Текст: ГодЛитературы.РФ
Аккурат к майским праздникам в «Редакции Елены Шубиной» вышла новая книга в серии «Москва: место встречи», недвусмысленно продолжающая традиции одноименного сборника, а также книг «В Питере жить» и «Птичий рынок».
На этот раз виднейшие современные писатели, среди которых Михаил Шишкин, Людмила Улицкая, Евгений Водолазкин, Евгения Некрасова, Дмитрий Быков, Татьяна Толстая, Денис Драгунский, Алексей Сальников, Юрий Буйда и многие другие — всего 38 имен — делятся воспоминаниями о своей юности. Каждый из них написал по рассказу — кто шутливый, кто ностальгический, — но вместе эти воспоминания ожидаемо сплетаются в лоскутное оделяло нашего общего прошлого, в которое можно придирчиво вглядываться — а можно просто укутаться и вздохнуть. Лоскуток Марины Степновой, например, — о том, как она из маленького городка в Тульской области попала в яркий, изобильный Кишинев и увезла оттуда неожиданный сувенир на всю жизнь.
Добавим также, что каждый сборник проиллюстрирован рисунками художницы и писательницы Саши Николаенко.
Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей / Сост. Елена Шубина, Дарья Сапрыкина. — М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2021. — 521 с.
Марина Степнова. Белый Унитаз
Иногда я думаю, что случись это на несколько лет раньше или позже, все обернулось бы совсем иначе. Маленькие дети все воспринимают как должное. Подростки, наоборот, — в штыки. Но мне было десять лет — тощая, нескладная, косы до колен, в голове — каша из полупереваренных книг и невообразимых фантазий. Запойное чтение прекрасно уживалось с бурной дворовой жизнью — я сайгачила на улице, играла в войнушку, дралась, воровала вместе со всеми барбарис в ближайшем детском саду.
Однажды коварный сторож нас подкараулил и изловил. В процессе выкручивания преступных ушей опознал меня — и долго причитал про дочь такого человека. Мама была главным врачом большого санатория — огромный парк, водогрязелечебница, вольер с попугайчиками и канарейками, вечные иностранные делегации и черная “Волга” с персональным водителем. Помнится, никого во дворе, включая меня, это особо не волновало. В беседке, в которой мы учились играть в ножички, социальные различия не существовали вовсе. Полы мама мыла сама, готовила — тоже. От нас не уходили гости — советские, веселые, молодые. Пирожки жарились тазами — с капустой, с грибами, с яблоками. Каждый — с просторную мужскую ладонь. Все мамины недюжинные связи уходили на книги — библиотека у нас дома была королевская. Но у малолетней шпаны, в кругах которой я имела честь вращаться, конкурентным преимуществом это не являлось. А вот настоящий офицерский планшет — да. Папа был офицер. Служил в гарнизоне. Это было уже серьезно. Во дворе я считалась девчонкой авторитетной.
Вообще папин гарнизон, мамин санаторий, завод искусственного каучука и глюкозо-паточный комбинат были четырьмя китами, на которых мирно покоилась местная жизнь. Пару раз в день процессы на заводе и комбинате доходили до таинственной алхимической точки — и округу обдавало залпом вони, невообразимой, густой, первобытной. Небо моей родины было окрашено во все цвета апокалиптической побежалости. В городе, посмеиваясь, рассказывали анекдот про незадачливых фашистов, которые так и не смогли извести в душегубке местного жителя, привыкшего и не к такой концентрации ядовитых газов.
Ефремов — вот как называлось это славное место. Серый, крошечный, провинциальный. Облезлые купеческие домики в центре, грязные рафинадки хрущевок, красная площадь, хитрушка, кладбища — старое и новое. На самом деле городок был с небольшой, но славной историей. Много лет спустя, уже взрослая, встречаясь с Ефремовом на страницах Тургенева, Бунина и даже Толстого, я всегда виновато замедляла шаг, пытаясь разглядеть все, что ускользнуло от меня в детстве, но — напрасно. Даже олитературенный, Ефремов как будто стремился занять как можно меньше места. Вечный эпизодический персонаж. Тихий обитатель мелкобуквенных примечаний.
Я не питала к нему никаких чувств, я просто родилась тут и жила.
Пока в 1981 году мы не переехали в Кишинев.
С поразительным, свойственным только детям бессердечием я не помню никаких сборов — а ведь всю нашу жизнь, включая несколько тысяч книг, надо было как-то уместить в коробки и отправить на сотни сотен километров в будущее, в другую республику, пусть и советскую социалистическую, но — другую. Помню только один-единственный разговор с родителями — на кухне, всегда полутемной (первый этаж, старые тополя, сирень).
Мы теперь будем жить в Кишиневе.
Я кивнула невнимательно. В Кишиневе я до этого была один раз — лет в пять — и запомнила только, что была ночь и посреди двора рос огромный грецкий орех. По семейной легенде, я закатила грандиозный скандал, требуя непременно укрыть меня красным пуховым одеялом — таковы были мои тогдашние представления о прекрасном. Одеяло добыли, меня укрыли — несмотря на сорокаградусную июльскую жару. К сожалению, умение добиться своего любой ценой я утратила примерно в том же возрасте. Но красным пуховым одеялам симпатизирую до сих пор.
В общем, против Кишинева я не возражала. Он был не взаправду, на словах. А во дворе меня ждали Оксанка Архипова, Сережка Старухин и все-все-все. Мир был незыблемым, каким он бывает только в детстве.
Но мы действительно переехали...
