Текст: Денис Безносов
1. Joseph O'Neill. The Dog
Pantheon Books, 2014
После триумфального (хоть и довольно сомнительного) романа Netherland — про одинокого голландца в большом и враждебном Нью-Йорке — О'Нилл решил написать его своеобразную копию, но в несколько иных декорациях. На этот раз речь пойдет о таком же одиноком чужаке с запутанной генеалогией (воспитан франкоязычной швейцаркой), который отправляется в огромный железобетонный Дубай работать на семейство богатых ливанцев. «У тебя лишь одна функция — следить, чтобы у нас никто не воровал», — разъясняет ему глава семейства. Однако на деле, разумеется, ему придется решать кучу всевозможных проблем, день за днем погружаясь в причудливо-меланхоличную жизнь обеспеченных мира сего. То есть немного Гэтсби, немного Hologram for the King и несколько перефразированных размышлений о принцах-и-нищих: хорошо знакомый, неоднократно писанный-переписанный текст, который зачем-то переписали наново, ничего существенно в нем не изменив. Богатые богаты и беспечны; чем больше у человека всего, тем большего он желает; не в деньгах счастье, но богатые все же счастливее — и прочие подобные банальности. И, как всегда, мы смотрим на этот мир глазами такого лишнего и такого маленького человека.
2. Graeme Macrae Burnet. His Bloody Project
Contraband, 2015
(На русском языке книга издана в переводе А. Овчинниковой под названием «Его кровавый проект»; М.: Эксмо, 2017)
Когда на самых первых страницах книги сообщается, кто убийца, дальнейшая интрига, как правило, вращается либо вокруг обстоятельств убийства, либо вокруг оправдания убийцы. То есть читателю наглядно демонстрируется, что, несмотря на преступление с неминуемым наказанием, на самом деле все не так однозначно, как ему показалось на первый взгляд. Барнет строит свое повествование примерно по такому же принципу, но к финалу не вполне справляется с поставленной задачей. Убийство у него происходит в самом начале, убийца не отрицает своей вины, мотивы, в сущности, очевидны, но нас зачем-то знакомят с различными точками зрения, дают высказаться и убийце, и следователям, и тюремному врачу, и, конечно, отцу обвиняемого (из-за которого отчасти все и случилось). Однако — как ни прискорбно — ожидания в конце концов не оправдываются, потому что обнародованная к финалу истина не производит ошеломляющего эффекта. А поскольку His Bloody Project полагается исключительно на сюжет, никакого другого эффекта там и нет — кроме некоторого разочарования. Правда, надо отметить, написано весьма увлекательно.
3. David Diop. At Night All Blood Is Black (translated by Anna Moschovakis)
Farrar, Straus and Giroux, 2021
Современная литература время от времени возвращается к Первой мировой, стараясь как-то по-новому переосмыслить начало кровавого XX века. Поскольку об этих страшных событиях уже написаны великие книги Олдингтона-Хемингуэя-Фолкнера-Томаса-Манна и прочих, при создании чего-то нового приходится отыскивать новый ракурс — как это сделала, например, Пэт Баркер в своей Regeneration Trilogy. Таким же образом поступает новоиспеченный Международный Букер Давид Диоп в романе, переводное название которого напоминает о произведениях Вернона Салливана. Ракурс Диопа — сенегальские военнослужащие в строю французской армии посреди кошмарного безумия, знакомого по лучшим образцам мировой литературы прошлого столетия. Протагонист, уроженец Сенегала, Уинтерборн и Генри в одном лице, только что потерявший в бою лучшего друга (которого не сумел спасти, хотя и волок его на себе до победного), постепенно сходит с ума, захлебываясь всеобъемлющей жестокостью. Но ничего больше в книге Диопа не произойдет — не будет ни эксперимента с языком, ни прихотливой структуры повествования, ни какого-то особого психологизма. Обнаженный реалистичный ужас. Почему бы и нет, хотя, с другой стороны, непонятно, зачем.
4. Louise Erdrich. The Night Watchman
Harpercollins Publishers, 2021
Проблема сохранения идентичности — одна из ключевых в американской культуре. О притеснении различных этнических групп, пренебрежении их правами и свободами — в определенный исторический период и по-прежнему — написано и сказано немало. И о коренных народах в том числе. Только что награжденный Пулитцером роман Эрдрич — фундаментальное размышление на эту же тему, попытка понять, что значит сохранение идентичности и в каком аспекте его следует понимать. Текст как бы предлагает определиться с терминологией и разбирает процесс сохранения на составляющие — мы говорим о сохранении культуры, языка, верований, генетического фонда, юридической неприкосновенности, моральной свободы или просто о сохранении определенных людей, испокон веков проживавших на определенной территории. Сюжет The Night Watchman опирается на двух равноценных протагонистов (коренных американцев) — ночного сторожа резервации Томаса, списанного с деда Эрдрич, и девушку Патрис-Пикси, работающую на заводе. Он представляет собой наследие коренных, олицетворение народного прошлого, она — путаное, неопределенное будущее. А вокруг тем временем государство принимает решение даровать коренным свободу, отменить резервации: то есть, в сущности, выгнать местное население с насиженных территорий в города, где они обрели бы «свободу». Жаль только, что написано все это довольно скучно и чересчур многословно.
5. Sophie Mackintosh. The Water Cure
Penguin Books, 2018
Три девушки живут на изолированном ото всего мира острове вместе с родителями — Королем и Королевой. За пределами острова что-то произошло, что-то совсем нехорошее, и теперь повсюду земля отравлена, повсюду дикие и жестокие люди (худшие из которых мужского пола), и только на острове тихо, спокойно и безопасно. Но чтобы все и дальше было хорошо, необходимо соблюдать причудливые ритуалы и ни при каких условиях не вступать в контакт с внешним миром. Так девушек учит отец, и они беспрекословно следуют его инструкциям. Потом, когда отец внезапно умирает, Королева тоже заставляет дочерей соблюдать установленный порядок. Однако, разумеется, внешний мир неизбежно о себе напомнит. Камерный эсхатологический роман Софи Макинтош, над которым витает тень Короля Лира, отчасти напоминает "Клык" кинорежиссера Лантимоса — разве что там отец непосредственно взаимодействовал с социумом, от которого оберегал детей. Здесь же Король создает стерильное, вакуумное пространство, отгороженное от всего и вся, но нет точной уверенности в искусственности его опасений — вполне вероятно, что он там бывал, и там действительно случился конец света. А может и нет, и рассказываемая история — изящная метафора психологических травм, назревающего апокалипсиса и социофобии как единственно возможной реакции на других людей.
6. Siri Hustvedt. The Blazing World
Simon & Schuster, 2014
Вдова некогда влиятельного, а нынче покойного арт-дилера задумывает художественную мистификацию, дабы проверить, действительно ли публика реагирует на произведение художника, или же личность (а прежде всего пол) художника куда важнее. Она выбирает одного за другим молодых авторов-мужчин и, превращая их в свои «маски», начинает творить. И, конечно, творения мужчин — в отличие от творений женщин — сразу же снискивают популярность, воспринимаются как нечто принципиально новое в искусстве. При этом повествование намеренно раздроблено, соткано из интервью, дневниковых записей, вырванных из контекста монологов и свидетельств персонажей, принимавших участие в сюжете либо наблюдавших события со стороны. Роман Хустведт — объемное рассуждение о месте женщины в мире искусства, балансирующее между художественной прозой и эссеистикой; своеобразная ода женщине-художнице, оказавшейся, казалось бы, в новом мире, продолжающем почему-то жить по-старому, пренебрегая женским в пользу мужского. Название книги The Blazing World тоже содержит соответствующую рефлексию — так назывался научно-фантастический утопический роман 1666 года писательницы Маргарет Кавендиш, одно из первых (если не первое) произведений новейшей литературы, написанное женщиной.
7. Paul Kingsnorth. The Wake
Unbound Digital, 2015
В 1066 году Вильгельм Завоеватель одерживает победу в Битве при Гастингсе и становится королем Англии. Так начинается знаменитое нормандское завоевание, сопровождавшееся (как и все завоевания) многочисленными разбоями и расправами и навсегда изменившее английскую культуру и язык. Рассказчик-протагонист The Wake теряет в этой войне всю свою прежнюю жизнь — семью, угодья, деревню, представления о будущем. Будучи человеком, оказавшимся на рубеже привычного старого уклада и назревающего нового, он говорит на причудливой смеси староанглийского с новым, теперь конвенциональным, как бы демонстрируя собственной речью разлом истории, разрубивший его сознание на до и после. И говорит он сплошным путаным монологом, временами превращающимся в поток сознания, пытаясь проговорить вслух неизбывную травму, что нанесла ему война. Мастерский текст Кингснорта едва ли можно назвать историческим романом — скорее это своеобразная универсальная притча о человеке и войне, о вмешательстве насилия в повседневность, о внезапном столкновении со злом и ранах, не поддающихся лечению. Нормандское вторжение вполне можно заменить на одну из мировых войн или, скажем, на отечественную гражданскую. Ситуация останется прежней: одинокий человек, руины жизни и какие-то люди, против его воли изменившие порядок вещей. Но самое главное, The Wake — это книга о языке, о изобретении языка, о его трансформации, искажении, перерождении.
