Текст: Павел Басинский/РГ
Фото: prilepin.livejournal.com
Несколько слов о Хуторе... Он создан в Подмосковье по инициативе Прилепина как своего рода "наш ответ" Дрвенграду Эмира Кустурицы - этногородку в Сербии, построенному целиком из дерева, включая мостовые, и ставшему одновременно туристическим центром, местом отдыха и культурной площадкой, где проходят кино- и музыкальные фестивали. Подружившись с Кустурицей и побывав в Дрвенграде, Прилепин решил создать что-то подобное в России. В результате и получился Хутор Прилепина в Подмосковье, не такой масштабный, как Дрвенград, но по-своему тоже интересный, как всякая креативная идея, которая остается не только на уровне неопределенных мечтаний, а находит воплощение в материи.
Смотрел отзывы о Хуторе в интернете. Они разнятся от восторженных до отрицательных, от "место силы" до "непонятно что". Но факт, что под Москвой появился новый культурный и туристический центр. Это можно только приветствовать.
Теперь о Пикнике... Программа интересная. Писатели (Сергей Шаргунов, Захар Прилепин, Алексей Колобродов и другие) по идее должны спорить с историками (Егор Яковлев, Юрий Никифоров, Борис Кипнис и другие) на разные серьезные темы: от эпохи Петра I и пугачевщины до русско-японской войны и истории СССР. Почему они непременно должны спорить - я не знаю, но сейчас в моде так называемые интеллектуальные "баттлы". И так ли уж важен формат? Куда важнее другое...
Между писателями и историками всегда шел и сегодня происходит такой негласный спор. Историки считают, что писатели часто лезут не в свое дело и пишут на исторические темы, не изучив их досконально, пишут наобум, произвольно, субъективно, толком не разобравшись и, следовательно, "перевирая факты" и делая неправильные выводы. Классический пример - "Война и мир". Негодования по поводу искажения исторических фактов, реалий Отечественной войны 1812 года начались сразу же после выхода романа в свет. Критика его как "исторического романа" продолжается и сегодня. Но воспринимать войну 1812 года не только Россия, но и весь мир все равно будет по Льву Толстому.
Историкам это обидно, понимаю. И то, что Гражданскую войну будут воспринимать по Шолохову, а историю ГУЛАГа по Солженицыну. И то, что никакие, самые подлинные исторические документы не смогут опровергнуть художественных версий этих событий. И главное то, что это уже навсегда. Потому что
великие произведения слова пишутся навсегда, а историческая наука, как всякая наука, имеет временный характер.
Она развивается, она сама с собой постоянно спорит и себя опровергает. В истории есть прогресс, а в литературе - нет. И поэтому, как ни странно, Гомер всегда будет актуальнее историков античности. Даже если Гомера вообще не было, как не было никакой Елены, из-за которой началась Троянская война. Если вообще она была, Троянская война, потому что есть историки, которые с этим не согласны. Есть историки, отрицающие Куликовскую битву (во всяком случае, смысл, который ей придается), но Куликовская битва останется в истории, а главное - в сознании людей, потому что есть "Задонщина" неизвестного древнерусского автора, где она описана, и это уже сам по себе факт исторический. И пусть оригинальность произведения стали отрицать сразу же после его первой публикации в 1852 году и отрицать, надо признать, весьма основательно. Но что же делать? "Задонщина" есть, а критиков XIX века уже нет.
Уверен, что то же будет и с "Архипелагом ГУЛАГ" Солженицына, вокруг которого сегодня историки новой генерации сломали уже не одно копье, доказывая, что "все было не так". Пройдет время, и будет написано сто "аргументированных и подтвержденных документами" версий этого трагического периода нашей истории, и каждая, уверен, будет убедительнее предыдущих. Но в сознании всех поколений этот период останется как "Архипелаг ГУЛАГ". Потому что, повторяю, в науке есть прогресс, а в литературе - нет.
Великие писатели иногда становятся великими историками.
Карамзин, безусловно, более велик как историк, чем как писатель. Но я не знаю случая, чтобы великий историк стал великим писателем. Великими писателями становились врачи: Чехов и Булгаков. Но чтобы крупным писателем стал крупный историк - нет. Чиновники, боевые офицеры (их немало и в XIX веке, и ХХ), инженеры-судостроители (Замятин), мелиораторы (Платонов), да кто угодно - литература для всех открыта и не нуждается в профессиональном образовании. Но чтобы крупный, авторитетный, первого ряда историк "пошел в писатели" - это вряд ли. Филологи - да (от Тынянова до Водолазкина), а историки - нет. Историк, который уйдет в писатели, станет "предателем" науки, и она ему этого не простит.
Это не значит, что писатель лучше и выше историка. Может быть, как раз наоборот. Писатель еще должен дозреть до историка, как это было с Карамзиным, как это было с Пушкиным, развивавшимся от ранних лицейских стихов и романтической поэмы "Руслан и Людмила" до "Истории Пугачева". Это просто означает, что
у исторической науки и литературы хотя и близкие, но разные задачи.
Главным объектом исследования литературы остается человек. И это может быть человек исторический, а может быть и неисторический. У литературы вообще своя История, в которой судьба человека может значить гораздо больше судеб целых народов. И эта История людям интереснее, чем та, о которой знают историки.
Оригинал статьи: «Российская газета»
