Обзор литературной периодики (конец ноября — начало декабря)  

Текст: Борис Кутенков

Фото: pixbay.com 

                Конец ноября – почти сразу после смерти Льва Аннинского, о которой мы писали в предыдущем обзоре, – был отмечен ещё двумя утратами: прозаика Игоря Сахновского и поэта, главного редактора журнала «Юность» Валерия Дударева. Дударев, подвижник, много помогавший молодым авторам, мало рассказывал о своей болезни, и смерть его стала неожиданностью для многих и многих знавших его. В «НГ Ex Libris» – последнее, подводящее жизненные итоги интервью Дударева, взятое Натальей Якушиной: о будущем поэзии, перспективах журнала «Юность» и поэтической биографии. «Я никогда по врачам не ходил, круглый год купался в проруби, занимался спортом. Но вот заболел. Видимо, воля Божья. Но у меня появилась жена Марианна. У меня появился сын Валериан. Он сейчас растет. И в этом я тоже вижу свое предназначение. Моя жена Марианна понимает меня, понимает, что Божье предназначение – это совсем не выдумка.

Она могла бы выбрать юриста в мужья, бизнесмена, но выбрала меня, поэта. Благодаря ей я прожил совершенно счастливую жизнь. Что будет дальше – какая разница… Умрете ли вы в понедельник или во вторник, в июле или в ноябре… Какая разница? Улыбка моя – она осталась…»

В «Литературной газете» профессор МГУ, литературовед Вл. Новиков рассказывает о Юрии Тынянове  – к прошедшему малозамеченным 125-летию великого критика. Разговор коснулся соотношения художественного и научного в работе Тынянова: «Литературоведение помогло ему найти уникальные темы для писательской рабо­ты, а понимание писательства изнутри помогало постигать литературу»; игрового начала в личности литературоведа:

«Когда Каверин показал ему свой первый рассказ, он посмотрел на него с непрони­цаемым лицом и сказал: «Нобе­левская премия обеспечена!» Представьте, юный Каверин на секунду даже поверил. Потом они стали оба смеяться. Тыня­нов любил розыгрыши, мисти­фикации, был очень артисти­чен и умело «перевоплощался» во многих людей. Когда его спросили: «Как Пушкин читал стихи?» – он тут же сообразил, что это должно было быть так: скандирование по одному сло­ву: «Погасло. Дневное. Свети­ло» – и так далее» и «плодотворности» противоречий – многих положений, важных в полифонической работе самого Новикова и отражённых в его книге «Литературные медиаперсоны. Личность писателя в литературном процессе и медийном пространстве» (М.: «Аспект-Пресс», 2017).         

На «Горьком» филолог Мария Нестеренко интервьюирует писателя и телеведущего Александра Архангельского, который рассказывает о своих читательских предпочтениях и литературном развитии. Речь зашла об интересе к поэзии в подростковом возрасте: «Читал я Давида Самойлова, Мартынова, но не полюбил, читал Александра Межирова, Ахмадулину, Вознесенского, в меньшей степени Евтушенко, а Рождественского мы совсем презирали. Он нам казался смешным: «Горбуша в сентябре идет метать икру, трепещут плавники, как флаги на ветру».

И весь джентльменский набор начала ХХ века. Бродский был позже, потому что с детства на полке не лежал…» О расставании с литературной критикой: «С тех пор, как я развязался с литературной критикой, лет 15–17 назад, у меня улучшились отношения с литературой. Я могу не дочитывать, могу бросить в середине и начать читать с конца.

Занимаясь критикой, я понял, что ненавижу литературу и писателей, но все это, слава богу, давно ушло…» О самообразовании: «Ходить на занятия я перестал довольно рано. У нас прямо в здании была замечательная библиотека – именно потому, что это было здание женских курсов, а места для книжного хранилища не было, выдавали все подряд. И вместо того, чтобы ходить на лекции, я читал книги».

Две яркие подборки молодых авторов в интернет-изданиях – на «Прочтении» и в «Формаслов». «Прочтение» публикует стихи Антона Морозова  – наследующие Георгию Иванову в искусной работе со «словесной шелухой» вроде «снежинок судеб» и «льдинок звёзд» и других образов, обретающих индивидуальное значение благодаря неподдельной – и редкой в современной поэзии – интонации безыскусности:

Как описать весь мир, прикрытый синевой,

            где красота прощается с тобой,

            и мы в сухом снегу стоим, робея,

            и повторяем: Лета, Лорелея...

 

            Весна. Россия. Роковой апрель.

            Стихи Набокова. Последняя страница.

            Так по щеке прокатится капель,

            сырым стихом поманит заграница.

 

В «Формаслов» о поэзии талантливой Анастасии Кинаш из Белгорода в предисловии к её подборке пишет главный редактор издания Анна Маркина: «Слова “Анастасия” и “анастезия” созвучны. Можно сказать, что поэзия Анастасии Кинаш анастезионна. Как для автора, так и для читателя. Глубокое ощущение боли, зарубцованности души от столкновения с жизнью, “смерти, зудящей под белой кожей” у Кинаш настолько всеохватное, что основным мотивом любого текста становится поиск облегчения («Господи, ты хоть не ковыряй меня!»), выход на лермонтовскую «дорогу» с мечтой об успокоении, о животворящем сне («я помолюсь о том… / 

Чтобы лежать во сне словно в руках травы»). Через сопутствие страданию и страху лирической героини читатель, словно пациент перед операцией, проваливается в обезболивание…» Стихи Кинаш прекрасны отсутствием оглядки на внутреннего цензора, безоглядной честностью – и сочетанием акмеистической наглядной вещности с воплощением нематериальной стороны жизни:

                Память легче мотылька,

            Легче призрака в прихожей.

            Отпусти её, пока

            Смерть зудит под белой кожей.

 

            Облака в сырой зиме

            Пахнут сумрачной тревогой.

            Налегке поверишь мне

            Ради голоса и Бога.

 

            Дай мне время обмануть

            Птичку в горле – спи спокойно.

            Где-нибудь и как-нибудь,

            Кафель, шторка, рукомойник

 

            Потолок в мелу. Страна

            За стеклом и без предела.

            Память легче сна. Она

            Отлегла и отболела.

«Новый мир» в 12-м номере освещает результаты конкурса, посвящённого 125-летию Георгия Иванова, который проводился с 5 сентября по 30 октября 2019 года. Решением жюри было выбрано семь победителей. Рустам Габбасов, издатель, преподаватель в школе дизайна РАНХиГС, пишет о судьбе «Посмертной книги» Иванова, в которую вошли бы избранные стихи, написанные в эмиграции, и отношениях с редактором и издателем Романом Гулем: «Роман Гуль, увы, чуткостью издателя Пушкина не обладал. Понять это можно: ведь если бы он прислушался к просьбам Иванова о выборе бумаги, книга стала бы толще, а значит, и дороже в производстве. Стихотворения безымянный верстальщик “Нового журнала” сопряг вместе по два текста вплотную, хотя и не на каждой полосе. Беспокоит при чтении другое: в качестве отбивок между строфами были выбраны чёрные звёздочки, напоминающие советские пятиконечные значки октябрят. Не самый лучший знак для набора текстов поэта-эмигранта. Вкус от чтения стихов Иванова, набранных гарнитурой Литературной (этим шрифтом оформлялось 70% литературы в СССР) похож на вкус хорошо прожёванной древесной коры».

Писатель и журналист Ольга Елагина вспоминает о периоде «сильного, чистого, безусловного чувства» к Иванову: «Разумеется, я писала о поэзии Георгия Иванова диссертацию – в моей ситуации это был единственный способ придать отношениям хоть какой-то вес.

Однако сложность заключалась в том, что поэзия интересовала меня чуть меньше автора. Поэтому работа шла со скрипом, уходя в ненужные науке подробности – цвет глаз, адреса, привычки, имена женщин и (предположительно) мужчин. Я знала, что он спал до обеда, избегал зеркал, читал дешёвые детективы, курил Голуаз, клал в чашку с чаем 5 кусков сахара, умирал 68 часов, носил 42-й размер обуви, имел славу антисемита, фашиста, убийцы или гея. Личность Жоржа всё время ускользала, множилась, притворялась не тем, чем была, а иногда и наоборот – оказывалась именно тем, чем притворялась. И однажды поиски привели меня в Йер, на место его смерти…»

В журнале «Знание-Сила» Ольга Балла расспрашивает людей, связанных с пропагандой чтения, – Дмитрия Гасина, блогера, сотрудника издательства «Время», и генерального директора издательства «Время» Бориса Пастернака, об их профессиональной деятельности и состоянии книжной индустрии. Борис Пастернак откровенно рассказывает о критериях отбора авторов для «Времени»: «Критерием, на самом деле, часто становится чей-то отзыв, совет. Когда меня спрашивают, как к нам попасть, я говорю “По блату». То есть: найди какого-нибудь уважаемого, грамотного читателя, который прочтёт тебя до меня и скажет мне о прочитанном несколько слов. Должен быть какой-то институт – не рецензирования, но вот такого приятельского чтения.

Даже когда это действительно какой-то приятель и он звонит мне и говорит: «Знаешь, вот я прочёл, – ничего особенного, но там есть пара мест – обрати внимание». Ну, как-то всё равно обращаешь внимание…» О трудном поиске баланса между «интеллектуальным» и интересным широкой аудитории: «Ну вот вы упомянули интеллектуальную литературу, – а вообще говоря, издательское дело само по себе – интеллектуальная деятельность. Любая книга, на самом деле, – даже если она состоит из одних картинок – уже интеллектуальна: требует умственных усилий, напряжения какого-то. Мы, конечно, вынуждены немного смещаться в сторону массовой литературы – просто в силу того, что надо же торговать, надо выживать. Но мы пытаемся не снижать планку – по меньшей мере на первых десяти-двадцати названиях – то, что мы считаем своим культурным долгом выпустить, что нам самим интересно. Мы всё равно пытаемся искать ниши, в которых можно издавать книжки нестыдные, но при этом такие, которые пользуются популярностью у покупателей – и да, чрезмерных усилий всё-таки не требуют».

Дмитрий Гасин  говорит о том, что такое сегодня книжный блог и каковы его задачи: «Что пытаюсь делать я? Я оказался на стыке очень разных областей, где практически нет специалистов. Никто не занимается и тем, и этим. Есть прекрасные блогеры, но они не филологи. Есть филологи, но когда они начинают что-то рассказывать о книгах, особенно в устной форме, – выходит тяжеловесно, сложно, необщепонятно... Есть гениальные лекторы – люди, самой судьбой созданные для того, чтобы читать лекции, от которых тает даже неакадемическая аудитория, - но они не ведут блогов. И так далее. То есть эти общности фактически не пересекаются. Отсюда уникальность моего опыта…»

  В «Дети Ра» продолжается проект литератора и издателя Евгения Степанова – публикация воспоминаний о поэте Татьяне Бек, частично вошедших в его появившуюся этой осенью книгу о поэтессе «На костре самосожженья» На этот раз о Бек пишет Тамара Жирмунская (интервью появилось, видимо, позже выхода книги). В воспоминаниях Жирмунской ушедшего друга «окликают любовью». «Небольшой экскурс в прошлое… В середине семидесятых мне предложили вести всесоюзный семинар молодых поэтов.

Первую скрипку в руководстве семинаром играл маститый Евгений Долматовский, а я должна была ему подыгрывать.

Кажется, сошлись мы в оценке один-единственный раз. Среди провинциальных васильков выделялась девушка-москвичка, похожая на… “Черную зимнюю почку” – нелицеприятно, с явным перехлестом в негативную сторону, определила Таня себя двадцатипятилетнюю. Я так не думаю! Если уж подбирать для сравнения вид растительности, которой богата ее городская поэзия, то на память приходит «кустарник турецкий», пылающий “ярко-розово‑желтым огнем».

Лицо Тани быстро менялось: вспыхивало и блекло, хорошело от любовного внимания или в ответ на людское безразличие сжимало все свои лепестки…

Поэтических светил из тех наших протеже не вышло – вышла только Таня Бек. Она одна окупила с лихвой все расходы Литфонда на так называемую “работу с молодыми”. Впрочем, работать с ней и не нужно было: она родилась поэтом…»