал в 11 лет. Он был вдохновлен серией детективных романов о сыщике Арсе Люпене — выходила во Франции такая популярная серия. Я прочитал все книжки о нем, все, что смог найти в отцовской библиотеке, а потом взялся написать продолжение. Мне очень хотелось, чтобы Люпен дальше жил.

Сегодня я понимаю, что это очень символично: мы всегда пишем те книги, которых нам не хватает.

А как вы относитесь к тому, что ваши романы так охотно экранизируют, инсценируют, как будто они — только заготовка для другого произведения, некая «недолитература» вроде сценариев?

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Возможно, это только в России так? Во Франции я прежде всего писатель, а потом все остальное. И кстати, самый публикуемый писатель, которого больше всего читают в учебных заведениях.

Много ли вы видели постановок по своим книгам? Они вас устраивают?

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Не всегда. Чаще раздражают.

А ваше профессиональное знание философии помогает вам создавать художественную литературу?

Эрик-Эмманюэль Шмитт: Да. Да, конечно. Ведь все мои романы — это, в сущности, басни. Притчи, да. Когда я рассказываю историю, я всегда вижу в ней философские корни.

Ссылки по теме:

Знаете ли вы французскую литературу? Викторина — 15.07.2017

В Москве обсудили Год русского и французского языков — 22.06.2016

Дневник французской Анны Франк прочитали вслух — 11.05.2017