Текст и фото: Анна Матвеева
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Любая писательская резиденция — это, по сути, тоже своего рода карантин и самоизоляция — так было даже в те недавние благополучные времена, когда никто из нас с вами ещё не знал про карантин и самоизоляцию (и не осознавал, как хорошо мы, оказывается, жили!). Сюда приезжают, чтобы отгородиться от мира, по возможности отстраниться от презренного быта и настрочить, наконец, давно обещанную себе и людям книгу.
Балтийский дом писателей и переводчиков в Висбю, что на шведском острове Готланд, стал моей пятой по счёту резиденцией — и я всё-таки надеюсь, что не последней. О том, как живётся русскому писателю на острове во время коронавируса, будь он неладен, я кратко пишу почти каждый день на фейсбуке — а здесь, в личном дневнике, рассказываю о своём житье-бытье чуть подробнее.
17 марта Висбю
Когда я сюда ехала (и плыла), то надеялась написать за всё время хотя бы пару эссе для новой книги. Но я уже сейчас на половине третьего текста, а до конца заточения ещё почти две недели. Нет худа без добра, хотя по части худа у всей планеты нынче перебор.
Героиня третьего эссе — лёгкая, интересная, рассказываю о ней с удовольствием. Не знаю, что за книга в итоге получится, но она получается, я уже это вижу. Статья тоже идёт. В России все работают, на письма отвечают едва ли не в момент получения.
Пытаюсь находить маленькие радости. Утром во время прогулки видела у крепостной стены россыпи маргариток. Ещё грачи прилетели — в каком-то несусветном количестве. А за окном у меня вместо чаек сегодня почему-то летают вороны. Это вот как-то невесело.
За завтраком обсуждала с Патриком события последнего времени. Он говорит, что ситуация меняется каждый час, но Швецию пока вроде бы не закрывают. А я прочитала в новостях, что въезд в страну уже закрыт — потому что Швеция входит в состав ЕС, то есть это не решение самой Швеции.
Мама волнуется за меня, но по телефону и в письмах бодрится. Пишет — прилетай и сразу ко мне. Начнём самоизолироваться, а парни будут нам через балкон туалетную бумагу закидывать. Мама не понимает, что я, как человек, прибывший из зачумленной Европы, опасна для неё в первую очередь.
Пишут, что в Екатеринбурге несколько подтверждённых случаев.
Работаю так усердно, что ногти уже сточила о клавиатуру. Трудовой маникюр!
Ходила за продуктами. Ни одного человека в маске не видела. А вот примерочные в магазинах одежды закрыты.
Умер Лимонов. Чувствую себя сиротой, как многие, наверное… Совсем недавно по предложению сына перечитывала «Эдичку» и «Иностранца в смутное время». Букинистическое издание со следами собачьих укусов на обложке. У Феди есть другая книга с автографом Лимонова — «Товарищу Фёдору от автора». Подписал какой-то приятель ему в подарок.
В три часа на кухне была большая сходка — поляки, Патрик, новый резидент Ян Хенрик Сван — он швед, переводчик, я и Лена Пастернак. Впервые увидела Лену, о которой так много слышала — она директор Балтийского Дома писателей и переводчиков. Фамилию свою носит не случайно, но говорить об этом, как я поняла, не любит. Лена красивая, с прекрасными манерами. Чем-то напоминает моего издателя Елену Шубину — не внешностью, другим, неуловимым.
Ели торт — очень вкусный — в виде головы панды. На злобу дня, так сказать.
Я думаю, нам всем сейчас очень нужен супергерой — раз уж мы живём в фильме-катастрофе.
После визита Лены в резиденции появились два букета розовых тюльпанов — нежных, с зубчатыми лепестками. Я равнодушна к срезанным цветам, но эти мне понравились — моя мама любит тюльпаны. И они напомнили о нашей с ней прошлогодней поездке в Кекенхоф.
Мне на голову — на капюшон куртки, к счастью, — нагадила птица! Судя по результату, вполне крупная. Надеюсь, это к деньгам. Хороший знак.
Из Москвы прислали фото книги «Картинные девушки», которая только что вышла. Хочется потискать, но, думаю, это будет нескоро.
Писала допоздна, как уснула — не помню.
18 марта Висбю
С утра решила поменять обратный билет и остаться здесь ещё на две недели. Если я вернусь, как планировала, в конце марта, то создам семье много проблем. Нашла рейс, но потом подумала, что вначале надо посоветоваться с Патриком и Леной.
Поговорила. С Патриком по-английски очно, с Леной на русском — по телефону. Наговориться не могла. Очень скучаю по родному языку.
Ответа на мой вопрос пока нет, так как Балтийский дом переводчиков и писателей могут закрыть в связи с тем, что новые резиденты «выписываются» один за другим. Добраться до Готланда из-за границы сейчас невозможно. Так что мне, скорее всего, придётся собирать вещички и отбывать, как планировалось заранее.
«Аэрофлот», между тем, отменил тот рейс, которым я должна была лететь изначально — теперь время вылета такое, что добраться в аэропорт я не успею, ведь паром из Висбю уходит только в 7 утра, а рейс — в 12:50.
Подумаю об этом завтра.
Думаю об этом весь день. День холодный, дует сильный ветер.
Сегодня много читала — нужное для книги и просто так. Читаю детектив Мари Юнгстедт «Невидимый» про убийства на Готланде. Роман хороший, перевод — не очень. Есть интересные факты об острове. Вот про крепостную стену, например: «Она тянется на три с половиной километра — это одна из наиболее хорошо сохранившихся средневековых крепостных стен в Европе. Посмотри, сколько на ней башен. Скоро мы проедем через Северные ворота, чтобы попасть в наш отель. Ворот на самом деле несколько, самые большие названы по сторонам света — Восточные, Северные и Южные. А вот Западных ворот никогда не существовало. С запада к городу примыкают море и порт. — Он указал на башни, видневшиеся за окном. — А это церковь Святой Марии, её тоже построили в одиннадцатом веке.
Три черных шпиля церкви были устремлены в небо».
Точно как у меня за окном!
Эссе примерно на половине, расшифровка — утомительная.
Миша Фаустов написал, предлагает завтра принять участие в жюри онлайн-чемпионата по чтению вслух «Открой рот!». «Это наш ответ злой заразе!» — пишет Миша. Я-то за любую движуху, но именно завтра мы с поляками собрались ехать на остров Форё (планирую научить их фразе «Умирать — так с музыкой!»). И вернуться к началу чемпионата не успею… Жаль.
Пишу мужу, спрашиваю, работает ли он ещё или их тоже всех закрыли в связи с карантином?
Отвечает: «За последние дни в Екатеринбурге от алкоголизма умерло несколько сотен человек, но это не мешает мне работать».
Общая паника и не думает спадать. Надо бы написать друзьям в Испанию, в Швейцарию, в Германию — тем, кого нет на фейсбуке — узнать, как дела. От Марты из Варшавы пришло письмо, волнуется за меня. Из Каменска-Уральского пишут — спрашивают, вдруг чем помочь нужно?
Из школы младшего прислали опросник — требуют предоставить информацию обо всех заграничных передвижениях детей и членов их семей. Написала правду — что сын чист, а мать его сидит в Швеции.
Вечером снова — прекраснейший закат. Какой-то саврасовский. И грачей опять, грачей! Может, это грач меня вчера пометил? Денег, кстати, никто не прислал, хотя вдобавок ко вчерашнему происшествию я ещё и споткнулась за правую ногу.
Из-за работы забыла поужинать.
Дети звонят и пишут чаще обычного — волнуются, а может, просто соскучились. Студенты всё ещё учатся, школьник сидит дома. Надеюсь, сидит продуктивно.
Перед сном вышла на улицу, подняла голову — а звёзд-то сколько! Нашла Кассиопею и Пояс Ориона — наши любимые с папой, он мне их показывал на небе, когда зимой забирал меня из детского сада. Папу я здесь вспоминаю даже чаще обычного — он если даже унывал иногда, то потом всё равно искал выход, и находил его. И меня этому научил — не только тому, как узнавать Кассиопею.
Снова видела рыжего кота — но он на сей раз не был расположен к общению.
Очень хочется написать роман — или хотя бы рассказ — о любви.
19 марта, остров Форё
До конца не верила, что наш дерзкий план поехать на Форё сбудется, но поляки — это страшная движущая сила!
Всё было организовано с предельной чёткостью и продумано до мелочей.
В 8:45 встретились на кухне, в 9 уже стояли на ближайшей к старому городу автозаправке. Бартош, Гошка (так все зовут Малгожату, мне нравится!) и я — пассажиры, за рулём — Милка из Вроцлава, тоже переводчик, с английского. Я её прежде видела только мельком.
Три поляка, один я.
Милка очень славная.
Арендовали на день «Пежо» («Не «мерс», но тоже хорошо!»), удовольствие дорогое — 120 евро без учета бензина. Но если разделить на четверых, то вполне себе нормальная цена.
Мы с Бартошем сели на заднее сиденье, Гошка попросилась вперёд — её иногда укачивает. А мне лучше сидеть как раз-таки сзади, потому что когда кто-то другой за рулём, я всё время бью ногами по полу и смотрю в зеркала зачем-то. Переживаю дорогу вместе с водителем.
Какое это счастье — вырваться на время из привычных декораций! Я улыбалась всю дорогу, смотрела в окно на невысокие (это вам не Урал) сосны и чувствовала себя девочкой на школьной экскурсии. День нам выдали как подарок — яркое солнце, прохлада, поля дышат весной.
Бартош сказал:
— Правильно сделали, что поехали — кто знает, что будет завтра?
По дороге разговаривали о том, как должны самоизолироваться люди, вернувшиеся издалека к себе на родину. Некоторые, говорят, самоизолируются в гостиницах — но ведь это безумие!
Бартош и Гошка улетают позже, чем планировали, так как их рейс 25-го марта в Варшаву отменён. То есть они пробудут здесь, как и я, — до 30-го минимум. Я рада, что не буду одна.
Сегодня ровно половина того срока, который я изначально должна была провести на Готланде. Экватор.
Отслеживание новостей и переписка с родными — это теперь большая часть нашей рабочей рутины (цитата из разговора с поляками).
Между делом выяснила с помощью Бартоша волнующий меня вопрос. Мне недавно сказали, что «селфи» по-польски — «само***ка». Я не знала, как деликатно спросить, правда ли это, и выкрутилась:
— Скажи, пожалуйста, а нет ли в польском языке какого-то специального слова для обозначения «селфи»?
Интеллигентный Бартош сначала сказал, что нет, но потом, вздохнув, признался, что существует одно очень вульгарное — и это была она, «само***ка»!
До паромной переправы через пролив Форёсунд ехали 45 минут. Паром с Готланда на Форё — бесплатный, он служит продолжением трассы для автомобилей. Как добираются на остров пешеходы и велосипедисты, я не поняла. Когда наш автомобиль въехал на борт, мы сразу же тронулись — но совершенно этого не заметили! Левая сторона парома была неподвижна, а за правой то ли волны катились, то ли мы? Прямо как в песне: «Это тучи плывут, или я плыву?» Время в пути — минут десять, не больше.
Форё — небольшой островок к северу от Готланда, живут там 524 человека, но мы видели максимум пятерых. И одну машину — там тоже были, судя, по всему, дикие туристы. Водитель махал нам рукой.
Островок пустой, но страшный вирус тут ни при чём — на Форё всегда так. Мечта интроверта или москвича! Здесь нет почтового отделения, нет больниц, нет полиции, но есть единственный супермаркет, где добрая кассирша угостила меня своим кофе (кофейный аппарат им временно использовать запретили — угадайте почему). Умные поляки взяли кофе с собой, а я решила, что нам с термосом надо взять небольшую паузу в общении — и зря!
В том же супермаркете я увидела кефир и схватила его трясущимися руками. На упаковке — купола Василия Блаженного и матрёшки.
Ещё на Форё есть единственный, как я подозреваю, на весь остров общественный туалет, очень напоминающий сауну — весь обшитый деревом, абсолютно весь!
Но хватит презренного быта! Мы поехали на остров не для того, чтобы закупаться кефиром и выставлять рейтинги туалетам.
Форё — курортный остров, где в сезон, говорят, не протолкнуться. Представить себе это сейчас, весной, невозможно. Между прочим, ещё недавно, в 1990-х, остров был закрыт для иностранцев, поскольку здесь находились закрытые военные объекты — только после вступления Швеции в ЕС сюда стали пускать всех подряд.
Пейзажи здесь нереальные, сказочные… Каменные скалы «раукары», вокруг которых мы бродили на ледяном ветру — придают пляжам ещё большую выразительность. Правда, до самой известной скалы, напоминающей шведам кофейник (а мне — верблюда), мы по роковой случайности не доехали.
Повыше песчаных пляжей — кусты можжевельника и ярко-зелёная ползучая растительность, идентифицировать которую я не смогла. Это мы были на северной стороне острова, красивой — но дикой, безлюдной. Южная населена погуще, и природа здесь иная — сосновые леса, папоротники. На чьём-то заднем дворе отыскался многовековой дуб, рекомендованный путеводителем. Пляжи здесь песчаные, скалы не торчат зубьями, а лежат пластами, плавно спускаясь в воду. Рыбацкая деревенька из тесно составленных рядком тёмных домиков выглядит совершенно буколически — особенно рядом с вытащенными из синего-синего моря лодками.
Пасутся овцы, бьют копытами лошади, кое-где важно расхаживают по травке упитанные краснолапые гуси. Из окна машины видели цапель (которые, вполне возможно, были журавлями).
Кстати, Форё, как и Готланд, до апокалипсиса был весьма востребован среди любителей наблюдать за птицами. (Скоро будет наоборот — птицы станут за нами наблюдать!) Но самая главная достопримечательность Форё — это, конечно, Ингмар Бергман.
Здесь великий шведский режиссёр жил, здесь снимал свои фильмы — «Стыд», «Страсть», «Персона», «Час волка», «Сцены из семейной жизни», здесь он умер 30 июля 2007 года (в один день с Антониони, кстати!) и был похоронен на кладбище близ местной церкви. В июне на Форё проходит ежегодный недельный кинофестиваль в честь Бергмана, кроме того, в его бывших домах на острове (у Бергмана было много детей и много домов, и он оставил завещание, согласно которому дети должны продать дом и поделить деньги) работает резиденция для писателей. Вроде бы туда пускают с семьёй и даже с детьми — на мой взгляд, это очень сомнительная идея, привозить с собой семью и детей.
Резиденцию мы нашли, она стоит в лесу, близко от моря, но посторонних туда не пускают. Бергмановский центр-музей закрыт до мая. Но у Гошки была с собой карта острова с указанием всех бергмановских мест, где снимались отдельные сцены из разных фильмов. Больше всего времени мы провели на пляже, где происходит действие фильма «Персона», ну и поклонились могиле Бергмана, конечно. Она очень скромная, никаких конных статуй и памятников в полный рост.
Почему Бергман так любил Форё, я теперь понимаю — этот пейзаж, камерный, но в то же время бескрайний, волновал в нём и художника, и человека.
Пустые дороги, густые леса, ледяной ветер в лицо, пронзительно-синее море — и вот ты уже часть природы не на словах, а в самом деле. И непонятно, чего больше — Форёвского в Бергмане или бергмановского на Форё?.. Крытые соломой домики, у которых над входом залихватски скрещены ветки — как рога. Пузатые ветряные мельницы. Сложное, слоистое небо над Балтикой. Ровные тени деревьев в лесу и косые изгороди в полях.
Это было в его фильмах — и оттуда перенеслось на остров, или наоборот?..
Домой вернулись засветло. Пыталась заставить себя работать, но мне вдруг начали все звонить и писать.
Проявилась моя любимая подруга Екатерина Ивановна — волнуется. Потом позвонила Ярославушка Пулинович — как будто почувствовала, что я о ней думаю сегодня постоянно. Поговорили обо всём, померялись убытками — мои и в сравнение не идут с тем, что теряют сейчас драматурги, актёры, режиссёры, все, чья работа связана с публичными выступлениями.
А что уж говорить про авиакомпании или вот паромные, например?
Вот будет номер, если паромы перестанут ходить на Готланд по экономическим причинам!
Надо купить еще дошираков.
Принялась за работу уже когда стемнело. Статья, эссе, расшифровка, редактура — всё по плану, но вечером на это уходит намного больше сил.
На «Годлите» открыли первую часть дневника — надеюсь, это будет кому-то интересно.
В Екатеринбурге с понедельника закрывают университет — старший сын по этому поводу счастлив, средний, как всегда, невозмутим.
Я беспокоюсь за маму, думаю, как там она без меня…
[gallery size="full" ids="120694,120672,120671,120675,120662,120663,120664,120665,120666,120667,120674,120677,120678,120680,120681,120682,120683,120684,120685,120686,120687,120689,120690,120691,120692,120693,120679"]
20 марта Висбю
Холодное серое утро. Вчерашний день мы как будто украли.
За завтраком встретила Яна Хенрика — поговорили об ужасах бытия. Он сегодня уезжает, считает, что надо как можно скорее вернуться в Стокгольм.
Оказалось, что Ян Хенрик не только переводчик с французского, польского и греческого (однако!), но и прозаик — более того, одна его книга была в 1990-х переведена на русский. Я нашла её в Сети — называется «Любовь и приключения». Надо бы почитать.
С утра писала эссе, но меня сильно подкосила собственная тупость. Я забыла пароль от второго почтового ящика и не смогла распечатать три нужных страницы. Это отняло много времени, потом-то, конечно, всех победила.
Рядом с моим бараном у ворот есть подъём на крепостную стену — каждый раз собираюсь подняться и каждый раз меня что-то останавливает. Ну ничего, впереди много времени.
Сходила в магазин, закупила продукты. Готландцы, судя по всему, беспокоятся не за гречку, а за кофе — на полках заметные лакуны. Купила всяких дерзких вкусностей, чтобы поднять себе настроение.
На кассе у меня отказались принимать 100 крон с Гретой Гарбо.
— Да ладно, — говорю, — смотрите, какая красивая Грета!
Ну, говорят, Грета, конечно, красивая, но какая-то полоска подозрительная проходит по купюре.
Пока я обедала, пришло сообщение от Лены Пастернак. Дом писателей закрывается с 1 апреля, мне и всем советуют покинуть Готланд как можно скорее. Позвонила Лене.
— Швеция готовится к «шторму», — сказала она. — Если вы останетесь до середины апреля, будет, возможно, ещё хуже.
Лена обещает помочь мне с билетом до Стокгольма, потому что мой паром пропадает, это уже точно.
Работать я после этих новостей уже толком не могла. Полезла менять билет, а его и нет! Просто исчез из бронирований.
Звонить из Швеции в Аэрофлот — не по карману…
В полной панике позвонила мужу, он тут же подключил к делу нашу Лену — редактора-суперпрофессионала. «Наша Лена» — мы её так дома называем, чтобы отличалась от других Лен (позволю себе процитировать саму себя: «Свердловск времён моей юности был настоящим Ленинградом»).
Я как услышала Ленкин бодрый голосок в трубке, так сразу же успокоилась.
— Паникуешь? — смеётся. — Да ладно тебе! Снимешь там себе домик, скоро курортный сезон…
(Я, кстати, присмотрела себе купальник — но примерочные закрыты).
Наша Лена тут же дозвонилась до Аэрофлота (как она это делает, я не понимаю), выяснила, что рейс мой не просто дважды перенесён, но теперь уже отменён. И надо срочно решать, когда я смогу лететь.
— Завтра! — тоненьким голоском крикнула я. — Или послезавтра…
— Окей, — сказала наша Лена и отключилась.
Через полчаса в системе бронирования появился новый билет — послезавтра, 22 марта, вылет в Москву в 22-30. Но подтверждения в почте нет.
— Жди, — велела наша Лена. И добавила: — У нас тут весело, кстати. Я вчера ездила в больницу в автобусе — в масках никого, все чихают, кашляют, потеют. Так что возвращайся!
Выживут только уральцы.
Другая Лена — Пастернак — взяла на себя все хлопоты и расходы по моему бегству с острова. Купила мне билет на самолёт (!), который завтра улетает из аэропорта Висбю. Оплатила ночь в отеле Арланды. И даже вызвала мне такси на утро! Я не знала, как её благодарить, что-то мямлила. Мне впервые за всё это время хотелось плакать — а ведь я не из плаксивых.
Честно пыталась работать, но видела вместо текстов какую-то белиберду. Вполне возможно, это есть белиберда.
Купила билет из Москвы в Екатеринбург — всего четыре рейса доступны. Придётся сидеть в Шарике полдня, но сначала надо добраться до Шарика!
Вспомнила про свои сегодняшние продукты — куда их теперь девать? Я и так-то едок очень средний, а в состоянии стресса мне кусок в горло не идёт в принципе.
А вот Наполеон в особо трудных походных условиях увеличивал рацион своих солдат.
Надо себя накормить через силу.
В кухне встретила поляков, сказала, хай, гайз, завтра я уезжаю!
— Значит, мы одни остаёмся, —заметила Гошка.
Я начала им всучивать продукты, оставшиеся после ужина, потом мы договорились, что они сами заберут всё что надо из холодильника.
Бартош посмотрел на меня — как я дёргаюсь и нервно хихикаю — и говорит:
— Давай-ка я тебе кофе налью?
Выпила кофе, и меня слегка перестало трясти.
До ночи паковала чемодан, убирала комнату — хотя бы по верхам. Муж написал мне примерно сто раз, дал советы и рекомендации на все случаи.
Наблюдение момента — звонят, пишут и беспокоятся обо мне совсем не те люди, от кого я этого поневоле жду. Что ж, у каждого свой апокалипсис!
С целью выгодно отличаться написала друзьям — Ингрид и Герхарду в Германию, Мадленке в Барселону. Все откликнулись тут же. Все сидят взаперти, перечисляют «количество случаев». Слава Богу, живы и здоровы.
Вечером вспомнила, что надо забрать бельё из прачечной. Встретила в домике Йоханну — молодую и очень красивую шведскую писательницу, с которой мы толком и не общались. И вот разговорились — не остановишь!
Отнесла в библиотеку книги — в том числе, недочитанного «Бергмана на Форё» с потрясающими фотографиями.
Нашла на полке «Запомните нас такими» В.Попова — открыла и ухнула туда, как с обрыва. Вспомнила, как мы с Валерием Георгиевичем гуляли по Апулии несколько лет назад — и как продуманно он ухаживал за всеми встречными барышнями, включая меня грешную.
Мужчины, запоминайте! Всего лишь кормить и смешить — и все дамы будут ваши.
Стоило на секунду отвернуться за общим столом, как тарелка твоя оказывалась полна разносолами. На прогулках Валерий Георгиевич покупал клубнику с лотка, мыл её в фонтане и церемонно угощал «присутствующихздесьдам».
А смеялись мы с ним так, что щёки болели!
Этой книги я у Попова не читала. Открыла на словах:
«Гротеск — это единственное в нашей жизни, что нам не изменит, единственное, что никогда не подведёт.
Наши ужасы, беспорядочно нагромождаясь, в конце концов, вызывают смех. Гротеск — самый короткий путь от отчаяния к веселью, удар молнии, насыщающий жизнь озоном».
Пошёл было снег — но вскоре передумал.
В Екатеринбурге вручили премию имени Людмилы Пачепской. Я рада за лауреата Наталью Репину и за Надю с Серёжей Беляковым — лететь в такие времена в другой город решится не каждый, всё могло сорваться и отмениться.
Интересно, они в масках были на вручении? Премия-маскарад?
Легла пораньше спать, завела будильник, но забыла выключить звук на планшете. В четыре ночи уральского времени пришёл с гуляний средний сын — и сообщил об этом мне, как я сама его однажды приучила делать.
21 марта, Висбю-Стокгольм
Толком не спала почти до утра, каждый час просыпалась. Перед рассветом вспомнила пост Юли Вронской с цитатой из дневника Льва Толстого от 15 марта 1884 года: «Проснулся в 8, хотел заснуть и заснул до 11».
Мне бы так.
Позавтракала, потом дошла до своего барана у крепостной стены. И всё-таки поднялась на неё, сделала то, что так долго откладывала — глянула сверху на собор, на красные крыши…
Позвонила Лене Пастернак — ещё раз поблагодарить её за всё.
— Приезжайте снова, Аня, когда всё наладится, — сказала Лена.
Выкатила чемодан из комнаты, закрыла дверь. До приезда такси — несколько минут. Последняя сигаретка на смотровой площадке.
Интересно устроен человек — глазеет целыми днями на одно и то же, а очевидное замечает по чистой случайности. Под статуей благословляющего Христа — подъёмник с крюком, сделанный в виде очередной гаргульи. Улыбчивая такая. Весёлая…
По морю идёт паром. Вот будет смешно, если самолёт в Стокгольм отменят? На паром я тоже опоздаю…
Такси прибыло минута в минуту. Дорога до аэропорта Висбю заняла минут семь, но мы успели обсудить ситуацию с пандемией. Водитель (на вид ему шестьдесят пять, не меньше) считает, что для молодых вирус не страшен:
— Я-то молодой, а вот моей маме лучше посидеть дома.
Я после этих слов вздрогнула. Если он молодой, я-то кто тогда?
На прощание таксист пожелал мне как можно скорее вернуться на Готланд снова — и подарил две антибактериальных салфетки. Сказал, что обрабатывает машину после каждого пассажира.
Таксисты, продавцы и курьеры — это сегодня самая уязвимая часть населения.
Аэропорт в Висбю совсем не так мал, как я думала. Перед входом в терминал — всё те же каменные бараны, напротив — косая изгородь Бергмана и дом с соломенной крышей. И множество каменных глыб разбросано между — оказывается, это древний некрополь, Аннелунд.
Симпатичное выбрали место для аэропорта!
В терминале — пустота и тишина. Нашла единственного, по-моему, служащего, он показал, как пройти самостоятельную регистрацию — и отправить чемодан в багаж.
Я полагала, что полечу одна, но вскоре ко мне прибавилось ещё человек десять, среди них даже дети.
Винтовой самолётик авиакомпании SAS моментально набрал высоту. За окном в последний раз мелькнул Готланд, с которого я увожу домой 2, 5 эссе для книги, 3 статьи, 2 заметки, 2 расшифрованных интервью и окончательную убеждённость в том, как же мне всё-таки везёт на людей!
Работать над книгой продолжу дома, муж и мама уже готовят мне логово для самоизоляции. Но пока что нужно попасть на рейс до Стокгольма — я всё ещё в листе ожидания, как сказала наша Лена. Надо ждать подтверждения, открытия регистрации.
Если что, полечу в обход.
Или помру в Стокгольме.
Через 45 минут приземлись в Арланде. Никаких «рукавов» и автобусов — все идут в здание аэропорта пешком, как в советские времена. Терминалы частично закрыты.
Проверила табло вылетов — больше отменённых, чем вылетевших.
Из редакции сообщили, что «Картинные девушки» — среди бестселлеров магазина «Москва». Приятно.
Чемодан на ленте — первый.
Придумала название для новой книги — «Зараза, два раза».
Отель мой, заказанный милой Леной Пастернак, видно из терминала. Высокая свечка прямо напротив аэропортовской вышки. Дошла пешком.
Номер дали на 9 этаже. Люблю девятки!
Открыть дверь номера не удалось.
Спустилась вниз, получила новый ключ.
Дверь снова не открывается.
Спустилась вниз уже злая.
В кафе за моей спиной сидит тётка к медицинской маске, спущенной к подбородку и громко, сухо кашляет.
Мне дали номер на 7 этаже. В общем, 7 — это тоже 9 минус 2.
Комната уютная, с видом на терминал. На крохотном столике — рекламная книга под названием Get me out of here.
Написала Лене Пастернак и детям, позвонила мужу и маме.
Хотела уснуть — не смогла.
(Вот и ещё одно моё отличие от Льва Толстого!)
В комнате нет рабочего стола. Взяла с собой планшет и клавиатуру, пошла в аэропорт. Купила чашку кофе, села на максимальном удалении от всех и принялась за работу. Часа два писала.
На ужин купила что-то странно-вегетарианское. Особого выбора нет.
Поговорила по телефону со своим котом: домашние клянутся, что он, в ответ на мой голос, замурлыкал. Не знаю… Я слышала в трубке только мрачное молчание.
Рекламный плакат в Арланде изображает молодого человека в пушистой маске для сна. Молодой человек широко улыбается и выглядит абсолютным идиотом, потому что маска его не прикрывает ни носа, ни рта.
Осознала ещё одно заметное изменение в мире из-за пандемии — люди шарахаются друг от друга в реальности, но объединяются и поддерживают виртуально.
Робби Уильямс поёт в Инстаграме песни по заказу, наш Шифрин читает Тютчева, Багрицкого и Шекспира (очень хорошо читает)… Театральные трансляции, бесплатный доступ к фильмам и книгам — всё это так правильно, по-человечески!
Я тоже чувствую поддержку людей — даже незнакомых.
Читаю «Остров» Натальи Борисовны Ивановой — её впечатления о жизни в резиденции Висбю двадцатилетней давности. Здорово написано.
Моё логово готово — мама переберётся на две недели к нам, а я буду продолжать работу в её квартире.
При условии, что выберусь из Швеции.
22 марта Стокгольм-Москва
Ночью опять почти не спала. Аэропорт за окном выглядит совершенно безлюдным.
Шведский стол за завтраком в условиях коронавируса выглядит аскетично — еды не так много, всё тщательно упаковано, одноразовые приборы. Люди садятся на максимальном расстоянии друг от друга.
Дошли с чемоданом до терминала. Зарегистрировалась на рейс — теперь уже официально. Людей в Москву летит довольно много.
В дьюти-фри купила весьма жалкие подарки семье. А какие у меня были планы!
Людей на борту в масках немного, я — одна из них. Стюардессы тоже с «обнажёнными» лицами.
Через сиденье от меня сидела молодая девушка, и ей страшно хотелось поговорить. Юля — профессиональная спортсменка, хоккей с мячом, играет за какой-то шведский клуб. И вот пришлось срочно покидать страну... Говорит, что наш рейс — последний из Стокгольма.
Обсудили с Юлей проблемы допинга в спорте и шведскую кухню.
Сели в Москве. Все кинулись к выходу, но стюардессы тут же попросили вернуться на свои места. Вскоре в салоне появился человек в медицинской спецодежде — измерил всем температуру бесконтактным термометром. Потом нам раздали анкеты, где следовало написать про себя всю «правдычку». Я написала. Эти анкеты нужно заполнять на борту для того, чтобы потом не задерживать всех на медицинском контроле.
Стюардесса на выходе из самолёта искренне желает всем нам успеха. Кажется, она знает нечто такое, чего мы не знаем…
Паспортный контроль прошла быстро, но сразу после него встала в гидроподобную очередь на медицинский контроль. Видимо не всем дали анкеты в самолёте, потому что многие пассажиры других рейсов (не такого дисциплинированного, как наш!) заполняли их за столиками. Минут двадцать отняло ожидание своей очереди для того, чтобы отдать анкету и пойти за чемоданом.
Он, как все уже догадались, давно прибыл — и лежал с укоризненным видом на остановившейся ленте.
До рейса в Екатеринбург — шесть с лишним часов. Провела их в терминале F за работой (написала здоровенную статью, отредактировала новости) и краткими диалогами с официантом — он сказал, что «в терминале E все кафешки уже закрылись, а мы вот пока держимся».
Я люблю аэропорты — особенно если они такие, как сейчас, полупустые.
Ближе к десяти перебралась в терминал B, пошла на регистрацию.
— Борт пустой? — спрашиваю у сотрудника на стойке регистрации.
Он только рукой махнул.
Летело со мной человек 20, не больше. Стюардессы в масках.
В голове бессонной всплывали то мысли о поляках (как они, интересно, выбрались? Хотели лететь сегодня), то о маме — (волнуется, не спит, наверное, тоже), то о неоконченном тексте, то о завтрашней скайп-встрече с читателями московской библиотеки имени Тютчева (не забыть бы!). Потом я вроде бы задремала и пилот, как почувствовал, тут же объявил посадку — в салоне дали свет.
Чемодан — как всегда, на высоте.
Таксист приехал раньше, чем я успела выйти из терминала.
Я смотрела в окно машины, за которым уже светало — и думала, как же я всё-таки люблю Екатеринбург!
Но и Готланд я теперь тоже люблю.
И однажды — когда всё это закончится — вернусь на этот странный прекрасный остров, который пришлось покинуть столь внезапно.
[gallery size="full" ids="120705,120704,120703,120702,120701,120700,120699,120698,120697,120696,120695,120673,120670,120669,120668,120688"]
