Текст: Андрей Цунский
Отзывы российских читателей на книги Курта Воннегута можно издавать отдельным томом в приложении к его собранию сочинений (если бы такое у нас было). Они привлекают стройной внутренней логикой:
- «Книги К. Воннегута, все до одной, странные: они привлекают, от них не оторваться, они легко написаны, но их тяжело читать, через них продираешься, после прочтения часто остаётся неприятный осадок».
А еще они привлекают изрядной смелостью:
- «Спорить с автором глупо - ему видней».
- «Не знаю почему, но я всегда боялась книг этого писателя».
- «Я не знаю, как написать об этой книге, чтобы кто-нибудь да не обиделся».
Ну и больше всего меня радует условный третий раздел отзывов. Угадайте, почему?
- «У меня с Воннегутом сложились неоднозначные отношения, в основном потому, что и сам он — писатель неоднозначный».
- «Во время чтения у меня неизменно кипел мозг от сложных вопросов или дилемм, поставленных автором».
- «Несколько ночей подряд, перед сном я размышляла, но, как это обычно бывает, на следующий день уже и не вспомнить особо, что там было наформулировано».
Читатель, попробовавший написать отзыв – пишет маленькую рецензию. И теперь он знает, что каждый день творится в головах у рецензентов. Да и у всех, кто пытается всерьез – или не очень – писать о литературе.
Сто лет для большого писателя – вообще не возраст. Мелкого к этому времени уже забудут, таковы суровые законы литературной жизни. Да и крупного могут! Но его непременно вспомнят позже. Воннегута не то что не забыли, а продолжают читать и издавать. Но правы читатели – как же с ним сложно! Тем более, если читает его представитель неамериканской культуры. А уж на чужом языке…
Один из романов Курта Воннегута называется Deadeye Dick. Ну и попробуйте перевести это название!
Deadeye, Deadeye… Где-то встречалось. Слепой глаз? Мертвый глаз? Глухое отверстие? Несквозная дырка? Deadeye… Вспомнил! Ну как же, как же!
"Do you call that a head on your shoulders, or a blessed dead-eye?" cried Long John.
«– И ты можешь называть головой то, что у тебя на плечах? Или это у тебя юферс? – закричал Долговязый Джон». Роберт Льюис Стивенсон, «Остров сокровищ»! И там этот дедай – просто юферс. Юферс – круглый кусок дерева, напоминающий блок – но он не крутится, по нему такелаж скользит. Юферс значит. А dick…
Нет, нет, не может быть!
Может.
Просто сленговое выражение, для американцев – слегка хулиганское, для читателей из СССР – это было за всеми пределами, и нужна была общая, даже можно сказать удвоенная деликатность Риты Яковлевны Райт-Ковалёвой и Маргариты Николаевны Ковалёвой, чтобы перевести это выражение как «Малый-Не-Промах». Будь это где-нибудь в тексте – можно было бы как-то потихоньку и обойти – но это название романа.
Ох, непросто с Воннегутом.
Сергей Довлатов, у которого есть воспоминания обо всех, с кем он встречался, оставил несколько своих анекдотов с грустинкой в том числе и о сегодняшнем юбиляре. Один – именно о переводах.
«Когда-то я был секретарем Веры Пановой. Однажды Вера Федоровна спросила:
- У кого, по-вашему, самый лучший русский язык?
Наверно, я должен был ответить - у вас. Но я сказал:
- У Риты Ковалёвой.
- Что за Ковалева?
- Райт.
- Переводчица Фолкнера, что ли?
- Фолкнера, Сэлинджера, Воннегута.
- Значит, Воннегут звучит по-русски лучше, чем Федин?
- Без всякого сомнения.
Панова задумалась и говорит:
- Как это страшно!..
Кстати, с Гором Видалом, если не ошибаюсь, произошла такая история. Он был в Москве. Москвичи стали расспрашивать гостя о Воннегуте. Восхищались его романами. Гор Видал заметил:
- Романы Курта страшно проигрывают в оригинале...»
Что ж, не во всем же соглашаться с анекдотами. Если Воннегут звучит по-русски лучше, чем Федин – так, по-моему, это не страшно, а естественно. А второй анекдот говорит плохо только о Горе Видале. И по-русски, и по-английски романы Курта Воннегута завоевали сердца миллионов читателей. Впрочем, вы же знаете, дорогой читатель, как бережно относятся друг к другу литераторы, как они защищают друг друга, совершенно не ревнуют к успеху, как благородны их помыслы в отношении коллег. Нет, ну я, конечно, не про всех. Но в основном-то…
Так что я скорее соглашусь с блогером под ником berezin, который делает оговорку на возможную неточность в передаче рассказа нашего замечательного режиссера и писателя Михаила Левитина:
«На премьеру приехал Курт с женой Джил Кременц, известным фотографом. Тогда мы с ним и встретились у Риты. Он ее боготворил. У меня была фотография, где они у домика Чехова вдвоем стоят под дождем. Они рядом были просто прелестны: маленькая, честолюбивая, любопытная, недобрая и жесткая для бездарных, непримиримая женщина и великан с цыганскими кучерявыми волосами и очень красивым грустным мужским ликом. Все в нем было красиво, все в ней было несовершенно. Но они совпадали. И Курт сказал мне тогда, что не понимает своего успеха в России, и у него сильное подозрение, что это успех Риты».
Хорошая история. После нее к Воннегуту относишься еще лучше, равно как и к Михаилу Захаровичу Левитину. Да и к блогеру berezin – не без симпатии.
Увы… Переводы в России стареют раньше, чем оригиналы. А читатель меняется чаще, чем устоявшиеся взгляды.
Как же мог возникнуть в Америке такой писатель, как Курт Воннегут?
Кто такой КтОтам
Среди главных обстоятельств, сформировавших мировоззрение Курта Воннегута, многие критики на первое место выдвигают его происхождение из семьи с немецкими корнями. Осмелюсь возразить.
Во-первых, родной язык Курта Воннегута – английский, а по-немецки говорил он плохо. Во-вторых, в истории его семьи к моменту его рождения события и обстоятельства американские значили куда как больше, чем связь со страной, откуда началась американская судьба Воннегутов. Так что он вовсе не немец – скорее определить его принадлежность могут слова «американец» и Hoosier – последнее транскрибируют на русский лад и как хузье, и как хузиер, и как хужер. /' h uː ʒər/ - чтобы вам было понятнее, как это произносить. Так называют жителей штата Индиана.
Откуда такое название? Некогда жил в Луисвилле, том самом, из американской народной песни, где
When first I came to Louisville, some pleasure there to find
A damsel there from Lexington was pleasing to my mind
Her rosy cheeks, her ruby lips, like arrows pierced my breast
And the name she bore was Flora, the lily of the West
Когда впервые приехал я повеселиться в Луисвиль,
Барышня из Лексингтона запала мне в душу –
Щечки розовые, губки-рубины как стрелы пронзили мою грудь,
А звали ее Флора, Лилия Запада.
А дальше там соперник, измена, ревность, «криминал бокс» и виселица. Ну, народная песня. Ну вроде как у нас «вез я девушку трактом почтовым», а потом жандармы.
О, простите, опять меня в сторону повело. Так вот жил в Луисвилле некий подрядчик по имени Сэмюэль Хузьер, и он предпочитал нанимать рабочих из штата Индиана, а не из штата Кентукки, которые разделяет река Огайо. И стали его строителей звать «люди Хузье», а затем просто «Хузье».
А есть менее изощренная версия. Прется кто-то по Индиане среди ночи, и ему кричат Who’s there? Это звучит как «хуззер?», а значит – «Кто там?» Так и прозвали индианцев хуззерами. Так что если переводить не по звучанию, а по смыслу, Курт Воннегут – самый настоящий «КтОтам».
Несколько цитат не из Воннегута
Его прадед Клемент приехал в Новый Свет в 1848 году и скромно начал путь к американской мечте со скобяной лавки на Среднем Западе – в штате Индиана, в городе – о, как приятно, эрудированный читатель! – правильно, в Индианаполисе. Лавочник в Индиане был не человеком из третьего сословия, а почтенным горожанином, которого избрали даже в Образовательный совет. А прапрадед со стороны матери Якоб Шрамм вышел из семьи торговцев зерном и привез в Соединенные Штаты из Германии 600 книг и мейсенский обеденный сервиз. Как водится среди людей, добившихся успеха на новом месте, он написал книгу для немцев, переселившихся в Америку, инструкцию, как там жить. Еще один предок по матери, Петер Либер, начал с пивоварни, а в 1893 году вернулся в Германию – но уже американским дипломатом, консулом в Дюссельдорфе и купил замок на Рейне. Так что деды и отцы реализовали американскую мечту и стали богатыми людьми.
А потом были война, сухой закон и «Черный четверг» 1929 года. Фирма «Воннегут и Бон» обанкротилась в годы войны, пивоварню разорил сухой закон, и завершила картину разорения Великая депрессия.
«Вы знаете, единственная проблема капитализма — это капиталисты; они чертовски жадны» – нет, это не Курт Воннегут, это сказал президент США Герберт Гувер, в честь которого назвали знаменитую дамбу.
Кстати, и Черный четверг мог разорить только некоторое, пусть даже очень большое, количество инвесторов – разорение имело более глубокие причины. «…никаких причинно-следственных связей между событиями конца октября 1929 года и Великой депрессией никогда не было показано на эмпирических данных». Это тоже не Воннегут, это один из великих гуру деловой и финансовой истории США Роберт Собель сказал в 1968 году.
И он же говорил: «Хорошее суждение обычно является результатом опыта, а опыт часто является результатом плохого суждения».
Лечит ли литература от безумия
Люди часто сходят с ума от свалившегося на них нежданного богатства. Богатство Воннегутов нежданным точно не было, на него корпели четыре только американских поколения.
От внезапной бедности люди сходят с ума еще чаще, но по-другому. И даже со вполне медицинской точки зрения. «…мать имела пагубное пристрастие к богатой жизни, к толпам слуг, к неограниченным кредитам, к грандиозным званым обедам, к регулярным поездкам в Европу первым классом. Так что можно сказать, что всю Великую депрессию её преследовал синдром отнятия». Вот это уже Воннегут. Его мать Эдит пыталась заняться литературой, и сам Курт потом говаривал, что она была хорошим писателем, но не обладала востребованным издателями талантом к вульгарности, которым он сам обладал в избытке. Потеря денег – это еще не все, потеряно было место среди первых леди Индианаполиса. Завершился «синдром отнятия» самоубийством Эдит в 1944 году. Случилось это во второе воскресенье мая 1944 года, когда рядовой Воннегут приехал домой уже в военной форме, ожидая отправки в Европу. После личной трагедии его ожидало столкновение с трагедией мирового масштаба.
Война Воннегута
Многие становятся писателями после войны. Правда, сколько талантливых людей на войне погибает, ни справочники, ни статистика не могут нам сообщить: несостоявшееся учету не поддается.
Выжившим тоже война дает очень разный опыт. Толстой командовал артиллерийской батареей, затем привез из Крыма «Севастопольские рассказы». Хемингуэй – создал рассказы о Нике Адамсе, а позднее – роман «Прощай оружие». Сэлинджер увидел ад под Арденнами и одним из первых попал в освобожденные нацистские концлагеря. Воннегут увидел ад в ином ракурсе.
За всю войну он так никого и не убил. Под теми же Арденнами он оказался чуть позже Сэлинджера, его часть заблудилась, командир послал его на разведку – и разведчик оказался в немецком плену. Несколько немецких слов, какие он помнил, ничем не помогли.
Штыки не слишком хороши против танков. Боеприпасы, продовольствие и медикаменты исчерпались, а наши потери превысили число тех, кто ещё мог сражаться, — и мы сдались. <…> Я был одним из немногих, кто не был ранен. И на том спасибо Богу.
Его вместе с другими пленными американцами пригнали в городок Бад-Орб, но в лагерь… не взяли. Лагерь был переполнен. И трое суток он бродил вокруг колючей проволоки с вольной стороны, зато успел послать домой открытку. Впрочем, открытка шла несколько месяцев, так что дома считали, что он пропал без вести и вряд ли вернется. Потом толпу погнали в Мюлбьерг – но там история повторилась, его снова не пустили в барак и погнали в Дрезден. Те, кто верит в судьбу, не могут не счесть это неким особым знаком. А он был очень рад зачислению в Arbeitskommando 557, потому что там давали 250 граммов чёрного хлеба и поллитра картофельного супа в день. Держали пленных на бывшей скотобойне номер пять (она не работала, потому что съедобного скота давно не было), а если начинался налет, пленным позволяли спуститься в подвал.
Вечером 13 февраля 1945 года 796 самолетов Avro Lancaster и 9 De Havilland Mosquito сбросили на Дрезден 1478 тонн фугасных и 1182 тонны зажигательных бомб. Согласно отчету дрезденской полиции, в ту ночь в городе было уничтожено 12 тысяч зданий: «24 банка, 26 зданий страховых компаний, 31 торговая лавка, 6470 магазинов, 640 складов, 256 торговых залов, 31 гостиница, 26 трактиров, 63 административных здания, 3 театра, 18 кинотеатров, 11 церквей, 60 часовен, 50 культурно-исторических зданий, 19 больниц (включая вспомогательные и частные клиники), 39 школ, 5 консульств, 1 зоологический сад, 1 водопроводная станция, 1 железнодорожное депо, 19 почтамтов, 4 трамвайных депо, 19 судов и барж». Поразили и несколько военных целей: командный пункт во дворце Taschenberg, 19 военных госпиталей и множество менее значительных зданий военных служб. Точно число погибших назвать до сих пор невозможно: от 35 тысяч до 135 тысяч человек.
Утром из подвала бойни поднялись на поверхность пленные. Города вокруг них не было. Оставалось разбирать завалы и сжигать трупы.
Еще не писатель
В мае 1945 года русские солдаты освободили то, что осталось от Дрездена. Дорога домой началась с транзитного лагеря «Лаки Страйк», а там и в Соединенные Штаты. В Америке его повысили до капрала и наградили медалью «Пурпурное сердце». Обычно такую медаль получают за ранение, ему дали – за обморожение, так что к награде сам кавалер отнесся иронически.
5 июля он наконец добрался до дома. Был он худой и бледный, что произвело на всех впечатление: родственники бросились откармливать героя, приятели завидовали. А сам он был рад, что за все время на войне так никого и не убил.
Его девушка Джейн Мэри Кокс собиралась замуж за другого, поскольку думала, что Курт пропал навсегда. Но как было устоять перед бывалым ветераном. Медовый месяц, первые заработки, место в пиар-отделе «Дженерал электрик». Все это заняло несколько лет. И все эти годы его мучила одна мысль. Американцы узнали о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, крупнейший журнал, The New Yorker, посвятил этому целый номер. А о том, что случилось в Дрездене, Америка так и не знала, не слышала – да и не хотела. Совсем.
Однажды в магазинах появится книга Воннегута «Бойня номер пять».
Но в «Нью-Йоркере» Воннегута так и не напечатают.
Письмо Воннегута
- Дорогой Сергей Довлатов –
- Я тоже люблю вас, но Вы разбили мое сердце. Я родился в этой стране, бесстрашно служил ей во время войны, но так и не сумел продать ни одного своего рассказа в журнал «Нью-Йоркер». А теперь приезжаете вы и — бах! — Ваш рассказ сразу же печатают. Что-то странное творится, доложу я вам…
- Если же говорить серьезно, то я поздравляю Вас с отличным рассказом, а также поздравляю «Нью-Йоркер», опубликовавший наконец-то истинно глубокий и универсальный рассказ. Как вы, наверное, убедились, рассказы в «Нью-Йоркере» отражают радости и горести верхушки мидлкласса. До вашего появления немного печаталось в «Нью-Йоркере» рассказов о людях, которые не являются постоянными читателями того же «Нью-Йоркера».
- Я многого жду от вас и от вашей работы. У вас есть талант, который вы готовы отдать этой безумной стране. Мы счастливы, что Вы здесь.
- Ваш коллега КУРТ ВОННЕГУТ
Читать Воннегута трудно. Написаны тексты легко, но через них не продраться, они привлекают, но от них быстро устаешь, там много юмора, от которого хочется завыть, там много картинок, которые нарисовал сам Воннегут, не умея рисовать.
Читайте Воннегута сами. Особенно сейчас. Самое время.
