Текст: Евгений Алексеев
Это серьезная попытка выстроить историко-литературную летопись – конечно, не исчерпывающую, но все же. И книга необычная, с норовом. Лет тридцать назад о словесности у нас стали писать с философской подкладкой. Эта мода охватила самых талантливых литературоведов, критиков. Ключи к словесности искали у Льва Шестова, Владимира Соловьева, у богословов, пытались найти шифры к Достоевскому, разгадывая обратную перспективу византийских икон… Элементы социологии в повествовании о литературе (даже в учебниках) считались напрочь устаревшими. Ведь так писали советские историки литературы, которых в то время отчаянно отрицали. Замостьянов еще тогда писал, что новый подход, при всем его изяществе, более схоластичен, чем привычный историко-литературный. Другая крайность – рассматривать литературу через тропы, формы, через череду приемов. Или через развитие языка. Не принимая во внимание «низких истин» – биографических подробностей, исторического контекста… Все это интересно для авторских методик, но интерес к литературе в такой оркестровке легче потерять, чем приобрести. Выработался даже своеобразный язык, пришпиленный к такому литературоведению. Привычных маячков, свойственных этому направлению, нет в книге, о которой мы говорим.
Автора этой книги – кандидата филологических наук, члена Союза писателей РФ и заместителя главного редактора журнала «Историк» Арсения Замостьянова – интересует литература в историческом контексте. Немало внимания он уделяет взаимоотношениям писателей с властями, в том числе, персонально – с императорами и генеральными секретарями. Это действительно было немаловажно в нашей некогда литературоцентричной стране. Но это гарнир, а основное блюдо – биографические очерки, в которых вехи литературных судеб (романы, стихи, рассказы) переплетены с событиями. Без многословия. С белыми пятнами (иначе книга растянулась бы на тысячу страниц увеличенного формата). Ведь ветер истории каждому, без исключения, бил в лицо и в спину.
В этом сборнике очерков о литературе вопросов идеологии, пропаганды, наверное, больше, чем эстетических штудий. Такова проблематика, интересующая автора. Недаром книга вышла в журнале «Историк», в котором (как и в «Годе Литературы») одиннадцатый год почти каждый месяц появляются материалы Замостьянова о писателях. Эта книга поможет лучше понять и литературу, и историю. Русская литературная классика насквозь социальна. В особенности – до Серебряного века и начиная с 1917 года. Поэтому такой подход кажется оправданным и продуктивным. Хотя, как любой ракурс, он страдает однобокостью.
Получается, быть может, несколько прагматично. Без мистики. Со множеством фактов, иногда – с датами, как в учебниках. Как оживить такой материал? В книге есть лейтмотив. Это восторг, пиетет перед классиками русской литературы, который подчас свободно сочетается с некоторой язвительностью. Некоторые очерки можно назвать панегириками, но – не скучными. В них есть энергия, есть и приглашение к спору. Слово «восторг» здесь, наверное, ключевое. Ведь его так любил Ломоносов, которому (как и Александру Сумарокову) Замостьянов посвятил одну из лучших глав книги. XVIII век вообще ему близок. Можно отметить и лишенный предрассудков и предубеждения, уважительный и понимающий взгляд на советскую литературу.
Получилась книга с позицией, с определенным отношением к тому, как нужно писать о литературе. Дело не только в интонации и не только в языке, практически избавленном от наукообразия и кокетства. Это вовсе не диссертация и не собрание академических статей. Перед нами нечто менее предсказуемое.
На некоторые акценты, расставленные автором «Действующих лиц…», имеет смысл обратить внимание. В своде, среди сотни персоналий, собраны все наши несомненные литературные гении. Кажется, в очерках, посвященных Льву Толстому и Достоевскому, автор старался избегать хрестоматийных сюжетов и сосредоточил внимание на своем субъективном восприятии этих громадных писателей, о которых так много написано. Быть может, не все согласятся, например, с тем, что главное в толстовском наследии – повести, а не романы. После чего следует цитата из «Холстомера». Спорно? Но блуждать за суждениями и сомнениями автора интересно. Вообще-то, хотя книга написана в свободной и остроумной манере, удивляет и радует, что на ее страницах почти нет авторского самолюбования. Гораздо больше влюбленности в литературу. А вообще-то не так уж часто можно встретить книги, написанные в свободной, научно-популярной, а во многом и эссеистической манере, в которых на первом плане оказываются герои, а не автор. Действующие лица, как и было сказано.
Цветные иллюстрации, изобретательная и, хочется сказать то, чего не стоит говорить, – креативная верстка стали хорошим дополнением к очеркам.
В сложившейся панораме есть незаполненные фрагменты. Книга получилась весомая, но не всеобъемлющая. Есть подозрение, что автор мог бы ее дополнить и расширить. Кашу маслом не испортишь.
В книге говорится почти о сотне писателей и поэтов. Все они талантливы. Даже наиболее спорный – Демьян Бедный (кто-то посетует, что он попал в «действующие лица», а Иннокентий Анненский – нет, но в этой книге своя система сдержек и противовесов, и очерк о Бедном – один из самых эмоциональных). Безусловно, каждый внимательный читатель недосчитается того или иного своего любимца. Но трудно не согласиться, что более полную галерею русских писателей можно встретить только в учебных хрестоматиях. А в книгах подобного жанра – редко.
