САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

В том единственном доме. В серии ЖЗЛ вышла книга об отце Александре Мене

Книга Михаила Кунина вышла подробной, многоцитатной; многие делились своими впечатлениями о встречах с ним непосредственно с автором книги

Фрагмент книги М. Кунина «Отец Александр Мень» М.: Молодая гвардия, 2022. / сайт издательства
Фрагмент книги М. Кунина «Отец Александр Мень» М.: Молодая гвардия, 2022. / сайт издательства

Текст: Андрей Васянин

Отец Александр Мень прожил жизнь, наполненную смыслами, и так, как мог бы прожить человек сам переполненный жизнью. С младенчества росший в среде священства, ушедшего в катакомбы, в младшей школе запоем читавший «Божественную комедию», в институте с равной убедительностью с блеском сдававший и охотоведение, и марксизм, во дворе своего храма с равным участием привечавший и деревенских старушек, и Галича с Солженицыным.

Отец Александр начал писать свои главные книги – в первую очередь, «Сына человеческого» – еще в 50-х, а написал их многие тома: по истории и философии религии, учебники, практические руководства…

Странно, что серия ЖЗЛ только сейчас включила имя одного из самых ярких людей нашей страны второй половины XX века в свой каталог. Книга Михаила Кунина вышла подробной, многоцитатной – отца Александра лично знали сотни и сотни людей в нашей стране и многие оставили о нем письменные воспоминания, а многие делились своими впечатлениями о встречах с ним непосредственно с автором книги. Это неудивительно: по словам его прихожанина Михаила Завалова, «он дарил себя и своё с каким-то избытком».

От тех самых избытков – и эта книга.

М. Кунин «Отец Александр Мень»

  • М.: Молодая гвардия, 2022

«…На охотоведческом факультете мы получали очень разностороннее образование. Помимо занятий, работали и кружки. И вот на одном из заседаний зоологического кружка с докладом выступил худенький черноглазый первокурсник-заочник Алик Мень, - вспоминает однокурсница Валентина Бибикова. - Он говорил о роли руки в развитии и становлении человека. Преподаватели обомлели:

Алик развивал свою теорию, которая отличалась от теории Энгельса. Время было уже не сталинское, но еще лысенковское. Думаю, что преподавателям стало страшновато, и

поэтому они попробовали поспорить. И вдруг выяснилось, что спорить трудно: Алик уже много знал, читал книги, о которых преподаватели только слышали, и доказывал всё так убедительно, что было невозможно не согласиться.

В 18 лет мы ничего этого не знали, но когда свой брат “кладет на лопатки” преподавателей... Восторг! «Этот эпизод его студенческой жизни со слов самого отца Александра Зоя Масленикова описала так:

«На первом курсе с согласия заведующего кафедрой зоологии Александр прочитал цикл лекций о происхождении человека. В институтских кладовых он разыскал груду наглядных пособий, а главное, аппарат, позволявший показывать в увеличенном виде на экране любые иллюстрации и тексты из книги. Народу набилась полная аудитория.

Александр быстро овладел вниманием слушателей. Он старался вести свой двухчасовой рассказ остро и динамично и, не дожидаясь, когда восприятие притупится, заставлял студентов смеяться, чтобы вызвать разрядку. Он сразу размежевал научную и религиозную постановку вопроса и придерживался строго биологического подхода.

На лекциях Александра присутствовал заведующий кафедрой зоологии. На второй лекции он “навострил уши”.

Александр говорил о том, что пятипалая конечность свойственна более примитивным видам животных, что “специализация” конечностей завела соответствующие виды в тупик эволюции. — “Э, батенька, это вы что-то не туда гнёте”, — стал возражать зоолог. На счастье Александра, мимо открытой двери аудитории проходил завкафедрой общей биологии и заглянул в переполненную комнату. —“Скажите, ведь пятипалая конечность примитивней копыта?” — окликнул его Александр. — “Конечно, примитивней, что за вопрос?” — пришел спасительный ответ. К чести зоолога, потерпевшего публичное поражение в споре, он не только дал Александру дочитать цикл, состоявший из трех лекций, но и вообще исключительно хорошо относился к нему все годы учебы. “Из тебя выйдет настоящий ученый”, — не раз говорил он Александру, не догадываясь о его настоящем призвании».

Хорошо поставленная речь Александра производила впечатление не только на студенческие аудитории. Монахиня Досифея (Елена Вержбловская) вспоминает: «Алику было тогда лет восемнадцать. В тот день (это был день Марии Магдалины — 4 августа) мы праздновали именины дочери одной из наших подруг. Собралась компания молодых верующих людей. И они отправились гулять. Подошли к станции, и тут они встретились с небольшой кучкой хулиганов, которые стали к ним приставать. В общем, завязалась драка. Каждый из компании наших ребят вел себя так, как ему было свойственно.

Самому маленькому — Саше — было, по-моему, лет восемь. Он в ужасе спрятался в кусты и горячо молился Богу. Другой — его звали Колей, — вел себя как “непротивленец злу”, и когда его начали бить, он покорно лег на землю и даже не сопротивлялся. Еще один, кажется, ввязался в драку, и на нем разорвали рубашку и наставили ему синяков.

Алик выступил с проповедью... Может быть, это была одна из его первых проповедей, где он спокойно и убедительно объяснял этим подвыпившим и разгулявшимся парням, что нужно разойтись по-доброму. Такая увещевательная проповедь, как это ни странно, подействовала, и все разошлись».

ххххх

… Алабинский храм он в шутку называл «аббатством», потому что при этом приходе

он жил, в саду был столик, за которым он писал свои книги, и тут же был весь народ. Была даже церковная машина, которую оставили церкви лишь потому, что район был большим (20—30 километров в диаметре), и в день бывало по пять-шесть отпеваний. Свою миссионерскую деятельность отец Александр начал с того, что всегда обращался с проповедью к народу, в том числе во время исполнения треб — на кладбищах и в частных домах.

Когда вышло запрещение ездить по домам отпевать, то отец Александр воспользовался тем, что надо было отпевать человека в доме сотрудника райисполкома. Тот принес батюшке бумажку, подтверждающую, что райисполком, в порядке исключения, не возражает. С того момента каждый раз отец Александр «документировал» таким образом все требы, исполняемые в частном порядке. И когда впоследствии отца Александра вызвал уполномоченный, разгневанный доведенной до него информацией об исполнении священником треб в неположенных местах, то отец Александр вытащил сотни разрешений «в порядке исключения».

Вот как вспоминает о том времени прихожанин алабинского храма Александр Юликов: «Я познакомился со. Александром в августе 1962 года в Алабине. В ограде церкви — парк, сад; там стояла беседка, в которой мы и встретились с о. Александром. Ему было тогда 27 лет. Отец Александр был в рубахе-расписухе — они тогда были в моде, — похожей на картину Джексона Поллока, залитую кляксами, что, конечно, совершенно не соответствовало привычному облику священника... Это многое предопределило в моей жизни, потому что я, наверное, по-другому относился бы к Церкви, если бы не этот исключительный человек. <...> Отец Александр отличался тем, что он почти всегда улыбался, контакт с любыми людьми был у него окрашен радостью, а это не соответствует расхожему понятию (тогдашнему, во всяком случае), потому что чаще всего священник — это такой сумрачный человек, серьезный. Я не говорю, что о. Александр был несерьезный — он был весьма серьезный, но при общении с людьми он всегда был очень доброжелательный, очень светлый и улыбчивый.

<...>

После знакомства мы приезжали к нему, и он читал нам — двум молодым людям, студентам — лекции, давал литературу из своей библиотеки. Всё это было тогда недозволенной деятельностью. Официально не было такого закона, но для всех граждан Советского Союза было совершенно очевидно, что это запрещено. Священник, который у себя дома читает лекции о христианстве двум молодым людям, был в глазах властей преступником, заслуживающим наказания. <...>

Очень важное для меня событие произошло на Пасху 1963 года.

Ну что значило тогда прийти в храм на Пасху?

Вокруг стояло оцепление: дружинники и милиция пропускали в церковь только пожилых людей, а молодых — ни под каким видом. Поэтому я приехал довольно рано. До начала службы было еще далеко. Мы беседовали, как обычно, и о. Александр спросил: “А что, собственно, вам мешает креститься?” Я говорю: “Ничего”. Он: “Ну, тогда это грех!”

И мы прошли в другую комнату, где он меня крестил. При этом присутствовали только мы двое, у меня не было, конечно, крестика нательного, и, когда дошло дело до этого, он просто снял с себя крестик и надел мне».

Жена Евгения Барабанова Наталья Комарова вспоминает, как в жаркий день после службы в алабинском храме отец Александр пригласил их искупаться. Они подошли к пруду, и отец Александр, не пробуя воду, сразу вошел в нее.

«Он шел и отдавался стихии так, как отдавал себя в руки Всевышнего всегда и во всем».

ххххх

Из воспоминаний Александра Галича: «...Где-то в конце 60-х годов меня заинтересовала литература философского и религиозного содержания. Я жадно читал всё, что можно было достать, и вот среди самиздатской литературы этого толка мне попалась работа священника отца Александра (называть его фамилию я не буду, знающий догадается, для не знающих фамилия не имеет значения). И когда я читал работы этого отца Александра, мне показалось, что это не просто необыкновенно умный и талантливый человек, это человек, обладающий тем качеством, которое писатель Тынянов называл “качеством присутствия”.

Я читал, допустим, его рассказ о жизни пророка Исайи и поражался тому, как он пишет об этом. Пишет не как историк, а как свидетель, как соучастник. Он был там, в те времена, в тех городах, в которых проповедовал Исайя. Он слышал его, он шел рядом с ним по улице. И вот это удивительное “качество присутствия”, редкое качество для историка и писателя, и необыкновенно дорогое, оно отличало все работы этого священника.

Тогда я в один прекрасный день решил просто поехать и посмотреть на него...

Я простоял службу, прослушал проповедь, а потом вместе со всеми молящимися я пошел целовать крест. И вот тут-то случилось маленькое чудо. Может быть, я тут немножко преувеличиваю, может быть, чуда и не было никакого, но мне в глубине души хочется думать, что все-таки это было чудом.

Я подошел, наклонился, поцеловал крест. Отец Александр положил руку мне на плечо и сказал: “Здравствуйте, Александр Аркадьевич. Я ведь вас так давно жду. Как хорошо, что вы приехали”. Я повторяю, что, может быть, чуда и не было. Я знаю, что он интересовался моими стихами. Но где-то в глубине души до сегодняшнего дня мне по-прежнему хочется верить в то, что это было немножко чудом».

«Я увидел его сразу, когда он, такой заметный, высокий, появился на пороге церкви, — дополняет этот рассказ отец Александр. — Он пришел с нашим общим знакомым, композитором Николаем Каретниковым... Я узнал его сразу, хотя фотографий не видел. Узнал не без удивления. Знаете, читатель часто отождествляет писателя с его героями. Так вот, для меня Александр Аркадьевич жил в его персонажах, покалеченных, униженных, протестующих, с их залихватской бравадой и болью. А передо мной был человек почти величественный, красивый, барственный. Оказалось, что записи искажали его густой баритон. Мне он сразу показался близким, напомнил мою родню — высоченных дядек, которые шутя кололи грецкие орехи ладонью. Это был артист — в высоком смысле этого слова. Потом я убедился, что его песни неотделимы от блестящей игры. Как жаль, что осталось мало кинокадров... Текст, магнитозаписи не могут всего передать. И в первом же разговоре я ощутил, что его “изгойство” стало для поэта не маской, не позой, а огромной школой души. Быть может, без этого мы не имели бы Галича — такого, каким он был.

Мы говорили о вере, о смысле жизни, о современной ситуации, о будущем. Меня поражали его меткие иронические суждения, то, как глубоко он понимал многие вещи».

Позднее, в эмиграции, Галич написал пронзительные строки, посвященные храму в Новой Деревне:

  • Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,
  • Где с куполом синим не властно соперничать небо,
  • И ладана запах, как запах приютского хлеба,
  • Ударит меня и заплещется в сердце моем...

ххххх

Во многих случаях отец Александр оказывал своим прихожанам не только духовную и моральную, но и материальную помощь. Кроме того, он любил дарить подарки и умел понять и найти именно то, что особенно порадует конкретного человека.

Вспоминает Михаил Завалов: «Приезжая в гости, отец Александр привозил еду, цветы, подарки; он дарил себя и своё с каким-то избытком. Вот однажды моя жена Оля с дочкой Катей шли с ним из Новой Деревни к станции, ион сказал: “Давайте заглянем в ‘Детский мир’, мне надо купить подарок ребенку на именины”, — собирался к кому-то в Москву. Они зашли и выбирали игрушки, а потом батюшка посмотрел на Катю и спросил: “Ну а тебе чего купить? Выбирай, что хочешь”. Маленькая Катя осмотрела игрушки и, конечно, выбрала самую дорогую куклу. Несмотря на Олин протест: “Отец, но у нее же не именины”, — он, как балующий ребенка дедушка, эту дорогущую куклу купил.

Он любил дарить лампы — “светильники”, часы —символ времени. Подарил лампу “Совесть” — с рожицей и качающейся на пружинке головой. Дочка с подружкой смотрели, как она неодобрительно мотает головой, в мистическом ужасе.

Иногда подкидывал денег, делая это тактично, но и настойчиво, так, что трудно было протестовать. Однажды, проходя по церковному двору, он зовет меня и быстро дает какой-то конверт, и со словами: “Это вам от Микки-Мауса”, — убегает дальше, прежде, чем я обнаруживаю, что там — деньги...»

«Помню, стою я посреди церковного двора после литургии, из храма выходит отец Александр и направляется к домику, — рассказывает Ирина Языкова. — Я подхожу под благословение, а он берет мою руку, и в ней оказываются деньги — несколько сложенных бумажек. Сумма была для меня существенной. Надо сказать, я тогда сильно нуждалась. Я пугаюсь и начинаю лепетать: “Батюшка, зачем? Это я должна давать на храм!” А он так твердо говорит: “Берите, берите. Кто легко получает, тот легко и отдает. Вот будут у вас деньги, тогда и вы кому-то поможете”. И скрылся за дверью домика. А я осталась стоять, благодаря отца Александра и Господа за внезапно пришедшую помощь».

«Помню, как меня поразила такая сцена, — вспоминает Юрий Пастернак. — К батюшке подошел Сережа Бессарабский и попросил молиться, так как у его друзей сгорела квартира. Отец Александр, не знавший лично эту семью, тут же достал из-под рясы 100 рублей и протянул их Сергею: “Передайте им это от меня”. Незнакомым людям такую сумму?! То, как поступил отец Александр, произвело на меня неизгладимое впечатление и стало уроком и примером для подражания на всю жизнь».

«Однажды к отцу Александру приехал польский журналист, — рассказывает Татьяна Яковлева. — Беседуя с ним, отец Александр огляделся и, увидев, что рядом с ними, кроме меня, никого не было, тотчас вручил ему деньги. Мне сказал: “Так нужно. Он в чужой стране”».

Как правило, отец Александр включал человека в круг своих постоянных подопечных, если крестил его, и в дальнейшем продолжал исповедовать и причащать этого человека и его близких, освящал его жилье, помогал строить жизнь его семьи, отношения на работе, зачастую вдохновляя его на творческие и научные свершения. Привычной для отца Александра была и помощь своим прихожанам в решении их бытовых и медицинских проблем, например, рекомендация хорошего врача. Зачастую он выступал связующим звеном между людьми, разделенными географически и множеством других обстоятельств. Вот несколько таких эпизодов из его жизни.

Рассказывает Марианна Вехова: «Однажды я ждала отца Александра в церкви. Он только что отпел покойника, и родственница этого покойника сунула в карман отцовской рясы свернутую красненькую — десять рублей.

И ушла. Отец оглянулся, поискал глазами и увидел в углу совсем маленькую, сгорбленную старушку. Она поймала его взгляд и засеменила к нему, сложив ковшиком ладошки: “Благословите, батюшка”. Он ее благословил и спросил (я стояла совсем рядом, поэтому услышала):

— Ну как, не удалось спрятать пенсию? Отнял сын?

— Отнял, батюшка.

— Да что же ты не спрятала у какой-нибудь подружки? Ведь мы уговаривались.

— А как я спрячу, он ведь сын... Еще убьет спьяну... Он ведь ждал, когда пенсия придет.

— Как же ты теперь, без денег?

— Без денег, батюшка...

— На вот тебе десяточку, только сыну не показывай, тихонько у подружки поешь, что купишь...

ххххх

В апреле 1988 года молодежному творческому объединению при Октябрьском райкоме ВЛКСМ города Москвы было поручено провести «вечер отдыха молодежи, посвященный тысячелетию Крещения Руси». Большинству молодых людей при этом было не вполне ясно, что означает тысячелетие Крещения Руси и как именно его следует праздновать. Поэтому Октябрьский райком комсомола решил организовать вечер, на котором выступили бы научные атеисты, православный священник и кто-либо из популярных в молодежной среде людей, чтобы собрать на мероприятие публику. Для этого руководителям творческого объединения нужно было срочно найти православного священника, который согласился бы у них выступить.

«Отец Александр казался мне идеальной кандидатурой, — рассказывает Александр Кравецкий, которого его бывшие одноклассники из упомянутого творческого объединения попросили помочь им найти священника. — Его проповеди и книги, изданные в Брюсселе, были адресованы людям, получившим советское антирелигиозное воспитание». Однако, по мнению организаторов вечера, вышедшая двумя годами раньше статья «Крест на совести» в газете «Труд», в которой отец Александр был представлен как ярый антисоветчик, могла стать серьезным препятствием для его выступления. Появление такой статьи означало, что над человеком нависла угроза ареста и публичные мероприятия с его участием, казалось бы, невозможны по определению. «Но в конце 80-х — начале 90-х годов чудеса случались часто, — вспоминает Александр Кравецкий. — Я рассказал своим друзьям про эту ситуацию, и мы решили, что поскольку райком поручил им искать священника, а не составлять на него досье, они не будут ничего рассказывать своему начальству. На том и порешили. Отец Александр выступить согласился, однако сказал, что для оправдания перед соответствующими органами ему необходимо официальное письмо».

Стандартное письмо с приглашением отца Александра было оформлено на бланке райкома комсомола с изображением Ленина. При этом никому из вышестоящих сотрудников райкома имя Александра Меня ничего не говорило — они лишь с трудом представляли себе ситуацию, при которой на сцену с бюстом Ленина вдруг выйдет человек в облачении священника. Руководители райкома нервничали по этому поводу и на всякий случай «засекретили» мероприятие: объявлений о вечере не было, а билеты на него могли заказывать лишь комсомольские организации Октябрьского района. Таким образом, о предстоящем мероприятии никто не знал, имя священника нигде не звучало, и запрещать его выступление оснований не было.

Когда до начала вечера оставались сутки, а из 1200 билетов было распродано около ста (которые заказала комсомольская организация учреждения, где работал один из прихожан отца Александра), райком обеспокоился возможной критикой в связи с убыточностью мероприятия.

Поэтому было решено, что перед началом «вечера отдыха молодёжи» билеты будут продавать всем желающим. Но заполнить зал за сутки при отсутствии какой-либо рекламы было, конечно, невозможно. «В итоге я весь день обзванивал всех своих знакомых и малознакомых, — вспоминает Александр Кравецкий, — сообщая им, что завтра будет вечер, на котором будет выступать отец Александр Мень, что билеты покупаются перед началом и что имеет смысл задавать ему вопросы про соотношение религии и науки, религиозные взгляды ученых и обо всем том, о чем он писал в книге “Истоки религии”. Сарафанное радио сработало, и 11 мая 1988 года зал Дома культуры Института стали и сплавов был заполнен. Я встретил отца Александра у метро и вручил ему пригласительный билет, в котором было написано примерно следующее:

“Дорогой друг! Октябрьский райком ВЛКСМ приглашает тебя на вечер отдыха молодежи, посвященный тысячелетию крещения Руси. Перед тобой выступят выдающиеся специалисты в области религии и атеизма, священнослужитель, фокусник-иллюзионист, писатель-сатирик и вокально-инструментальный ансамбль”.

Прочитав это, отец Александр сказал: “Я выйду на сцену, достану из-за щеки шарик (я умею) и скажу: ’А сейчас — дискотека!’ ”.

Сказать, что мне было плохо, — ничего не сказать. Было ощущение, что всё это мероприятие организовано таким образом, что отца Александра сейчас публично заклюют, и что никаких шансов на успех нет. Я довел его до зала, сдал на руки организаторам и сбежал. Формально у меня был благородный повод — мы жили неподалеку, и я успевал перехватить детей и отпустить на вечер жену. Но на самом деле мне просто не хотелось присутствовать при унижении, которому из-за меня будет подвергнут уважаемый мной священник».

Однако все опасения были напрасны — отец Александр всегда был готов к проповеди Слова Божия перед широкой аудиторией. После кратких выступлений батюшки и его оппонентов начались ответы на вопросы из зала. Люди спрашивали про веру и науку, религию и гуманизм, роль Церкви в истории, канонизацию святых, приуроченную к тысячелетию Крещения Руси и т. д. Отец Александр, уже давно ответивший в своих книгах на большинство подобных вопросов, теперь блестяще отвечал на них заново. И это происходило в стенах государственного учебного заведения и под эгидой райкома комсомола! Последний раз перед этим подобные публичные диспуты проводились между лидером обновленческого раскола Александром Введенским и первым наркомом просвещения РСФСР Анатолием Луначарским в 1925 году!

Оппоненты отца Александра оказались элементарно не готовы вести дискуссию на том же интеллектуальном уровне, и материалистическое мировоззрение потерпело сокрушительное поражение. Когда же кто-то из докладчиков-марксистов попробовал перейти от содержательных аргументов к политическим, то зал начал хлопать и не дал ему говорить. Победа отца Александра была очевидной. На выступление вокально-инструментального ансамбля во второй части вечера почти никто из переполненных впечатлениями людей не остался.