САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Дневник читателя. Март 2022 года

Прочитанное Денисом Безносовым в первый месяц какой-никакой, заснеженной, а все-таки весны — от худшего к лучшему

Коллаж: ГодЛитературы.РФ. Обложки с сайтов издательств
Коллаж: ГодЛитературы.РФ. Обложки с сайтов издательств

Текст: Денис Безносов

1. Maggie O'Farrell. Hamnet

Tinder Press, 2020

(На русском языке книга издана в переводе М. Юркан под названием «Хамнет»; М.: Inspiria, 2021)

У Шекспира (о котором толком не ясно, существовал ли он на самом деле) и Энн Хэтэуэй (которую отец на самом деле звал Агнес, а вовсе не Энн) был сын Хамнет (что, разумеется, звучит точно как Гамлет), погибший в одиннадцатилетнем возрасте во время эпидемии чумы. Конечно, в процессе чтения мы узнаем о тех зыбких, едва различимых связях, что косвенно тянутся от реальных событий (практически не подтвержденных фактами) к шекспировским творениям, отражавшим внутренний мир автора (или коллектива авторов). Но главным героем у Мэгги О'Фаррелл станет вовсе не несчастный полувымышленный мальчик, а его мать, та самая Агнес Хэтэуэй, которой предстоит переживать трагедию и вспоминать детали своего прошлого — встречи с будущим мужем, фигурирующим здесь без какого бы то ни было имени, и всю их последующую совместную историю.

Повествование у О'Фаррелл — как это часто бывает в современной британской литературе, претендующей на элитарность, — строится умеренно нелинейно, фрагментарно, фиксируясь на отдельных сценах/кадрах, будь то случайная встреча в гостиной, игра детей во дворе, подслушанный диалог за стенкой или глубокомысленное переглядывание персонажей. Каждый подобный эпизод прописан вполне профессионально, с правильными словами и фразами на правильных местах. Таким же образом, безупречно стерильно, выстроена и композиция романа — разговоры, паузы, описания, тревожные нагнетания, глубокомысленные аллюзии, раскавыченные цитаты, эмоциональные реплики, ссоры, намеки, всхлипы — все на своем месте. Но кроме мастерства, полученного на курсах по литмастерству, в романе больше ничего нет.

2. Jennieke Cohen. My Fine Fellow

Harper Collins, 2022

Элена Хиггинс и Пенелопа Пиккеринг живут в тридцатые годы XIX века в Англии, учатся в Королевской кулинарной академии и достигают там ошеломительных успехов. Элена подходит к готовке со строгостью и пуризмом, следует правилам и поучениям; Пенелопа экспериментирует, заимствуя технику из экзотических кухонь. Обе мечтают стать кулинарными консультантами для богатой элиты. Однажды девушки встречают полуграмотного Элайджу Литтла, обладающего природным талантом сочетать вкусы, и решают совместными усилиями превратить его в повара. Между тем, Элайджа — приемный сирота, еврей, эмигрировал сюда из антисемитской Баварии; он хочет познакомить мир со своей культурой, в том числе через приготовление пищи. Прямо как Пенелопа, дочь белого англичанина и филиппинки, которая тоже хочет сохранить заложенную в нее при рождении культуру и посредством вкусов делиться ею с окружающими.

Роман Дженнике Коэн затрагивает сразу несколько заезженных современным искусством тем — столкновение чопорного английского общества с неминуемыми переменами, борьба за права женщин в мире, который мужчины построили для мужчин, борьба за свою национальную идентичность, за право знакомить людей со своей родной культурой и ничего не стесняться, борьба за всевозможное равноправие... Эти и прочие похвальные заявления преподносятся через посредственный сюжет с посредственными персонажами, переговаривающимися между собой посредственными диалогами. Будто смотришь проходное, необязательное кино, снятое, чтобы сказать нечто важное вслед каким-то актуальным событиям.

3. Salman Rushdie. Languages of Truth: Essays 2003-2020

Jonathan Cape, 2021

Салман Рушди, один из лучших современных писателей (по какому-то недоразумению до сих пор не удостоенный Нобеля), практически лишен свойственного интеллектуалам снобизма. В его эссеистике размышления о структуре художественного произведения и цитаты из всей мировой литературы на равных соседствуют с фрагментами поп-культуры — кассового кино, музыки, новостных повесток и проч. Точно так же и сугубо литературные рассуждения полны сопряжений далеких вроде бы идей — например, в эссе, посвященном киноадаптациям, Рушди свободно сравнивает технику Фитцджеральда с вариацией Дэвида Финчера, или в другом тексте, о феномене лености, пинчоновский Тайрон Слотроп из Gravity's Rainbow, сочетающий в себе энтропию с апатией, сопоставляется с фигурой Ильи Ильича Обломова.

Рушди крайне литературоцентричен, любое его размышление — будь то терроризм и Бен Ладен или пресловутая пандемия — сопровождается некоей аллюзией либо прямым сравнением с тем или иным художественным источником (так, в связи с пандемией возникает привычный набор из "Чумы" Камю и "Дневника чумного года" Дефо). Поскольку искусство ценнее и подлинней реальности, а все события возникают в соответствии с логикой композиции текста, внутри которого обитает наша повседневность. Так, у Рушди настойчиво постулируется существенное преимущество вымысла перед т.н. реализмом: «Многие молодые писатели, прежде чем приступить к сочинительству, прикрепляют над столом такую мантру «пиши, о чем знаешь», отсюда — и всякий воспитанник creative writing подтвердит — у нас столько книжек про переживания подростков с городских окраин. Я бы дал другой совет. Пишите, о чем знаете, только если то, что вы знаете, действительно интересно... Если же это не так, не пишите об этом. Пишите, о чем вы не знаете. И тут два варианта. Первый — выйти из дома и отыскать историю где-то еще... Другой — вспомнить, что художественное произведение все ж таки опирается на вымысел, и начать выдумывать».

4. Шарль Левински. «Кастелау» (пер. М. Рудницкого)

Издательство Ивана Лимбаха, 2021

1944 год. Группа немецких кинематографистов отправляется в альпийскую деревушку Кастелау снимать ура-патриотический фильм о непобедимости Рейха. Разумеется, проведены все подготовительные процедуры, получено одобрение государства, сверстан бюджет, утверждены сметы и прочее необходимое. Но по дороге в Альпы случается досадная неприятность — два грузовика с оборудованием и съемочной группой попадают под бомбардировку. Остается четверо актеров, режиссер, сценарист, оператор, одна камера и страшное нежелание возвращаться в Берлин, где придется объясняться с начальством: бюджет ведь освоен, а работы не выполнены. Поэтому фильм будут снимать во что бы то ни стало, используя любые подручные средства, пока на фоне станет распадаться на части победоносная Германия, а близлежащие территории начнут отходить противнику.

Роман Шарля Левински построен в виде сумбурного документального исследования, собранного из различных псевдоархивных материалов, расшифровок интервью, анкет, выписок из википедии и сопутствующих комментариев автора: чудаковатого неудачника-киноведа, одержимого изучением биографии известного голивудского актера, который, как оказалось, начинал карьеру в Рейхе. Исторические факты филигранно вплетаются в художественную действительность, реальные личности мелькают в репликах персонажей наряду с вымышленными. Говорят герои Левински очень по-разному, будь то устная речь, записанная на диктофон, или дневник протагониста. Точно так же полифонично строятся и рукописи персонажей — скажем, один из героев, сценарист, ведет дневник, который считает главным творением своей жизни, и перемежает линейные суждения вставными новеллами с участием как будто бы реальных лиц. Словом, мастерски-очаровательная проза.

5. Judith Schalansky. An Inventory of Losses (translated by Jackie Smith)

New Directions, 2020

Группа полумифических островков Туанаки, входивших некогда в состав Островов Кука, нынче навсегда исчезла с лица Земли. Каспийский, он же туранский или закавказский, тигр обитал когда-то в Средней Азии, но потом вымер (поговаривают, сам Александр Македонский охотился на таких при помощи дротиков). Немецкий физик XVII века Отто фон Герике, прославившийся изучением давления воздуха и экспериментами с вакуумом, заинтересовался обнаруженными в 1663 году в пещере близ Кведлинбурга останками странного существа, походившего на единорога, и воссоздал из костей нечто еще более странное (с результатом можно ознакомиться в магдебургском музее естественной истории). Берлинский Дворец республики, построенный на Дворцовой площади на месте снесенного в 1950-м Королевского дворца, был также снесен в 2008-м, дабы на его месте воссоздать нечто похожее на исконное здание. А еще семь книг древнеперсидского мыслителя Мани (от которого манихейство), пейзаж Каспара Давида Фридриха с Грайфсвальдской бухтой, любовные песни Сапфо, «Женщина с закрытыми глазами» Люсьена Фрейда, украденная из роттердамского музея в 2012-м и сожженная в румынской печи вместе с несколькими другими шедеврами мировой живописи.

Юдит Шалански изучает феномен потери, пытается инвентаризировать утраченное человечеством, описать не саму ситуацию, при которой был навсегда утерян примечательный предмет, а своего рода впечатление от утраты, фрагменты обрывочных размышлений об объекте, будто бы на наших глазах просыпающихся сквозь пальцы. Однако какими бы причудливыми и хаотичными ни были обстоятельства исчезновения, Шалански стремится к педантично выверенной модели текста — в каждой главке, выполненной в различном жанре и стилистике, всегда ровно 16 страниц, и композиция, подобно стержню, держит на себе всякое, пускай и путаное, умозаключение.

6. Julie Otsuka. The Swimmers

Knopf, 2022

Каждый день (либо по оговоренным дням) группа людей собирается в подземном бассейне, чтобы во время плавания испытать ощущение полноты жизни. Там, наверху, на урбанистически суетной поверхности они вынуждены спешить на работу / с работы, совершать какие-то бессмысленные действия ради бесконечно ускользающей цели. Там, на поверхности их повседневное брожение не приносит ничего, кроме усталости и подступающего к горлу уныния, в то время как здесь, в уютной невесомости, вдали от распорядка дня и правил поведения, в компании незнакомцев-единомышленников, они способны погрузиться в тишину и умиротворение. Они сливаются в неразделимую общность, стремящуюся к искусственному водоему, где им гарантирована безопасность. Однако привычный ход вещей однажды нарушается — на дне бассейна возникает трещина, которая может лишить героев источника успокоения. Вскоре изнутри них начинает нарастать страх перед необъяснимой, но вероломной неотвратимостью, энтропией.

Подобно The Virgin Suicides Джеффри Евгенидиса и Even the Dogs Джона Макгрегора рассказчиком у Джули Оцуки выступает общность голосов, своего рода хор античной трагедии, где невозможно расслышать отдельных реплик. Сплошное "мы", монотонно утопая в рефренах и осязаемой метафорике, повествует о назревании катастрофы, об ощущении грядущего разрушения, которое еще не случилось, но вот-вот непременно произойдет, о бессилии изменить стихийное разрушение и вынужденном смирении с утратой безопасности. И несмотря на то, что во второй части отдельные голоса все же начинают звучать обособленно, в их интонациях нет индивидуальности. Так, вероятно, Оцука вновь напоминает о том колоколе, который «звонит по тебе».

7. Ольга Токарчук. «Правек и другие времена» (пер. Т. Изотовой)

Эксмо (Inspiria), 2021

История деревушки Правек началась давно — десятилетиями она существовала в польской глуши, как живой организм, и обитали в ней примечательные люди, а в лесной округе — оборотни да водяные. Жила в деревушке Геновефа, муж ее ушел на войну, не вернулся (но потом вернулся); и влюбилась Геновефа в молодого Эли. Родила ему девочку Мисю и мальчика Изыдора, положив начало одному из главных родов Правека. Жила еще там Колоска, лесная женщина, прозревавшая самую суть первобытного мира, и потом жила ее дочь Рута. Жил чудаковатый помещик Попельский и всю свою жизнь играл в мистическую игру, видел сны на заданные темы. Еще жил в Правеке ксендз, чьи затопленные луга населяли похотливые лягушки. Была там живая икона Матери Божьей Ешкотлинской, жили девушка Флорентинка, которую всюду преследовала пугающая луна, и Старый Божский, полжизни просидевший на крыше дома, созерцая мир. И все они видели вещие сны, бродили по замкнутому пространству и стремились увидеть истинную реальность, запрятанную под оболочкой заунывной повседневности и нескончаемой исторической мясорубки.

Правек Ольги Токарчук похож на Макондо Маркеса и Алвертон Адама Торпа с борхесовскими отголосками в духе «Тлён, Укбар, Орбис Терциус». Деревня как будто находится в самом центре Вселенной, в точке, из которой вырастает весь мир (так, однажды Мися показывает Изыдору границу поселения, за которой ничего нет, и всякий ступивший туда превращается в камень). Магический реализм Токарчук постоянно балансирует между магией-фантастикой и историческим реализмом. Предметы в пространстве Правека одушевляются, растения и животные наделяются человеческими чертами, но при этом вокруг бушует самый что ни на есть реальный XX век. Выстраивая полное причуд жизнеописание вымышленной польской деревни, Токарчук рассказывает о человечестве в целом и о человеке, существующем вне времени, но вынужденном мириться с его законами.