Текст: Иван Волосюк
Ее участники – Дина Рубина, Михаил Гиголашвили и Евгений Абдуллаев/Сухбат Афлатуни в Москву приехать не смогли. Но благодаря интернету встретились если не в одном зале, то хотя бы в одной онлайн-конференции.
Это как бы напомнило всем нам, что нарушивший нормальное течение жизни COVID-19 отступил, но окончательно не сдался. И в плане международных контактов мы еще скованы действующими ограничениями. (Хотя с выставками у нас уже появилась возможность вздохнуть полной грудью, конечно, насколько маски позволяют это сделать.)
Три писателя – три романа
О новых книгах Рубиной «Одинокий пишущий человек» («Эксмо», 2020 год) и Сухбата Афлатуни «Рай земной» (2019 год, также «Эксмо») портал «Год Литературы» уже писал.
Отвечающая с «обезоруживающей откровенностью» на вопрос «откуда берутся писатели», как они живут и как умирают, книга Дины Ильиничны наверняка запомнилась читателям. Как и явленная Абдуллаевым (работающим в прозе под псевдонимом) история обычных женщин – Плюши и Натали, спасших от забвения музейного архива «Детское Евангелие» расстрелянного отца Фомы, поляка, принявшего православие.
Вышедший на границе зимы-весны 2021 года в «Редакции Елены Шубиной» издательства АСТ роман Михаила Гиголашвили «Кока» также гарантированно станет бестселлером.
Нашу уверенность в этом подпитывают два обстоятельства: степень известности Гиголашвили и тот факт, что его произведение стало вторым «домом» для героев нашумевшего «Чертова колеса».
«Кока» – это повествование о перестроечном «Одиссее», наркомане Николозе Гамрекели, в 90-е скитавшемся по Европе в поисках «кайфа». И оказавшемся в метафорическом «чистилище», а затем и в аду крохотной тюремной камеры, на таком дне общества, которое и Горькому не снилось.
Как видим – три книги трех авторов едва ли можно считать похожими. Что же тогда объединяет Рубину, Абдуллаева и Гиголашвили?
В чем-то сходная у них – судьба писателя, находящегося в поле русской литературы, но живущего за пределами России.
Новые «изгнанники»: трудности самоопределения
В ХХ веке с «классификацией» отечественных писателей, пребывающих за границей, было проще.
Большинство из них, от эмигрантов первой волны до вытесненных из устоявшегося СССР Бродского и Солженицына, считались изгнанниками. И этот термин всех устраивал, как и понятие «русская литература в изгнании».
А как определяют себя и свое место в культурном пространстве нынешние «заграничные» писатели?
Об этом на встрече вели речь известный литературовед и критик Дмитрий Бак и главный редактор толстого литжурнала «Октябрь» Ирина Барметова.
Очевидно, что мы не можем считать «изгнанницей» замечательную Дину Рубину, родившуюся в Ташкенте и переехавшую сначала в Москву, а потом в Израиль. Или Евгения Абдуллаева, появившегося на свет в том же Ташкенте, еще при Союзе, и оказавшегося после 1991 года фактически в новой стране – независимом Узбекистане, со своей национальной и языковой политикой.
В новой реальности смена пишущим человеком страны проживания более не обладает трагической коннотацией. Трудности остались только с самоидентификацией.
Как говорит Гиголашвили, в Германию он поехал работать, совершенно случайно, и эта работа затянулась на 30 лет. В статье в Википедии о Михаиле Георгиевиче было написано: советский и российский писатель. Но советским литератором он себе не может назвать, так как писать по-настоящему начал в 2000-х. А российский писатель, по его мнению, должен хотя бы жить в России. Назвать себя грузинским/немецким писателем Гиголашвили также не считает возможным, поскольку на грузинском и немецком языках художественные тексты он никогда не создавал. Да и причислять себя к русской литературе рядом с Гоголем и Достоевским он отказывается.
В итоге в «свободной энциклопедии» в статье о Гиголашвили значатся следующие сведения: прозаик, язык произведений – русский.
То есть даже оторванные территориально от «материковой» России писатели свой язык носят с собой, и нам важно то, что этот язык – русский.
И в Узбекистане, и в бывших странах соцлагеря русскоязычное пространство действительно напоминает тающую льдину. И нужно обладать особенным мужеством, чтобы согласиться жить на таких плавучих «островках».
