Текст: Андрей Цунский
Иногда везет. Телефон Арканова попал мне в руки случайно, но грех было не воспользоваться возможностью – первое в России интернет-издание обновлялось как можно чаще, фамилии должны были звучать известные. Арканов ответил с первой же попытки, но ответил без энтузиазма:
- Интервью… Знаете, нет вообще никакого желания. Приходят люди, которые меня знать не знают, зато пишут про меня потом такую чушь, что неудобно перед знакомыми. Задают идиотские вопросы… Я не к тому, что вы окажетесь таким же, но просто – о чем?
Когда дают такой королевский пас, нужно забивать гол в одно касание.
- Вот об этом мы и могли бы поговорить!
- А что… Ну, забавно могло бы получиться. Давайте попробуем.
Так что дивным июльским днем я шел по легендарным арбатским переулкам, в одном из которых и располагалась квартира писателя Аркадия Арканова.
Теперь нужно кое в чем признаться и кое что прояснить. Нет, разумеется, я бы не стал спрашивать глупости, писать чушь и уж тем более позорить Аркадия Михайловича перед знакомыми. Сложность была в том, что в то время фамилия его была у всех на слуху, но книги его были огромной редкостью – сейчас и объяснить-то невозможно, почему книг печатают, сколько приказано, а не столько, сколько можно продать. А какие-то сведения о популярных авторах и известных людях ходили по стране в виде сплетен и состояли едва ли не наполовину из какого-то удивительного вранья.
- «В пионерском лагере один из пионеров с гордостью рассказывал нам о том, что его дядя недавно приехал из другого лагеря (не пионерского), где провел несколько месяцев на соседних нарах с Высоцким. Посмотрев фильм «Чучело», девочки и мамы спрашивали друг у друга, задушила Пугачёва свою дочку до этого фильма или после (сам по себе очень интересный подход). Многие утверждали, что не только после, а именно за него. Толстый поэт долго рассказывал мне, как страдает без Петербурга в Америке Иосиф Бродский, и как ему хотелось бы иметь детей. На ответ, что сын у него вроде как есть, поэт замахал ручками и затопал ножками (а я собрался пойти и сообщить сыну Бродского, с которым был знаком - что его на самом деле нет). С яростью обсуждали в некоторых неприятных компаниях сам отравил художник Глазунов жену - или нет. Так что сейчас, слыша некоторые фантазии, понимаешь, что бывает, когда место фактов занимает богатое воображение дурака…»
Сейчас принято во всем обвинять и за все проклинать девяностые годы. Как будто все, кто жил в девяностые, в эти же года и родились. Да и началось все пораньше.
Когда я пришел к Арканову в квартиру, Аркадий Михайлович проводил меня в кухню и предложил чаю. Мы сели чаёвничать и говорить. И я спросил, не возненавидел ли Арканов журналистов вообще? Он ответил:
- «Я не хочу сказать, что плохо работают все журналисты - к счастью, это не так. Но большая их часть работает, взяв на вооружение стандарты худшей части западной прессы, той, что часто огульно называют «желтой». Не всякая, опять же, «желтая пресса» - это плохо. Есть и в этом цветовом спектре работы хорошего качества. Но вот то, что пишут, желая только одного - поразить читателя, выдать ему жареный факт из жизни известных людей - это не радует. К тому же есть разные категории известных людей. Звезды шоу-бизнеса сами искусственно создают шум вокруг себя, чем больше вокруг них небылиц - тем больше приковано к ним внимание, тем лучше идут дела... Чем больше эпатажа, тем больше они сверкают в отраженном свете. Это как дым на сцене - от него не зависит качество музыки, но это атрибут... А журналисты частенько переносят такой стиль на людей, которые к понятию шоу-бизнеса и к понятию "поп-звезда" не имеют никакого отношения».
Кстати, это важный вопрос. Был ли Арканов «звездой»? И приходится признать – в какой-то степени – был. Его выступления с собственными репризами, его собственное исполнение собственных песен (было и такое), его высокий статус на телевидении и на радио, участие в праздничных концертах и в тотально популярной передаче «Вокруг смеха» - это звездный статус. И ничего не поделаешь.
И статус этот он поддерживал. Мало кто умеет носить хороший костюм. Надеть-то может каждый, а вот носить! Арканов умел. Бокал в его руке выглядел всегда уместно. Произнести тост или целую речь – ну кто мог лучше? Он, бес сомнения, был звездой, хотя особой, с безукоризненными манерами.
Зачем ему это было нужно? Ведь можно было, если так радеешь о своей приватности, остаться автором, навсегда в тени, никаких тебе беспокойств. Однако противоречие всегда заложено внутри самой личности, внутри характера художника. Возможно, он и вовсе не хотел быть звездой! Но вот ведь как бывает – пришлось.
И началось все с того, что Аркадий Арканов окончил Первый Московский медицинский институт имени Сеченова и стал врачом.
Об этом периоде своей жизни он как-то сказал, что бросил медицину, когда понял, что Чехова из него не выйдет. В этой фразе спрятана одна из формул его юмора, и веселый, и печальный одновременно алогизм. В одном издании приводят об Аркадии Михайловиче такую историю:
Писатель-сатирик Владимир Владин: «Хорошо помню один забавный случай. Наша общая знакомая, очень эффектная и остроумная женщина, однажды собрала у себя дома большую компанию. Ближе к ночи, когда все уже разошлись, остался один Аркан. Он даме очень нравился, и она решила «взять быка за рога». И вдруг сообщила: «Либо ты одеваешься и уходишь, либо раздеваешься и ложишься в постель. Я уже все приготовила, а сама отправляюсь в душ». Когда красавица вернулась из ванной, в койке под одеялом лежал Арканов - в очках, пальто и ботинках. Он всегда умел находить неожиданные выходы из сложных ситуаций».
Эта публикация уже не на моей совести, так что привожу – и исключительно потому, что в этом эпизоде раскрывается юмор, созданный по той же формуле. Хотя правдива ли эта история – виднее Владимиру Владину. Вернемся лучше на кухню к Арканову, в 1999 год.
А случалось ли, что деятельность журналистов наносила вам ущерб, расстраивала ваши планы, да просто огорчала, в конце концов?
- «Я далек от мысли, что если у тебя в результате какой-то публикации возникли неприятности, то это заведомо сделано со злым умыслом. Это делается от пофигистского отношения к другим и к своей профессии. Непрофесиионализм - вот что это такое. Бывало, что кто-то выдирал из контекста моей речи какие-то выражения, которые вне этого контекста приобретали совершенно другой смысл. Один раз это привело к тому, что знавшие меня люди звонили и спрашивали: «Да как ты мог такое сказать? Что с тобой случилось?» Уж и не помню в какой газете напечатали интервью со мной. Я рассказывал о том, как познакомился со своей первой женой, Майей Кристаллинской. Рассказал, как увидел ее в одной компании, она безумно мне понравилась, а приятель, с которым мы там были, спросил: «Понравилась?» «Безумно!» - честно ответил я. «А слабо тебе на ней жениться?» «На ней - хоть сейчас!» - сказал я, имея в виду, насколько сильное впечатление она на меня произвела. Потом читаю в газете заголовок: «Арканов женился на Кристаллинской на спор» ...
- Ее родственники, наши друзья, да и просто мои друзья, которые меня сколько лет уже знают, были просто ошарашены и очень расстроены. «Как же ты такое сказал?» И мне было очень неловко и стыдно. Вот это все очень огорчает и разочаровывает. Порой хочется дать себе слово никогда никому никаких интервью не давать. А как-то приехал в Ригу, а мне подают газету, где черным по белому пишут, что ко мне пристали на улице две путаны, а когда я отказался от их услуг - подошли два их сутенера, требовать неустойку в сто баксов, и уже собрались было меня побить, но тут один из них завопил: "Да это же Арканов!" и, взяв автограф, отпустил. Смешно, наверное... Только вот ничего даже похожего со мной не происходило!»
О своей карьере врача Арканов вспоминал не то чтобы неохотно – но честно признавал, что профессия эта оказалась не для него. Да и понятно – ведь еще в раннем детстве и родители, и он сам думали, что мальчик станет музыкантом. Семи лет был принят в Гнесинское училище по классу скрипки. Но вмешалась война. Эвакуация, годы без возможности заниматься. А когда вернулись – время ушло. Скрипка не тот инструмент, играть на котором можно учиться поздно. Потом была виолончель – а тут вмешалась послевоенная бедность. Инструмент был прокатный – а денег не стало вовсе. Только в институте он позволит купить себе… трубу. Во-первых, ему нравился джаз, во-вторых – играть на ней проще, а в-третьих – труба давала подработку в студенческом духовом оркестре.
Писательство тоже началось примерно тогда. Вокруг были пишущие люди, в институте он и познакомился с Григорием Гориным – и соавторство с ним продлится годы, а дружба останется навсегда. Только тогда Арканов был Штейнбоком, а Горин – Офштейном. Спектакль, где он был одним из авторов, получит серебряную медаль Всемирного фестиваля молодежи и студентов. И в том же году он получит диплом врача.
Несколько лет он трудился в обычной больнице. Тяжело переживал смерть своего первого пациента:
- «Разве такое можно забыть? Я тогда очень сильно переживал, хоть от меня в тот раз совершенно ничего не зависело: этот человек умер в считаные секунды. Мы готовили его к выписке, и внизу, у входа в больницу, уже собрались его родственники. Мы буквально поставили этого больного на ноги, и в благодарность они принесли врачам цветы и корзину яблок. И вдруг, за одно мгновение, у пациента началось чудовищное желудочное кровотечение, которое привело к молниеносной смерти. И заведующий отделением сказал мне, молодому специалисту: «Идите, Аркадий Михайлович, сообщите родственникам!». Знаете, ничего более страшного я в своей жизни не испытывал. Ни до, ни после…»
А потом говорил так:
- «Медицина учит правильно относиться к таким понятиям, как жизнь и смерть, что тоже необходимо любому творческому человеку. Я, конечно же, не знаю всех тайн, мне, как и любому живому человеку, трудно сказать, что находится там, за последней чертой. Но одно я знаю точно: как не следует очень уж восхвалять процесс жизни, так не следует и сильно драматизировать процесс смерти».
Молодые врачи Штейнбок и Офштейн начали сотрудничать с журналом «Юность», понесли первые миниатюры на радио. И тут им выдвинули требование, которое нам нынешним покажется диким: нужны псевдонимы, а лучше и вовсе сменить фамилии. Так и появились однажды Арканов и Горин.
Друзья стали авторами программы «С добрым утром» на радио, работа за письменным столом и давала больше, и отнимала все больше времени. Появились и серьезные деньги. Арканов вспоминал, что их написанная в соавторстве пьеса «Свадьба на всю Европу» шла одновременно в восьмидесяти двух театрах СССР. Каждый из них получал примерно тысячу рублей в месяц. Какую бы цифру вы ни написали сейчас, пытаясь перевести советские рубли в современные, выйдет меньше. С такими деньгами можно было себе позволить каждый день ходить в ресторан – причем, как подметил когда-то уже в Америке Довлатов, читать меню слева направо. Одеваться как угодно хорошо. Если нужно – сесть в самолет и полететь на море, на любой курорт СССР. Вот правда море было только одно и за пределы улететь… Впрочем, многим сейчас кажется, что это было даже хорошо. И что ж они в том времени не остались?
Горин купил квартиру. А Арканов… спустил все копейки на ипподроме. Деньги были все нужнее и нужнее, привычки ко всему хорошему менять не хотелось, и тогда пришлось начать выступать самому.
А в 1999 году Аркадий Михайлович подлил нам еще чаю и продолжил:
- «Ну, во-первых, всегда надеешься на то, что человек, который к тебе приходит с такой целью, поведет себя профессионально и порядочно. Будет задавать нормальные вопросы. Мне выговариваться не нужно - про себя я знаю все, думаю, что много знаю и про нашу жизнь, имею свою точку зрения, но поучать я никого не собираюсь и терпеть не могу, когда от меня этого хотят. Или когда кто-то другой этим занимается. Учить надо в детстве - грамоте в широком смысле слова. Я так же не люблю ни с кем спорить, что-то доказывать... Это неинтересно. Но есть какие-то вещи, которые требуют пояснения. Ждешь нормальных вопросов. А спрашивают: «А расскажите что-нибудь смешное», «А как вы прикольнее всего встречали Новый год?», «А как вы кого разыгрывали?», «А что вы любите есть?» и совершенно бесит вопрос о «творческих планах». Я тут просто сразу становлюсь мертвым... А таких вопросов они приносят десять штук!!! Еще иногда спрашивают про съемки программы «Белый попугай». Мало кто знает, что я прежде всего - писатель, что у меня довольно много книг... Но об этом многие из них даже не знают! Журналисты часто, когда идут к человеку, даже не знают о нем самом почти ничего. Не готовятся к такой встрече - и тут не обо мне речь, так со всеми часто происходит».
- «Журналистика - лишь часть системы. Назови ее какой угодно по счету властью, она лишь малая часть процесса, происходящего в обществе. Сейчас абсолютно ясно, что частью процесса, в общем именуемого «беспредел». В политике, в попсе, беспредел по отношению к клиенту в банке... Это испытывают все. А каждый должен иметь право пусть на небольшое пространство, но на которое кто-то может проникнуть только с вашего большого разрешения. В Америке вот, например, пишут на лифте – «Не больше шести человек». Лифт огромный и спокойно увезет десять, но тогда в нем будет мало пространства для того, чтобы каждый себя хорошо чувствовал. Охраняется личность человека. Кто-то - не обязательно журналист, подходит на улице, без всякого злого умысла - но не понимает, что этого делать нельзя, не надо...»
- «Или отказываешься отвечать журналисту на вопрос, а он чувствует себя обиженным, считает, что ты проявил высокомерие... Да нет высокомерия, просто не знает человек, что есть вопросы, которых нельзя задавать! Спрашивают: «Вы женаты?» Ответ «Да!» вполне возможен. Но спрашивать, «А любите ли вы свою жену?» уже нельзя. Кто ответит «Нет?» Только грубый, невоспитанный, злой человек. А у людей всякое может быть. Вопрос предполагает один ответ. Зачем его задавать? Но задают и такие. Ответ может быть только один – "Извините, я вам об этом не скажу! Это только мое, только меня касается!"»
Эти выступления отнимали очень много времени, сил – но давали и общение, возможность видеть и чувствовать, что именно волнует аудиторию сегодня, сейчас. Программы его выступлений появлялись одна за другой, он летал из города в город. У него появился тот самый звездный статус. Однако, по неумолимому стремлению природы к равновесию – эти поездки отвлекали его от письменного стола. А с другой стороны – уходило то время, когда жанры не смешивались, манеры были только хорошими или плохими, поведенческие паттерны были строго очерчены. Когда все измельчало и смешалось, Арканов, как казалось, и сам не захотел писать серьезно. И предупреждал молодых:
Им нужно знать, на что они идут. Что их ждет успех в одном проценте из ста, если они пишут серьезную литературу. Успех в виде денег и популярности у народа. Но серьезному писателю вряд ли нужна такая «собачья» популярность, цена которой – подписать автограф человеку, который смутно помнит, кто ты такой, и знает только, что ты из телевизора. Вот когда не было телевидения, тогда эта популярность чего-то стоила. Она была дорога. Хемингуэя все знали без всякого телевидения. И Эдди Рознера тоже. Поэтому если человек начинает заниматься серьезной литературой, его ждут большие трудности. Потому что сегодня это негде опубликовать. И некому это читать. Назовите мне журнал, в котором можно прочитать высокое литературное произведение? Их нет. Анекдоты – пожалуйста. Шутки – сколько угодно. А литературы – нет.
В последние годы Аркадий Михайлович вдруг осуществил то, что долго не получалось. Он счастливо женился. Он записал альбом джазовых композиций – не для широкой публики, а для себя и для друзей, ни на секунду не преувеличивая своих музыкальных достижений. Жил там, где хотел:
- «Мой дом - то есть моя квартира, своего отдельного дома у меня нет, ни в загородном ни в каком варианте. Здесь удобнее говорить - никто не отвлекает, не шумит. Особенного у меня ничего нет и скрывать мне нечего... А приглашая к себе, опять-таки - надеюсь на тактичность. И ведь бывают такие журналисты, которые спрашивают: «А вы не против, если я об этом напишу?» Это очень ценно, они есть! Бывают такие, лезут во все щели, «Ой, посмотрите-ка, какая у вас ванна!» Ну ванна! Ванна... У каждого есть ванна, каждый иногда моется!»
Он по-прежнему много выступал, вот только места для выступлений изменились. Если раньше это были концертные залы, филармонии, огромные дворцы культуры студия в Останкино – теперь его площадками стали рестораны и клубы, где проводили корпоративы и юбилеи. Однако правилам своим, когда-то давно установленным, Аркадий Михайлович не изменял:
- «Мой принцип такой: не допускаю прогиба под публику. Если люди, которые приглашают, ожидают, что я буду корячиться и исполнять "Мурку" - не соглашаюсь. Главное самому получать от работы удовольствие... Если не получаешь его сам, то и никто не получит».
Впрочем, он признавал, что люди с большими деньгами стремятся приглашать не его.
Кое-что об отношении к работе и жизни он сказал абсолютно точно. Он говорил, что есть две свободы:
Первая – это свобода освободившегося раба. Определяется она формулой: «Что хочу, то и делаю». Высшая стадия свободы, до которой нам нужно прожить, возможно, не одно столетие, определяется другой формулой: «Чего не хочу, того не делаю».
Эх, как бы хотелось добиться именно этой стадии свободы… Но вот нужен ли писателю статус звезды? Вопрос ведь в том, от чего мы больше потеряем: скажем, писатель меньше пишет и больше находится в публичном поле. Но тогда потеряло бы ограниченное число читателей, а огромное большинство зрителей… «О, непроницаемая завеса тайн!»
