САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Эмбрион

Публикуем работы, пришедшие на конкурс фантастического рассказа «Лето любви… по Фаренгейту»

Фаренгейт. Эмбрион
Фаренгейт. Эмбрион

Текст: Дарья Шамигулова, Волжский

Фото: pixabay.com

ЭМБРИОН

(Орфография и пунктуация авторские)

Помню, я проснулся в тот день от назойливых оповещений в мессенджерах. Я подсоединился к соцсетям как раз в тот момент, когда на экране высветилось угрожающее «Я сейчас позвоню тебе по телефону».

Доброе утро! Что стряслось?

Чарли!

Нам срочно нужно созвониться через Zoom.

Хочу показать тебе кое-что.

конкурс-фантастического-рассказа-Лето-любви-по-фаренгейту

Ссылка на конференцию открылась не сразу. Вместо лица своего школьного товарища я увидел чёрный экран, а его микрофон был неисправен. Мой знакомый судорожно пытался найти какие-то провода, переподключался, но в конце концов плюнул на это бестолковое занятие и бросил в чат: «В два жду у себя».

Дуглас Аркрайт ещё в школе проявлял незаурядные способности в точных науках. После выпуска он отучился на биоинженера и стал преподавать студентам, но, как и многие из нас, с приходом новой коронавирусной инфекции доктор Аркрайт потерял работу и теперь маялся от скуки – по крайней мере, так он писал мне пару недель назад со свойственным ему чувством юмора. Поэтому я был крайне удивлён его неожиданной энергии, с которой он ждал меня в своём кабинете.

– Проходи, присаживайся, – глаза мужчины средних лет горели совсем по-юношески. – Ты ведь ещё пишешь рассказы? Думаю, тебе понравится.

– Да ты объяснишь мне, наконец, что случилось? – не выдержал я.

– Недавно я листал медицинские форумы и наткнулся на необычную статью 2017 года. Наши американские коллеги вырастили в пробирке двухнедельный эмбрион человека, но дальше утроба матери слишком сильно влияет на будущего ребёнка, и эти влияния настолько многообразны, что рост эмбриона в пробирке останавливается, и он погибает. Почему именно он погибает и возможно ли довести дело до конца – изучено настолько мало, что руки сами тянутся к эмбриологии.

– Дай угадаю: ты погрузился в тему и теперь будешь проводить свои опыты?

– Всё верно! Я уже связался с американцами и нашёл необходимое оборудование; у меня налажен контакт с пятью клиниками в округе, и я несколько дней жду звонка из донорских компаний для закупки клеток. А ведь это только самое начало, понимаешь?

–Ты собираешься имитировать влияние матки?

– Именно! Химические растворы, тепловой баланс, электрическая стимуляция... Одним словом, эксперименты, друг мой! Эксперименты!

– Сколько ж это будет длиться?

– А Бог его знает! – доктор Аркрайт улыбнулся и мечтательно прищурился. – Одно скажу наверняка – это будет грандиознейший проект в моей жизни!

Аркрайт в красках расписывал весь ход эксперимента, но я ничего не уловил в потоке биологических терминов. Интерес вернулся ко мне, когда мы спустились в подвал его дома, начавший приобретать черты лаборатории.

На столе стояла пара компьютеров, взятых в плен тремя десятками чашек Петри, при поддержке не менее полусотни колбочек с растворами, опутанными какими-то датчиками и пучками разноцветных проводов. На самом почётном месте по центру столешницы возвышался самый мощный на сегодняшний день микроскоп.

– Ну вот, собственно, моя будущая лаборатория. Осталось только забрать несколько пар половых клеток...

– Сколько же всё стоило?

– Разве это кого-то волнует? Мне денег, в общем-то, не жалко... Ой, извини, – телефон в кармане Аркрайта зажужжал, он поднял трубку. – Да? Конечно, я подъеду – доктор снова обратился ко мне. – Меня просят срочно забрать материал. Думаю, на этом мы с тобой и разойдёмся.

– Ну что ж, желаю удачи! Ещё спишемся.

– Обязательно.

Это «обязательно» растянулось на два года. Мой товарищ пропал из сети. Он не отвечал на звонки и сообщения, а его жена объясняла всем, что доктор Аркрайт не принимает посетителей. Сама она выглядела уставшей и измотанной, будто спала не больше доктора – по три часа в сутки. Может быть, поэтому я так обрадовался, увидев однажды короткую СМС-ку: "Прходт снводгя".

Через час я был у него. Дуглас Аркрайт сидел в лаборатории, весь заросший, в медицинском халате, заляпанным каким-то психоделическим набором пятен. От него исходил запах перепревшего пота, будто всё время он провёл в подвале.

– Чарли! Проходи, у нас сегодня праздник!

Середину одного из двух столов украшала колба на 10 литров, заполненная, как мне показалось, человеческой кровью. Я отшатнулся.

– Тихо, тихо! Это не труп и даже не его куски. Здесь находится образец под номером 124, плацента плавает внутри донорской плацентарной крови. Не получилось создать искусственную, пришлось идти на крайние меры.

Я сел на дальний стул –успокоившийся, но с должной долей отвращения. Колбу обвивали десятки проводов, погружённых в кровяной раствор; электронная панель, служившая крышкой, гудела и показывала неясные цифры. Кажется, внутри большой банки что-то шевелилось, и от этого было не по себе.

– Так в чём суть торжества? – скромно уточнил я.

– Сегодня образцу 124 исполняется ровно 9 месяцев с момента оплодотворения яйцеклетки! Фактически, сегодня его день рождения, а это значит, что самый трудный этап выращивания эмбриона окончен. Через пару часов мы с женой произведём кесарево сечение и избавимся от плаценты.

– То есть дальше у вас будет ребёнок, и вы будете его воспитывать, и…

– Нет, что ты. Эмбрион 124 остаётся генетическим образцом, ничего более. Мы продолжим эксперимент по его выращиванию. Он всего лишь сменит колбу и питательный раствор.

– А дыхание, еда…

– Всё в колбе, друг мой. Дыхание и питание по трубкам, даже воспитание – за стеклом. Мы уже проводим опыты по стимуляции нервов мозга. Плод не будет нуждаться в зрительных, тактильных и слуховых сигналах – их будет передавать мой компьютер.

Я задумался. В голове кружились вопросы о гуманности, законности и прочих человеческих ценностях. И всё же я не придумал ничего лучше, чем задать доктору единственный вопрос:

– А имя вы ему придумали?

Аркрайт засмеялся.

– Ты знаешь, это очень глупо. Но да, имя у него есть. Оуэн – «хорошо рожденный».

Снова увидеться с доктором Аркрайтом мне не давали переезды и путешествия. Каждая моя попытка наведаться оканчивалась ничем, только на седьмой день рождения образца я смог навестить доктора.

С виду обыкновенный семилетний мальчик плавал с закрытыми глазами в двухметровой колбе с прозрачным раствором. Его ноги и руки поддерживались и постоянно двигались при помощи аппаратов, чем-то напоминавших тренажёры из спортзала; к голове были прикреплены три провода на присосках; нос и рот зажимала медицинская маска для искусственного дыхания. Столы я впервые видел почти пустыми.

– Зачем его дёргают эти… – я задумался, подбирая слова.

– А иначе никак – мышцы могут атрофироваться. Не переживай, так не всё время – у него сейчас зарядка.

– Кажется, проводов меньше, чем раньше?

– Да. Оуэн не умеет пользоваться зрительными и слуховыми каналами; его мозг превосходно обрабатывает электрические сигналы, которые я ему поставляю, но постоянная стимуляция не может обернуться чем-то хорошим. Поэтому иногда мы запускаем программу самообучения: мозг в полной изоляции от звуков и зрительных образов начинает создавать их.

– Пока не понимаю.

– Я узнал один любопытный факт: некоторых заключённых помещают в тёмные и глухие камеры, и тогда они начинают видеть картинки и слышать шумы. Это не галлюцинации, наш мозг нуждается в постоянной работе, а когда её нет, он создаёт её самостоятельно. То же самое происходит у Оуэна: в перерывах между порциями электричества его мозг создаёт образы, неотличимые от нашего с тобой мира.

– Хочешь сказать, что Оуэн даже не знает, что находится в колбе?

– Получается, что так. У него в голове своя собственная Вселенная, и чтобы правильно её запрограммировать, я ежедневно связываюсь со специалистами; эксперимент полностью проходит под их наблюдением.

– А что будет, когда Оуэн вырастет? Когда ты собираешься выпустить его из колбы?

– Оуэна нельзя выпускать из колбы. Он не умеет взаимодействовать с этим миром. Он слеп, глух и нем, он самый большой калека, которого когда-либо видела Земля. Оуэн – это научный эксперимент, и он навсегда останется им, – доктор помолчал минуту. – Я знаю, это выглядит несправедливо, но теперь у меня просто нет иного выбора. Он мой ребёнок. Его нельзя выпускать. А убить я его не могу – не поднимется рука.

Я промолчал. Мне было нечего сказать.

Дни шли своим чередом. С последнего разговора с Аркрайтом прошло 3 года. Я пытался забыть о существовании Оуэна, но у меня не получалось. Очередной кошмар о ребёнке из стеклянной банки прервал ночной звонок.

– Чарли! Чарли, ты меня слышишь? Срочно приезжай!

– Твою мать, Дуглас! На часах 4 часа утра, до твоего города 200 миль, с чего бы мне вдруг срываться и ехать к тебе?

– Кажется, Оуэн умирает.

Натянув на себя первое попавшееся, я сел в машину и погнал по пустым шоссе. Солнце медленно выкатилось из-за линии горизонта; когда я оказался у дома Аркрайта, оно уже смело освещало потоки автомобилей, везущих своих хозяев в офисы. В доме позванивали ложки – экономка готовила завтрак для жильцов. Она кивнула мне в знак приветствия.

Я спустился в лабораторию. Лучи солнца пробивались в подвал, падая на колбу. Меня прошибло холодным потом. В ней плавало безжизненное тело моего товарища, а из дыхательных труб выходили пузырьки воздуха. Я сдержал рвотный рефлекс и осмотрел комнату. Сзади меня, на небольшом диванчике, лежало тело Оуэна, накрытое белой простынёй, влажное и холодное; коснувшись его пальцев, я ощутил, как меня покрывают мурашки. По центру стола лежал лист бумаги, исписанный кривым нервным почерком.

«Чарли! Оуэн погиб по моей вине. Прошлой ночью я ввёл ему раствор пирлиндола для дополнительной стимуляции мозга. Судя по всему, я ошибся с дозировкой: этой ночью у образца резко изменилось эмоциональное состояние, поднялось артериальное давление, сердечная мышца не выдержала нагрузку.

Однако я обязан продолжить эксперимент. Я погружу себя в колбу, твоя задача – позвонить по номеру, приведённому ниже, рассказать о произошедшем и выполнить всё, что тебе скажут. Не вынимай меня из жидкости – дыхательные трубы непрочные, я могу захлебнуться.»

Уже было поздно кого-то спасать. Я позвонил в скорую. Приехав, врачи выслушали меня, забрали тела и сделали две записи в служебном журнале:

1.Оуэн. Время смерти: 5:40. Причина смерти: отравление препаратом «Пирлиндол».

2.Дуглас Аркрайт. Время смерти: 6:35. Причина смерти: утопление.

P.S. Напоминаем, что участникам конкурса необходимо заполнить форму с личными данными, которую можно найти здесь.

Публикация рассказа на сайте не означает, что он вошел в шорт-лист.