Текст: Борис Кутенков
В возрасте 86 лет скончался поэт и переводчик, представитель одной из самых ранних групп неподцензурной поэзии Михаил Ерёмин. Литературовед Илья Кукулин опубликовал в соцсетях фрагмент из написанных в эмиграции воспоминаний диссидента, фольклориста и писателя Кирилла Косцинского (настоящее имя Кирилл Успенский) «В тени Большого Дома».
«Вот, между прочим, какой диалог произошел между следователем Кривошеиным и молодым (тогда) поэтом Михаилом Ереминым, как я реконструировал его по замечаниям Кривошеина и Рогова (следователи. — И.К.) и по злобной пене, которая выступала на их губах всякий раз, как упоминалась его, Еремина, фамилия…» (К. К.).
Сайт журнала «Новое литературное обозрение» вспоминает стихотворение Ерёмина 1958 года:
- Забыв, что темь возможна и приятна,
- Повисли совы на сосновых сучьях,
- Поспешно в перья спрятав
- Совиных глаз часы песочные.
- А солнце таяло, как сыр
- У самовара некой волости.
- Вращались чуткие совиные часы
- И вдруг остановились.
«Горький» к 150-летию Михаила Кузмина разместил интервью с исследовательницей его творчества Ладой Пановой. «О том, что Кузмин — представитель гонимых меньшинств и потому массовая российская аудитория позволяет себе от него отмахнуться, можно долго не распространяться. Потоки грязи, которые полились на него после публикации “Крыльев”, оставили на его репутации черные пятна, пока что с него не смытые. Даже специалисты по Кузмину предпочитают закрывать глаза на его политику тела. Но я призываю читать “Крылья” и другие произведения Кузмина с полной серьезностью — так, как мы читаем Кавафиса, Федерико Гарсиа Лорку, Пруста. И тогда эти тексты раскрываются и захватывают своими человеческими коллизиями любого читателя, в том числе такого, как я — принадлежащего к гетеросексуальному большинству…».
«В условиях, когда законы Российской империи загоняли сексуальные меньшинства в подполье, Кузмин делал свою биографию сам. Ее ключевым фактором стал, вообще говоря, подсудный каминг-аут — сначала домашнего масштаба, а потом всероссийского и всемирного. Речь идет о публикации романа воспитания “Крылья”, после которой он просто позволил себе быть собой — и в жизни, и в творчестве…». Важные слова и сами по себе, и в свете текущего момента.
Октябрьский «Новый мир» представляет «Книжную полку» Дмитрия Бавильского. О книге Людмилы Фёдоровой «Адаптация как симптом. Русская классика на постсоветском экране»: «Из огромного массива экранизаций русской прозы профессор Джорджтаунского университета отобрала интерпретации пяти классиков, как оказалось, стойко (последовательно) отвечающих у постсоветских режиссёров за конкретные материи. Так, Пушкин интересен здесь для постановки вопросов “идентичности и её связи с легитимностью власти”. На что опирается власть? На поддержку народа или на помощь союзников? Возможны ли неиерархические отношения лидера и нации?».
О книге Веры Мильчиной «Как кошка смотрела на королей и другие мемуаризмы»: «А может быть, Мильчина, как человек выдающейся письменной культуры, действительно ориентируется на устные жанры. В этом смысле её книга более всего напоминает творческую встречу. В том, что у Мильчиной, ставящей в своей переводческой деятельности задачи головокружительной сложности, фанатов наберётся не на один “Октябрьский зал”, сомневаться не приходится. Два часа чтения практически без антракта». О воспоминаниях (они же – хроника) Евгения Цымбала «Рождение “Сталкера”: Попытка реконструкции»: «Это история о взаимоотношениях людей, где одни дают использовать себя на всю катушку, а другие, несмотря на феноменальную изощрённость, корчатся постоянно от изжоги тщеславия и какого-то космического одиночества…». Словом, читать стоит – и книги, и саму аналитическую хронику Бавильского.
В «НГ Ex Libris» — беседа с Ольгой Славниковой о ее будущей книге, критиках-киллерах, эскапизме любовных романов и многом другом. Об уязвимости творческого человека: «Тебя могут сознательно не замечать, особенно в наше время, когда все так политизировано и все разделены по принципу «свой–чужой». Опять же уязвимость в семье. Мне повезло: мой муж, поэт Виталий Пуханов, меня поддерживает и многое берет на себя по хозяйству, оставляя мне место для прозы. Но ведь бывает и по-другому. Не говоря уже о том, что можно задуматься о своем романе и перейти дорогу на красный свет… Но, с другой стороны, писатель и защищен: у него есть такая сфера, такие миры, которые неуязвимы для свинцовых мерзостей жизни. Как читателя защищает хорошая книга, так и писателя защищает его работа. Какие бы болезненные события ни происходили – все это сырье для прозы, все это однажды станет текстом…». О литературе как форме эскапизма: «Есть такие виды литературы, которые действительно могут быть эскапизмом, например любовные романы. Но если пишешь книгу с надеждой сделать ее фактом большой литературы, то, уходя от жизни, по большому кругу к ней же и возвращаешься. Это не эскапизм, а особая форма медитации, которая помогает лучше понять себя и мир». О непрофессиональных бета-ридерах: «Я прошу своих учеников к ним не обращаться. В лучшем случае такой читатель из числа знакомых просто похвалит текст, но скорее всего собьет автора, предъявив вкусовые претензии, которых быть не должно. Еще хуже, если бета-ридер тоже пишет, зависть – страшная вещь. Роман – это одиночная кругосветка. Надо дотерпеть, дождаться момента, когда будет поставлена последняя точка».
«Новый Берег» публикует подборку новых стихотворений Геннадия Каневского:
- от огромных, стозевных и облых —
- перетёрто и вставлено в стих:
- не теряй, человеческий облак,
- очертаний бесплотных своих,
- не стесняйся усилий бесплодных:
- всё равно не излечишь голодных,
- всё равно не накормишь больных.
- кто стеснялся бесплодных усилий,
- того звали — я помню — василий.
- был он пьян, бородат и блажен.
- его нету уже.
Как всегда, много интересного в свежем номере «Знамени». Эссеистические записки Сергея Костырко «Стамбул. Из турецкой тетради», обзор поэтической периодики от Валерия Шубинского (о стихах Сергея Круглова, Екатерины Симоновой, Александра Скидана, Юлия Гуголева, Андрея Полякова, Максима Глазуна). «Молодое поколение русской поэзии богато именами, и имя Максима Глазуна — одно из самых ярких. Это при том, что дебютировал этот поэт недавно и известность приобрел буквально за год-два. Две публикации показывают диапазон его таланта. Поэма “Наследство” — эпос о пожилом графомане и его внуках. Дольник (или скорее тактовик?) с зыбкими рифмоидами. История состоит из девяти эпизодов, действие которых происходит между 1998 и 2024 (еще не наступившим) годами. Хронология скачет, но сюжет понятен, образы убедительны — пока внезапно сюжет не перемещается из реального плана в фантасмагорический…».
Стихи Василия Нацентова:
- город громадные травы мои
- музыка первая мука крещендо
- гордой рождественской талой земли
- молодость тела только скажи
- дай движенье душе
- первого ржанья какой-нибудь лошади
- в этой зловещей кричащей тиши
- (будто в мгновение казни на площади)
- вот безымянное тело моё —
- Твой мусикийский нетронутый шорох
- верной свирели двухтысячный голод
- ротой солдатской молчащий тростник
Ольга Балла пишет о первой (изданной в этом году) книге Алика Ривина, поэта, который был одной из самых больших загадок советской неподцензурной словесности: «Первая книга Александра (Алика) Ривина (1914, называют и 1913-й, и 1915-й, и 1916–1941, а может быть, и 1942-й) вышла через восемьдесят лет после смерти автора. Точнее, после его бесследного исчезновения. “Его скрюченную фигуру, — рассказывает в предисловии составитель сборничка Петр Гурков, — еще видели первой блокадной зимой в деканате филфака ЛГУ, “в ватнике, в башлыке с книгой”, возле единственной топившейся печи. А затем в дом, где жил Александр Ривин, угодила немецкая бомба — и после той бомбежки его никто никогда не встречал”. Через шестьдесят с лишним лет Олег Юрьев впервые назовет Ривина — к тому времени забытого всеми, кроме разве переживших блокаду старых ленинградцев, и совершенно не прочитанного — одним из самых значительных поэтов своего времени».
Она же – о дебютной поэтической книге Натальи Явлюхиной «Сверкающая усталость» («Русский Гулливер», 2022): «В книгу включены стихотворения за пятнадцать лет — 2007–2022, — для молодого, постоянно меняющегося человека срок значительный, — следуют они друг за другом, видимо, в порядке более-менее хронологическом, и мы можем проследить нарастающее усложнение видения, проблематизацию видимого. Вот одна из начальных станций этого движения:
- смеркается в апреле, серебрится
- ночная Боровицкая насквозь
- пропитанная инеем еловым
- уходит покачнувшись за края
- по линиям размоченным лиловым
- весна в которой плавает ресница —
- единственная истина моя
А вот один из недавних полустанков, — слово “последних” тут чувствуется неуместным, этому движению еще продолжаться и продолжаться:
- — однажды лед запрут как школьный класс
- тебя и слов не станет, но ты скажешь «лед»
- — и по льду застучат колотушки собачьих глаз?
- — и ты скажешь «весна, вперед»
- — и я скажу «рай»? — да — и в немногих
- качнется синяя пустота?
- — но многие опустят в нее лица
- — чтобы кричать, как под водой,
- и отрубиться? — да».
Валерий Лобанов публикует найденное им стихотворение Александра Ерёменко, ранее не известное. В проекте «Система координат» продолжают выходить материалы из серии «Открытые лекции по русской литературе 1950–2000-х годов» (на этот раз тема «Валентин Хромов. Группа Черткова («поэты Мансарды»). Марк Яковлев пишет о двух книгах Михаила Эпштейна – «Проективный словарь гуманитарных наук» и «Первопонятия: ключи к культурному коду».
