Текст: ГодЛитературы.РФ
«Альпина» переиздала атмосферный роман Уны Харт, известной также как Анастасия Максимова — отличный повод перечитать эту историко-приключенческую историю.
«Когда запоют мертвецы» — это атмосферный текст о суровой и загадочной Исландии XVII века, сдобренный солидной порцией магического реализма. В центре повествования — юный семинарист Эйрик Магнуссон, мечтающий овладеть искусством гальдра (скандинавского колдовства): управлять мертвыми, наводить мороки, подчинять бесов, но при этом — помогать простым людям. А еще Эйрику предстоит стать священником, и главный конфликт романа как раз строится на попытке героя совместить пасторские обязанности с тайным знанием: желательно, не обнаружив себя на костре за ересь. Параллельно с этим развивается история Дисы, девушки из бедной рыбацкой деревушки, обладающей кое-какими необычными способностями...
Роман основан на исландском фольклоре и легендах о преподобном Эйрике Магнуссоне — реальном историческом персонаже, священнике и чернокнижнике. Автор мастерски воссоздаёт быт, язык, традиции и атмосферу эпохи, погружая читателя в мир, где магия естественна, а граница между жизнью и смертью зыбка.
Предлагаем прочитать отрывок.
Когда запоют мертвецы. Жизнь и приключения пастора и чернокнижника Эйрика Магнуссона / Уна Харт. — М. : Альпина нон-фикшн, 2025. — 512 с.
***
Епископ Южной Исландии Бриньоульв Свейнссон выпорол Эйрика Магнуссона собственноручно, не дав тому умыться, отдохнуть и переодеться. После бессонной ночи и дурмана холодной могилы парень чувствовал удары розог как будто издалека. Но Эйрик не мог не думать о том, какая честь оказана ему — быть высеченным самим епископом! Наверняка не много школяров, когда-либо проходивших обучение в Скаульхольте, могли таким похвастаться. Впрочем, у них с Бриньоульвом Свейнссоном был общий предок — наверняка Йоун Арасон пустил бы слезу, глядя, как один его потомок терзает другого за то, что последний ненароком поднял из мертвых целое кладбище. Порка была болезненной, но в некоторой степени даже почетной.
Епископ порол с датской методичностью: с оттяжкой, жаля в одни и те же места, пока кожа не покроется синяками и не закровит на местах разрывов. Эйрик не мог точно назвать число ударов, предполагал только, что их было между двумя и тремя десятками. Как человек уже в годах, хотя и весьма крепкий, епископ здраво оценивал свои силы: он мог хорошенько отходить только одного школяра, Магнуса и Боуги пришлось передать в руки учителей.
Когда наказание закончилось, Бриньоульв Свейнссон швырнул пук розог в угол и велел Эйрику одеваться. По его лицу невозможно было сказать, доволен ли он полученным результатом или жалеет, что не высек школяра сильнее. Завязывая штаны, Эйрик оглядывался. Он не впервые был в доме епископа, но рассматривать жилище Бриньоульва Свейнссона каждый раз было увлекательно — все равно что изучать цветные стеклышки в витражах в храме. Кажется, что знаешь их уже наизусть, но глаз то и дело зацепится за что-то новое. В углу бадстовы стоял настоящий деревянный писчий стол — подарок короля, не иначе. В Скаульхольте все знали, что несколько лет назад епископу предлагали место королевского историка в Дании, но тот вежливо отказался, сославшись на то, что пользы от него здесь, в Исландии, будет несравненно больше. Свое слово Бриньоульв Свейнссон сдержал: он скрупулезно собирал каждый клочок старинных манускриптов, до которых мог дотянуться. Если он не был занят церковными делами, его всегда можно было найти за переводами древних рукописей или перепиской с учеными мужами со всех концов Европы. Эйрику было жаль думать, что большая часть этих работ отправляется в королевскую библиотеку, вместо того чтобы остаться на земле, которой они принадлежат.
Бриньоульву Свейнссону всегда льстила заинтересованность школяров в его трудах, поэтому он охотно показывал ценные экспонаты своей сокровищницы. Так, однажды Эйрику посчастливилось соприкоснуться с настоящим чудом: сборником саг «Книга с Плоского острова». Епископ умилялся, глядя, как трепетно Эйрик касается страниц из тонкой телячьей кожи, как жадно изучает иллюстрации, на удивление яркие, несмотря на то что им сотни лет.
Сквозь застекленное окно пробивался слабый утренний свет. Колокол созывал всех на утреннюю молитву. Жена епископа, тихая и приятная Маргрета Халльдорсдоттир, принесла завтрак и доброжелательно улыбнулась Эйрику, поставив перед ними миски со скиром и маленькие керамические чашечки с травяным настоем, пахнущим тимьяном. Стенки посуды были такими тонкими, что Эйрик каждый раз боялся их сломать, сжав слишком сильно. За время ученичества в Скаульхольте такие настои с травами прочно стали связываться у него с вечерами, проведенными в обществе епископа и его семьи.
Бриньоульв Свейнссон дождался, пока Маргрета выйдет в кухню, плотно задернув за собой занавеску. Все это время он не спускал с Эйрика тяжелого взгляда, словно решал, стоит ли всыпать парню еще или на сегодня с него довольно. Юноша наконец почувствовал, как саднит тело: не только от ударов розог, но и от царапин и синяков, полученных на кладбище. Когда епископ предложил ему сесть, Эйрик отказался, и это Бриньоульву Свейнссону пришлось по душе.
Сам он тяжело опустился на стул, сделал большой глоток из чашки и сверкнул глазами на Эйрика, ткнув пальцем тому в живот:
— Доставай.
Эйрик не сразу понял, на что указывал епископ, и, только пошевелившись, ощутил, как кожу колют засунутые под рубашку книжные страницы. Он осторожно извлек их из-под одежды и положил на стол, тщательно разгладив. Пергамент был грязным и сырым. Странно, как за столько лет под землей он не истлел окончательно… Местами в нем зияли дыры, как в старом одеяле, кое-где чернила смазались и прочесть написанное не было никакой возможности. Все же текст не исчез совсем, хотя символы были Эйрику незнакомы. Листы хранили молчание.
Бриньоульв Свейнссон долго смотрел на страницы волшебной книги, не прикасаясь к ним и ничего не говоря, сдвинув на переносице брови и опустив тяжелые большие кисти рук на стол рядом с пергаментом. Эйрик не смог бы сказать, что выражал взгляд епископа. Тот был одним из самых умных и проницательных людей в стране и прекрасно знал, что нет в Скаульхольте школяра, который не пытался бы овладеть гальдом. Колдовство было повсюду: мальчишки рисовали руны на камешках и клочках кожи, вырезали на рыбьих костях и щепках, использовали их для победы в драке и чтобы скорее овладеть латынью, с помощью гальда привораживали девушек-служанок и вызывали у себя вещие сны… Никто не искал в колдовстве чего-то глубокого, тайного, в отличие от Эйрика, — так самому Эйрику нравилось думать, — но и особого секрета из своих проказ семинаристы не делали. Да и кто же не мечтает стать вторым епископом Готтскальком Жестоким и написать свою «Красную кожу», чтобы золотые руны засверкали на алом пергаменте!
Впрочем, что-то Эйрику подсказывало, что одно дело — грезить о своих подвигах, хвастаясь перед парнями талантом открывать замки без ключа, и совсем другое — поднять целое кладбище.
Епископ постучал пальцами по столу рядом со страницами, затем тяжело вздохнул:
— Скажи мне, Эйрик, о чем была моя вчерашняя проповедь?
— О колдовстве, господин епископ, — без запинки ответил парень. — Вы рассказывали, как на пастора в деревне Киркьюбол два колдуна наслали хворь и их сожгли на костре. Молюсь, чтобы болезнь преподобного прошла, очистившись пламенем.
Бриньоульв Свейнссон поднял на него суровый взгляд. Такой суровый, что даже привычный ко всему Эйрик примирел. На секунду ему показалось, что он испытывает нечто схожее с виной, хотя он не мог бы точно сказать, за что именно.
— Она не прошла, — с нажимом произнес епископ. — Пастор и по сей день страдает не меньше, если не больше, чем раньше! Ты помнишь, в чем преподобный обвинял своих прихожан?
Эйрик прекрасно помнил, какую именно напасть наслали колдуны на пастора, но все равно сделал вид, что задумался:
— Пердящие руны, если мне не изменяет память, господин епископ…
— ПЕРДЯЩИЕ РУНЫ! — взревел Бриньоульв Свейнссон, вскочив со своего места.
Он сделал это так внезапно, что Эйрик безотчетно отшатнулся. Голос епископа гремел, как церковный колокол, возвещавший о начале вечерни. Он и сам будто увеличился в размерах, став похожим на тролля, который с горы грозит кулачищами жителям хутора.
— Двух людей сожгли всего-навсего за пердящие руны и кучку мух, которых они якобы наслали на пастора! А теперь подумай, как скоро под твоими пятками вспыхнет огонь, когда кто-нибудь узнает, чем ты занимался на кладбище!
Внезапно стало не до смеха. Даже Эйрик мог почувствовать, когда его остроумие неуместно. Впервые он не нашелся с ответом. Все эти безумные истории о колдунах, которых сжигают живьем на собственном подворье, ничего общего не имели с мирным существованием в Скаульхольте. Ничего похожего не могло произойти и у него дома, где одни и те же семьи поколениями жили бок о бок. Соседи могли недолюбливать друг друга, могли годами не разговаривать, не садиться рядом в церкви, сплетничать и злословить, но Эйрик и вообразить не мог, чтобы дело дошло до обвинения в колдовстве. До костра. До убийства.
Все знали, что в Исландию эту заразу — охоту на ведьм — принесли датчане. Хотя подобные дела до суда доходили крайне редко и были немногочисленны, но так ведь и на роду на острове было немного. Теперь решили истребить последних? Эйрика охватила такая злость, что на секунду показалось, что вспыхнет кожа. Он сжал зубы, чтобы не выругаться в присутствии епископа. Бриньоульв Свейнссон вздохнул тяжело и неспокойно, как кит.
— Сегодня же ты возьмешь лошадь и отправишься в Арнарбайли, — медленно произнес он, и Эйрик дернулся. Нет, только не это! Его не могут вот так с позором отослать домой! Возразить он не успел, потому что Бриньоульв Свейнссон поднял руку ладонью вперед и Эйрик внезапно обнаружил, что не может даже разжать губы. Епископу надоело церемониться.
— Дома ты пробудешь до Дня Всех Святых и будешь сидеть там тихо как мышь! — Каждое слово Бриньоульв Свейнссон вколачивал в голову Эйрика точно гвоздь. — За это время мы узнаем, не навлек ли ты беду на Скаульхольт. Я напишу письмо в Арнарбайли вашему пастору, Йоуну Дадасону. Он присмотрит за тобой, но делай все, что он скажет. Скачи без остановок. Увози свою книгу как можно быстрее. Ты ради нее рискнул жизнью — вот и посмотрим, стоила ли она того.
Когда голос епископа отгрохотал в бадстове, внутри будто стало просторнее. Разум Эйрика метался, как мошка вокруг фитиля. Пробыть дома до Дня Всех Святых? А что потом? Что ему сказать родителям?
— Мне можно будет вернуться? — спросил он гораздо тише и менее решительно, чем собирался. Вся уверенность вдруг разом выветрилась.
Бриньоульв Свейнссон не спешил с ответом, но в конце концов сжалился и кивнул:
— Я напишу тебе. Когда ты вернешься, то ни с кем не заговоришь о том, что произошло на кладбище. Я сам буду тебя учить.
Эйрик не поверил собственным ушам. После всего, что он натворил, сам Бриньоульв Свейнссон собирался взяться за него! Значит, епископ увидел в нем нечто особенное — талант, отличавший его от остальных школяров, рвущихся нахвататься всего поверхам, но не готовых постигать глубину вещей. Тщеславие засверкало внутри Эйрика, как начищенный датский риксдалер. Окрыленный, он схватил со стола мятые страницы и побежал к двери, боясь, что епископ передумает и заберет свои слова назад.
Уже взявшись за кованую ручку, вдруг замер, осененный внезапной пугающей догадкой:
— Господин епископ, драуг ведь не может увязаться за мной до Арнарбайли? Я же не приведу беду в собственный дом?
Епископ не шелохнулся. Он стоял у окна вполоборота к Эйрику, так что свет резко очерчивал каждую морщинку с одной стороны лица, а вторую половину прятал в тени. «Он похож на Одина», — внезапно подумал Эйрик, и от этой мысли ему стало жарко и тесно в собственном теле. Она была такой кощунственной и вместе с тем такой ошеломляюще верной, что Эйрик боялся двинуться, чтобы не спугнуть ее.
Бриньоульв Свейнссон медленно повернулся, и иллюзия рассеялась. Теперь это был просто большой немолодой мужчина с уставшими глазами под нависшими веками.
— Об этом, Эйрик, ты должен был подумать до того, как поднимать покойника.
