Текст: Денис Безносов
1. Sarah Moss. The Fell
Farrar, Straus and Giroux, 2022
Сара Мосс заинтересовалась темой вирусов и разнообразной эсхатологией задолго до эпохи ковида. Ее дебютный Cold Earth (2009 г.) рассказывал о шести археологах, застрявших на раскопках в промозгло-гренландской изоляции, пока в мире бушевал неведомый доселе страшный вирус. The Fell устроен похожим образом – четверо персонажей, вынужденная самоизоляция, ограничивающая полноценную коммуникацию с миром, и непонятный вирус, поджидающий повсюду. Вместо Гренландии – североанглийский, но тоже промозглый Пик-Дистрикт, вместо безлюдного пустыря – тоже безлюдный захолустный городок.
Сорокасчемтолетняя Кейт оказывается на пресловутой самоизоляции с шестнадцатилетним сыном Мэттом. Она перепробовала буквально все – складывала-перекладывала вещи, занималась йогой, исследовала кошачьи следы в саду, бродила туда-сюда; словом, делала то же самое, что и все люди в 2020-м. Однажды она не выдерживает и выбирается за пределы разрешенного периметра, будучи случайно замеченной одинокой соседкой (для которой сидеть взаперти вполне привычно). Четвертый персонаж романа – горный спасатель Роб, который имеет право выходить наружу, но только если того потребует служба. Разумеется, она потребует.
The Fell – не лишенная очарования, но слишком понятная, композиционно симметричная история о сопротивлении сложившимся обстоятельствам, о стремлении во что бы то ни стало выбраться наружу. Роман Мосс небезосновательно (и не в пользу Мосс) сравнивают с Burntcoat Сары Холл, где в изоляции оказывается только что познакомившаяся пара и все проникнуто состоянием клаустрофобии и беспомощности. The Fell же – о безрассудном эскапизме, неутолимой надежде и взаимовыручке, что тоже имеет право на существование, но звучит в этом тексте пресновато и несколько вымученно.
2. Graeme Macrae Burnet. Case Study
Saraband, 2021
У шотландского писателя Грэма Макрэя Бёрнета три основополагающие страсти: криминальное чтиво, психиатрия и ненадежные рассказчики. Рассказчик его первого романа с характерным названием The Disappearance of Adèle Bedeau (2014) путается в показаниях, не может отличить реальные события от собственных интерпретаций и копается у себя в подсознании. Триумфально букеровский His Bloody Project (2015) – лишенная всякой интриги история с кучей разномастных психологических оптик и очевидным убийцей в центре повествования. Наконец, замысловатая The Accident on the A35 (продолжение «Адель Бедо» и вторая часть пока не доделанной «Сентлуисской трилогии») намеренно отдает пошловатым нуаром и рассказывает об эльзасском полицейском-одиночке, въехавшем в дерево неподалеку от Страсбурга и запустившем таким образом череду событий.
Case Study стоит на тех же трех китах. Некто по имени ГМБ (подозрительно совпадающий инициалами с автором) копается в биографии прогрессивного психиатра Коллинса Брейтуэйта, чтобы написать о нем книгу. Когда издатель дает ему понять, что такую книгу никто читать не станет, с ГМБ связывается некто Мартин Грей, у которого оказались дневники его родственницы, некогда бывшей пациентки Брейтуэйта.Повествование в дневниках ведется от имени безымянной рассказчицы, чья старшая сестра Вероника (тоже пациентка Брейтуэйта) недавно покончила с собой, и рассказчица винит во всем психиатра. Чтобы вывести негодяя на чистую воду, она записывается к нему на прием под именем «Ребекка Смит», но по мере лечения сама потихоньку теряет связь с реальностью.
Проще говоря, писатель, не сумевший заинтересовать издателя, столкнулся с небывалым везением, случайно получив нужный материал. То есть не факт, что так все и было. Быть может, он попросту выдумал историю «Ребекки Смит», которая в свою очередь не вполне уверена в том, что ее сестра действительно пала жертвой экспериментальной психиатрии. Как, впрочем, и в том, что она – это взаправду она (а не выдуманная ею «Ребекка Смит»).
Ненадежный рассказчик пишет о ненадежной рассказчице с прогрессирующим ментальным расстройством, и все это в форме старого-доброго триллера-детектива. Изобретательность Бёрнета очаровывает, но его книги, к сожалению, по-прежнему кажутся несколько надуманными.
3. Karen Joy Fowler. Booth
Serpent’s Tail, 2022
Семейство Бутов прославилось игрой в театре. Отец Джуниус Брутус Бут начинал в лондонских Ковент-Гарден и Друри-Лейн, после перебрался в США. Старший сын Эдвин Томас Бут специализировался на шекспировских пьесах, руководил театром-школой актерского мастерства. Позднее – в 1913-м – на Бродвее даже отрылся Театр Бута.
Младший сын Джон Уилкс Бут (названный в честь британского публициста-радикалиста эпохи Просвещения Джона Уилкса) дебютировал на сцене в семнадцать лет в «Ричарде III» и вскоре снискал небывалую славу, стал одним из самых известных актеров своего времени. Только за 1858 год младший Бут сыграл в 83 постановках и впоследствии признавался, что из всех шекспировских героев ему особенно нравится небезызвестный Брут.
Еще Джон Уилкс Бут был ярым противником аболиционистов и активно поддерживал институты рабства. В 1959 году (находясь на пике актерской карьеры) охранял место казни борца за свободу Джона Брауна, то есть буквально стоял возле эшафота. Во время Гражданской войны Бут стал тайным агентом Конфедерации, занимался контрабандой медикаментов, участвовал в антиправительственных заговорах.
А 14 апреля 1865 года Джон Уилкс Бут наконец вошел в большую историю, когда, воскликнув и-ты-брутовское «Sic semper tyrannis», нажал на курок карманного Дерринджера и пустил пулю в голову шестнадцатому президенту США Аврааму Линкольну (дело, кстати говоря, произошло в Театре Форда). Через двенадцать дней Бута выследили и пристрелили.
В своем историческом романе Карен Джой Фаулер, как вы уже поняли, рассказывает о семье выдающегося актера Джона Уилкса Бута и о том, при каких обстоятельствах Бут переквалифицировался в убийцу. Сюжет его жизни поначалу присутствует где-то вне повествования, глубоко закопанный в семейную историю, но постепенно вызревает, поднимая на поверхность его разрушительные взгляды и не менее разрушительные намерения.
Однако Booth – это именно историческая проза, мало чем выделяющаяся из других подобных сочинений. Проще говоря, литературных заслуг здесь нет, трансформации истории в нечто большее (как у Лорана Бине или Питера Кэри) тоже, но познакомиться с биографией известного убийцы может быть вполне любопытно.
4. Geetanjali Shree. Tomb of Sand (translated by Daisy Rockwell)
Tilted Axis Press, 2021
Восьмидесятилетняя Ма давно потеряла все – мужа, дом, привычный порядок вещей. Лишенная прежней жизни, она бежит от последствий Раздела Британской Индии. Ее некогда единая страна расколота на две, реальность разделилась на до и после. Ее путь лежит сквозь кровопролития, войны, беспорядки.
К тому же, будучи женщиной в патриархальном обществе (сначала одном, затем другом, но таком же), Ма лишена почти всяких прав. Миром, в котором ей суждено было родиться и прожить всю жизнь, всегда правили мужчины. Вне зависимости от их достижений и качеств, именно мужчины решали, как будут дальше развиваться события. Они могли делать что угодно – пренебрегать желаниями женщины, использовать ее в своих целях, проявлять знаки внимания и ожидать непременной взаимности. Мужчины построили эту чудовищную ситуацию, они же пали жертвами собственной безрассудности.
Гитанджали Шри пишет о постколониальной геополитической катастрофе, о сломе устоявшихся парадигм, о разрушительных плодах общества, зациклившегося на своих традициях – и о женщине, обретающей голос вопреки установкам общества. Ее персонаж бредет по руинам подобно тому, как двое у Найпола бежали от хаоса на машине по выжженной безымянно-африканской земле (In a Free State) или как Микаэль К. нес сквозь войну прах своей матери у Кутзее (Life & Times of Michael K).
В этом смысле Tomb of Sand встраивается в традицию романов о человеке на фоне стихийной катастрофы, возникшей вне зависимости от его действий и желаний. Оттого Ма погружена в депрессию, какое-то время лежит, уткнувшись носом в стенку, и ничего не хочет делать, ощущая парализующую беспомощность, ища тишины и безопасности посреди ада.
Стилистически роман Шри опирается на фольклорно-сказительную манеру, свойственную индийским сказаниям (и неплохо переданную по-английски переводчицей Дэйзи Рокуэлл). Обильные описания, намеренная поэтизация, нагромождение живописных сравнений, многословных лирических отступлений и иносказаний. Благодаря такой манере героиня приобретает некие универсальные черты, становится своего рода олицетворением сотен других индийских женщин, некогда вынужденных терпеть патриархальные вольности, а нынче ставших жертвами мужских политических игр – Tomb of Sand построен на последовательном противопоставлении женской и мужской оптик, созидания и истребления. Едва ли Шри смогла сообщить нечто новое об этих дихотомиях, но высказалась она более чем убедительно.
5. Эван Дара. «Потерянный альбом»
Kongress W press, 2022 (Пер. с англ. Сергея Карпова)
Легендарный американский писатель Эван Дара, подобно другому легендарному писателю Томасу Пинчону (с которым его роднит много чего еще), не дает интервью, не появляется на публике и предположительно скрывается под псевдонимом. Рукопись его поистине культового романа The Lost Scrapbook принес в издательство другой американский писатель Ричард Пауэрс (многое впоследствии позаимствовавший у Дары, в частности, для своей пулитцеровской экопритчи The Overstory).
Вскоре «Потерянный альбом» произвел на читателей умной литературы примерно то же ошеломляющее впечатление, как A Smuggler’s Bible Джозефа МакЭлроя, The Recognitions Уильяма Гэддиса или пинчоновский V, стал первым образцом так называемого экофикшна и, наконец, стараниями Сергея Карпова появился на русском языке.
«Потерянный альбом» начинается с путаной полифонии каких-то людей, обрывочно рассказывающих о своих жизнях, задумках, идеях, любопытных происшествиях. Их фрагментированные монологи похожи на бетховенские вариации и действительно скорее вырастают из музыки, нежели из литературы. Однако все они в той или иной степени разыскивают главный макгаффин книги – тот самый «потерянный альбом», играющий в повествовании примерно ту же роль, что и загадочный Samizdat из Infinite Jest Фостера Уоллеса или the product из Great Jones Streeet Дона Делилло. Затем выясняются (проясняются, распознаются) подробности – что речь идет о столкновении жителей города Изауры и Озаркской промышленной компании, обманывающей и последовательно отравляющей окружающий мир.
Роман Дары – это сразу и желчно-социальная постмодернистская сатира, и метафизическое исследование взаимосвязи различных человеческих экосистем, и квазиалеаторика в духе Джеймса Келмана, и, в конце концов, увлекательная проза, сшитая из как будто бы случайно подслушанных обрывков речи.
Читая Гэддиса, чьи книги почти целиком (а некоторые и не почти) собраны из неатрибутированных диалогов, представляешь, будто говорящие находятся в темноте, и читателю приходится вслушиваться, чтобы понять, кому принадлежит та или иная реплика. Читая роман Дары, воображаешь, будто стоишь посреди огромной толпы, где все наперебой что-то друг другу рассказывают. И самое в этом интересное – выхватывать отдельные голоса, прислушиваться и потом перескакивать на другие, постепенно собирая некую единую картину происходящего.
