Текст: Денис Безносов
1. Nawaaz Ahmed. Radiant Fugitives
Counterpoint, 2021
Сама по себе идея выбрать ключевым (неизбежно ненадежным) рассказчиком нерожденного либо новорожденного ребенка вполне осуществима (см. классического «Тристрама Шенди» или Nutshell Макьюэна), но требует некоторой проработки. Скажем, рассказчик попросту не может знать того, что происходило с его матерью до, если это специально не оговорено или не предусмотрено композицией книги. Тем более, если повествование он начинает вести в самый что ни на есть момент рождения. Кроме того, монолог такого новорожденного тоже должен сколько-нибудь отличаться от обычной линейной прозы, да и историю желательно придумать ему под стать.
В случае с «Radiant Fugitives» история главной героини – матери причудливого рассказчика – не особенно примечательна: рожденная в индийской мусульманской семье, признавшаяся отцу в любви к женщинам, изгнанная и эмигрировавшая в США, связавшая жизнь с афроамериканцем, брошенная женщина ищет взаимопонимания с давно утраченной семьей. Предательство, неспособность нащупать общий язык, стихи Китса, Вордсворта и отрывки из Корана, размышления о ближневосточных конфликтах и политике Обамы. Многословная и унылая вариация на сотни других точно таких же сюжетов. В сущности, если бы героиня рассказывала свою историю сама, ничего бы от этого ни в какую сторону не изменилось.
2. Mona Awad. All's Well
Simon & Schuster, 2021
Шекспир написал немало пьес, 37 из которых сохранились. Среди них есть чрезвычайно известные, оттого даже наскучившие, а есть «проблемные». Среди таких «проблемных» какие-то более-менее популярны, какие-то — нет. Героиня Моны Эуод — неудавшаяся актриса, прекратившая театральную карьеру из-за профессиональной травмы — выбирает для школьной постановки именно такую «проблемную» и непопулярную пьесу All's Well That Ends Well — то ли не смешную комедию, то ли чересчур гуманную трагедию с нелогичным сюжетным разворотом в самой последней реплике. Ученики недоумевают, протестуют, умоляют ставить привычного и родного «Макбета», но режиссер неумолим. Терзаемая чудовищными болями бывшая актриса сидит на препаратах и (почему-то) ни при каких условиях не соглашается сменить шекспировскую пьесу.
All's Well — довольно странное и недоделанное сочинение. Это и вполне знакомая повесть о границах нестерпимого страдания, и абсурдистская драма с чудаковатыми персонажами, ведущими чудаковатые диалоги, и душещипательная исповедь человека, готового на что угодно ради успокоения. Вполне вероятно, потому героиня Эуод и цепляется за ту самую пьесу — ее собственная жизнь в литературном воплощении тоже не понятно что: то ли трагедия, то ли комедия, и сюжетные повороты в ней зачастую болезненны и непредсказуемы.
3. Elif Shafak. The Island of Missing Trees
Viking, 2021
Элиф Шафак — писательница незамысловатая, чрезвычайно романтическая и мало чем выделяющаяся на общем фоне. Жизнь ее персонажей полна обыкновенных трагедий, разворачивающихся на фоне глобальных потрясений, которые пересказываются простым человеческим языком. В этом романе в качестве глобального потрясения выступает государственный переворот на Кипре в 1974-м, в результате которого на остров вторглась Турция, взяв под контроль треть его территории. То есть герои Шафак (а это, разумеется, пара, вроде Ромео с Джульеттой — он грек, она турчанка, и им ничего нельзя) будут страдать на фоне расколотой родины, а их дочь — страдать в постимперской Британии, где она повсюду чужая, потому что дитя миграции. Магического реализма в эту мучительную историю добавляют взаимоотношения ее отца (того самого грека) с умирающим-возрождающимся фиговым деревом, которое периодически выступает в роли одного из рассказчиков, но, увы, историю это не спасает.
The Island of Missing Trees кажется пестрым нагромождением обязательных деталей современного западноевропейского сочинения — того самого постколониального романа, которым ежегодно кишат букеровские списки. Внешнеполитическое здесь вступает в конфликт в внутреннепсихическим, герои беспомощны и вынуждены выражать собой какие-то авторские максимы об окружающем нас мире, а стилистика как будто не имеет ни малейшего значения, потому что единственная задача прозаика — доступным языком донести до читателя увлекательную и поучительную историю, не забивая ему голову всякой узколобой ерундой.
4. Wole Soyinka. Chronicles from the Land of the Happiest People on Earth
Pantheon Books, 2021
Нигерийский нобелевский лауреат Воле Шойинка выпустил первый роман за 48 лет (и всего лишь третий по счету в его библиографии). Chronicles from the Land of the Happiest People on Earth — большая квазиисторическая летопись, панорамное сатирическое размышление о судьбах коррумпированной Африки, погрязшей в криминале и жестокости, о неспособности государств преодолеть постколониальную зависимость и прочих вопросах, вполне характерных для творчества Шойинки. Необычным роман делает его намеренная фантасмогоричность и густонаселенность — помимо четверки главных в книге обитает множество второстепенных героев, на которых и держится сатирическое содержание; в сущности, все происходящее в романе — концентрированный гротеск.
Во главе бесправной Африки стоят два персонажа-аллегории — влиятельный религиозный деятель Папа Давина и прагматично-циничный чиновник Сэр Годди — оба в равной степени омерзительные и наделенные безграничной властью. Таким образом Шойинка строит своего рода универсальную модель любого постколониального государства, где политические и религиозные элиты (в тесном взаимодействии с различными незаконными явлениями и службами правопорядка) вершат что им заблагорассудится, а население терпит и пытается свести концы с концами. Любопытно, что своей гротескной притчеобразностью «Хроники» Шойинки отчасти напоминают салтыковощедринскую «Историю одного города».
5. Louise Erdrich. The Sentence
Harper Collins Publishers, 2021
Недавний пулитцеровский лауреат Луиза Эрдрич после серьезного и остросоциального The Night Watchman взялась за ироничную прозу примерно на ту же тему — коренное население США и проблемы этнической самоидентификации. Героиня The Sentence, прежде отбывшая срок за нелепое преступление, нынче (как и сама Эрдрич) владеет небольшим книжным магазином, торгующим книгами о коренном населении. Посреди ее размеренной книгопродавческой жизни происходит трагикомическое событие — прямо во время посещения магазина умирает одна навязчивая посетительница, но дух ее поселяется в лавке и продолжает хулиганить: шумит, роняет-перекладывает книги и никому постороннему не показывается. Актуальности сюжету прибавляет назревающая пандемия, ничего хорошего не сулящая независимой книготорговле.
Такой анекдотический сюжет необходим Эрдрич, чтобы продемонстрировать, каким образом травма притесненных коренных народов Америки с их исконными культурами, наречиями и традициями сказывается на обыкновенной бытовой жизни среднестатистического американца. То есть то, что кажется пережитым, на самом деле брезжит сквозь привычную толерантную реальность. Другое дело, что местами ирония чересчур затянута, даже искусственна, а первая часть при этом читается как самостоятельное и вполне сносное сочинение.
6. Nona Fernández. The Twilight Zone (translation by Natasha Wimmer)
Graywolf Press, 2021
Человек на обложке журнала в 1984-м. Он говорит, что пытал людей, что расскажет, как сделать так, чтобы человек исчез. В соседнем доме, кажется, кто-то тогда пропал. И в доме напротив. Если задуматься, повсюду, на каждой улице города когда-то кого-то недосчитались, не нашли — кто-то не вернулся по пути с работы домой, за кем-то пришли прямо в квартиру, где-то были слышно выстрелы. И все кругом в ужасе перешептывались и боялись прошептать лишнего. Потому что неровен час — и за тобой придут, и ты куда-то почему-то исчезнешь. Героиня The Twilight Zone смотрит на обложку того журнала, вглядывается в лицо человека-который-пытал-людей, и силится понять, что это было за время: после военного переворота 74-го, когда правил Пиночет и хунта, когда повсюду пропадали люди. Мир, подобный «сумеречной зоне» из старого сериала, где фантастика граничила с мистическим ужасом, а реальность постепенно искажалась, втягивая героя в иррационально-неуютное, враждебное пространство.
Чилийская писательница Нона Фернандес пишет своего рода развернутую эпитафию, полупоэтический текст о времени, о котором страшно задуматься, но которое так близко, что буквально наступает на пятки. Она размышляет о природе палачей, об изуродованной и вместе с тем налаженной, как часовой механизм, системе уничтожения человека, способного размышлять — уничтожения во имя непонятно чего, но прежде всего ради процветания режима. Словом, о событиях, о которых невозможно не думать.
7. Anthony Doerr. Cloud Cuckoo Land
Simon & Schuster, 2021
Редкое сочинение малоизвестного античного автора попадает в руки девочке в осажденном Константинополе XV-го века, позднее — американскому преподавателю из XX-го, затем другой девочке из недалекого космического будущего, что никогда не ступала на Землю и толком ничего о ней не знала. Перед нами объемная, мастерски выстроенная ода библиотекам как хранилищам знания о мире, панегирик запрятанным в них художественным сочинениям, несущим в себе куда больше полезной информации, нежели остальные тексты, фиксируемые человеком. Чтобы прочитать загадочную мифологическую повесть, каждый из персонажей сперва осваивает ее язык, будто бы проходя духовную инициацию, получая право прикоснуться к великому знанию. Но вместе с тем каждый из них подступается к книге случайно, а затем мистическое сочинение как будто запускает дальнейшую смену событий: спасительных для одних, трагических — для других.
Роман Энтони Дорра, отчасти напоминающий митчелловский Cloud Atlas, представляет собой мастерски выстроенную паутину событий, рассредоточенных по трем временным периодам, а также развернутое размышление о механизмах запечатленной памяти, взаимопроникновении реальности и вымысла и странной роли человека, не способного пережить сочиненный текст. Литература в пространстве Cloud Cuckoo Land оказывается единственной константой, чем-то никогда нерушимым, на что можно опереться вне зависимости от актуальных реалий и социально-политических потрясений. Поскольку человек вместе с эпохой проходит, но остаются его следы, зашифрованные в произведениях искусства.
8. Эрве Ле Теллье. Аномалия (перевод Марии Зониной)
Corpus, 2021
«Все счастливые полеты похожи друг на друга. Каждый турбулентный полет турбулентен по-своему». Эрве Ле Теллье, математик, журналист, автор двух десятков книг и нынешний глава группы УЛИПО написал идеальный современный роман, где пост(мета)модернизм предстает в виде киносериального сценария вперемешку с научной фантастикой и политическим гротеском à la Dr. Strangelove.
Неподалеку от Нью-Йорка приземляется самолет с 243 людьми на борту — и все бы ничего, но точно такой же самолет с точно такими же пассажирами и экипажем приземлился в Нью-Йорке 106 дней тому назад. Пока американские власти вместе с ведущими умами из разных областей научного знания пытаются отыскать рациональное объяснение, несчастным двойникам, прибывшим на злосчастном рейсе Air France, придется встретиться со своими копиями и каким-то образом адаптироваться под причудливо-ужасающие обстоятельства.
Основных персонажей в "Аномалии" без малого 11, примерно столько же второ- и третьестепенных, но ни один — вплоть до Макрона и Си Цзиньпина — не оставлен автором без должного внимания. При всем при этом текст Теллье притворяется простым и прозрачным — что ему прекрасно удается, несмотря на обилие прямых и косвенных цитат отовсюду — от Льва Толстого и Раймона Кено до нолановского «Интерстеллара» и современной попмузыки. Вместе с тем, в своем цитировании Теллье иронично афористичен: «Малларме, в общем, рассуждал верно, но в данном случае, скажем так, бросок костей не исключает пакостей»; «Хороший язык - мертвый язык, сказал бы генерал Шеридан»; «Память идеально встраивается в воспоминание». Разумеется, ничего подобного по-русски не получилось бы, если б не мастерство переводчицы Марии Зониной.
