Текст: Василий Авченко (Владивосток)
Книга замечательна взвешенностью и трезвостью подхода – мы ведь привыкли к «клюкве» от иностранцев. Автор использует целый ряд малоизвестных у нас источников. Стараясь быть беспристрастным, Хёсли не скрывает трепета перед размахом событий и масштабом личностей. «Европейцам явно есть чему поучиться у России.
Судьбы Строганова, Дежнёва, Шелихова, Сидорова, Сибирякова, судьбы узников сталинской стройки 501/503 или геологов XX века стоят всех вестернов», – утверждает очарованный странник из Швейцарии. «Сколько невероятных приключений, трагедий, актов самопожертвования связано с продвижением русских к Великому Океану!» – восклицает он. Действительно, освоение Сибири – столь же потрясающее достижение, как победы 1945 и 1961 годов; подвиг, растянутый на несколько веков начиная с XVI. Порой говорят, что «китайцы мыслят столетиями»; погружаясь в сибирскую историю, понимаешь: это русские мыслят столетиями, а что там с китайцами – ещё вопрос.
Любой европеец, пишет Хёсли, неплохо осведомлён об освоении Нового Света, при вопросе же о Сибири «возникает неловкая тишина». И если бы это относилось только к иностранцам – но ведь и мы сами многое ленимся узнать. Помним Дежнёва и Беринга – а, допустим, Стадухина или Шалаурова? Каждый из названных (а сколько неназванных!) достоин романа. Но такие книги у нас – скорее исключение, как «Роза ветров» Андрея Геласимова о Невельском.
Гонка длиной в четыре столетия: от соболя до нефти
Уже давно открыли Америку – а Сибири ещё не было на картах. «Сибирь заперта на замок, ключ от которого в руках татар», – пишет Хёсли и подробно рассказывает, как происходило отпирание начиная с «олигархов» Строгановых и казака Ермака Тимофеевича.
Интересы государства, купечества и лихих людей, готовых идти на любой край света, счастливым образом сопряглись. Маршрут экспансии задал соболь: «мягкая рухлядь» была валютоёмким экспортным ресурсом, какими позже станут золото, нефть и газ. Россию строила «пушная лихорадка», промысел охотничий обернулся промыслом Божьим: за охотниками шли купцы, за теми – государство. Именно соболя следует назвать государствообразующим зверем России – он имеет куда больше прав называться нашим тотемом, нежели медведь.
При всём том трудно объяснить упорное стремление наших предков через дебри к востоку («Притяжение Тихого океана» - так названа одна из глав труда Хёсли) сугубо соболиным мотивом. Они словно предвидели, что в далёком ХХ веке в этих мёрзлых малонаселённых землях отыщутся золото, нефть, алмазы, найдётся место для аэропортов и космодромов… Если не знали, то чувствовали: Сибирь – сокровище, то есть нечто сокрытое, сокровенное и драгоценное.
Темп, в котором открывалась, покорялась и осваивалась Сибирь, поражает и сегодня. В 1581 году Ермак только-только оттолкнулся ногой от Урала, а всего полвека спустя Москвитин вышел к Охотскому морю. «В Северной Америке колонисты ещё не перешли Аппалачских гор, а русские уже стояли у Тихого океана», – пишет Хёсли. В 1632 году основали Якутск, в 1647-м – Охотск (Петербурга не было в помине, а Охотск уже стоял), в 1649-м Хабаров идёт на Амур, в 1697-м Атласов присоединяет Камчатку… Мангазея, Томск, Енисейск, Красноярск, Братск, Иркутск – всё это XVII век. «Менее чем за 60 лет было пройдено больше 6000 км. Тысяча километров в год», – пишет Хёсли. Он ошибся (в год выходит по 100 км), но, кажется, и ошибка эта – от восторга, восхищённого непонимания, как такое вообще возможно. Разделяю эту эмоцию; порой мне кажется, что Россия живёт вопреки даже законам физики.
…Наступил XVIII век. География перетекала в геополитику. Ведущие державы мира расхватывали территории и акватории - и вовсе не только южные, тёплые. В Америке искали проход из Атлантики в Тихий океан, в Европе думали об арктическом морском пути. Ещё не было известно, соединены ли Азия с Америкой; Дежнёв в 1648 году прошёл будущим Беринговым проливом, но, во-первых, мог не понимать сути своего открытия, во-вторых, его отчёт надолго похоронили в архиве. Знаменитый учёный Лейбниц убеждал Петра Первого расставить точки над i – и накануне кончины император успел снарядить первую Камчатскую экспедицию Беринга и Чирикова. К берегам Тихого океана их отряд шёл два года – сквозь всю Сибирь. С собой везли даже железо для якорей и парусину, на Камчатке построили корабль… Всё это было, пожалуй, сложнее, чем сегодня слетать на Луну. Тогда слово «путешествие» вообще имело другое значение, нежели теперь. Путешествие всегда было рискованным и сложным, длилось обыкновенно несколько лет, имело конкретную цель – научную, политическую, экономическую. Одиссеи, робинзонады, катастрофы – таков был нормальный запредельный режим путешественников той поры. В ходе 2-й Камчатской экспедиции (она же Великая Северная – так куда точнее, потому что речь шла о десятках отдельных морских и сухопутных походов; Хёсли указывает: это самая масштабная и дорогая экспедиция в мировой истории, на неё ушла шестая часть бюджета России) Беринг, переоткрыв пролив, позже получивший его имя, наконец дошёл до Аляски, на обратном пути зазимовал на Командорах, где и умер.
Новыми соболями стали каланы – морские выдры, Россия занялась освоением Аляски. Эту работу вела Российско-американская компания, созданная с подачи купца Григория Шелихова и дипломата Николая Резанова. Русская Америка – вот тема для русского Купера, но такового не появилось. Не потому ли в итоге Аляску продали? Ведь по-настоящему освоенной становится лишь та земля, которая переплавилась в слова, мелодии, художественные образы. Рок-оперу «Юнона и Авось» сочинили безнадёжно поздно… «Может показаться странным, но Голливуд, несмотря на близость к месту событий, так и не снял по их мотивам кино», - пишет Хёсли о любви Резанова и знойной калифорнийской испанки Кончиты. Российский бы Голливуд всем этим озадачить – но, кажется, нашим режиссёрам сподручнее клепать однотипные полицейские сериалы…
Век XIX, Россия смотрит на юг Дальнего Востока: китайцев на Амуре не видно, тихоокеанские гавани вот-вот займут англичане. Морской офицер Невельской, генерал-губернатор Муравьёв-Амурский, дипломат Игнатьев – вот кому мы обязаны бескровным приращением к России Приамурья и появлением Владивостока, где я сейчас читаю книгу Хёсли. Муравьёва он сравнивает с Петром: тот прорубил окно в Европу, этот «покончил с изоляцией Сибири, обеспечив ей доступ к Тихому океану».
Новый век, новая битва (мирная, но то ли ещё будет?) – за Арктику. В 1920 году Шпицберген, издавна бывший русским промысловым районом, отошёл к Норвегии. В 1921-м канадцы попытались обжить и отжать заполярный остров Врангеля – выдворить их удалось только в 1924 году, снарядив канонерскую лодку «Красный Октябрь». На Чукотке хозяйничают американские китобои и коммерсанты – и вот, покончив с интервенцией и белогвардейщиной, Советская власть берётся за Арктику. В 1932 году ледокольный пароход «Сибиряков» впервые прошёл Севморпуть за одну навигацию. Очередь была за грузовым судном – так началась эпопея затёртого льдами «Челюскина». О той истории 1934 года в СССР писали много: ледовый лагерь Отто Шмидта, лётчики, спасшие челюскинцев и ставшие первыми Героями Советского Союза… Как можно догадаться, писали не обо всём – и вот что для нас раскопал Хёсли. Оказывается, на «Челюскин» затесался разыскиваемый чекистами за разложение колхоза крестьянин Берёзкин. Или вот: уже на льдине Шмидт закрутил роман с буфетчицей, вскоре родился сын…
ХХ век стал углеводородным. Академик Губкин ещё в 1931 году провозглашал нефтяное будущее Сибири – а ему никто не верил. Прогнозы сбудутся только после войны – и вот мы читаем о Фармане Салманове, по одной из версий – герое песни Высоцкого «Тюменская нефть». Интересно, что молодой геолог Юрий Билибин, провозглашавший в конце 1920-х золотые перспективы Колымы, тоже сталкивался с недоверием. Билибину – готовому романному герою – места в книге Хёсли не нашлось, но, право слово, никто не обнимет нашу необъятную Сибирь. Могу только предположить, сколь многим автору пришлось поступиться, чтобы его труд не превратился в неподъёмный двадцатитомник.
Преображение Сибири: от вольницы до тюрьмы
Наиболее интересны у Хёсли сюжеты и повороты, в силу тех или иных причин малоизвестные у нас. Вот один из таких поворотов. В XIX веке Сибирь считалась полем экспериментов, территорией свободы, чем-то вроде русской Калифорнии, где должны царить личные свободы и инициатива. Вот почему Сибирь так вдохновляла анархистов Кропоткина и Бакунина, свободолюбивого Герцена. От столиц далеко, пригляда меньше; даже у генерал-губернатора Муравьёва ссыльный революционер Петрашевский одно время был кем-то вроде домохозяйки. «Тихий океан позволял порвать со Старым Светом, олицетворяемым Европейской Россией, и точно так же Соединённые Штаты воплощали собой новое поколение государств, пришедших на смену Великобритании с её колониальной надменностью… – пишет Хёсли. – Вглядываясь в Тихий океан, сторонники обновления России ощущали зов моря, зов американских свобод». В Сибири обсуждались федерализация, автономизация, а по варианту-максимум – обособление от России и создание Сибирских Соединённых Штатов; возникло движение «сибирского областничества», и даже само слово «сибиряк» стало крамольным. Хотя многие в столицах считали далёкое Зауралье обузой («хватит кормить Сибирь»), угрозы сепаратизма в Петербурге не потерпели – и началась, как сказали бы мы сейчас, вертикализация. Идеологов областничества – Николая Ядринцева и Григория Потанина – сослали на европейский Север: не из Сибири же в Сибирь везти.
Или такая история. Американец Перри Коллинз, торговый агент на Амуре, предложил построить телеграф из Америки в Сибирь и дальше в Европу. Его поддержали президент Линкольн и император Александр II, появилась Русско-Американская телеграфная компания, в которую вложилась «Вестерн Юнион» из Штатов. Деревянные столбы следовало ставить через каждые 50 метров – и так на протяжении восьми тысяч вёрст: горы, тайга, тундра… Более 170 тысяч столбов. В 1866 году столбы дошагали до российского берега Берингова пролива, но внезапно стройку бросили – пришла весть, что компания-конкурент уже проложила кабель по дну Атлантики. Среди нанятых на работы был молодой американец Джордж Кеннан, и тут начинается следующий сюжет. Уже после краха телеграфного проекта Кеннан решил проехать по сибирским тюрьмам и рассказать миру, что они не так страшны, как их малюют. Американцу дали «зелёную улицу», тюрьмы он изучал дольше года – и полностью переменил своё мнение, из русофила превратившись в жёсткого критика России. В 1891 году Кеннан издал в США бестселлер «Сибирь и ссылка» – прото-«Архипелаг ГУЛАГ». В Белом доме он призывал свернуть отношения с Россией, и даже Марк Твен, послушав лекцию Кеннана, воскликнул: «Если в этих условиях динамит – единственное действенное средство, вознесём Господу хвалу за него!» (подразумевались действия русских «бомбистов»). Во многом из-за Кеннана, познакомившегося с русской каторгой ещё до Чехова, слово «Сибирь» (как позже – «Сахалин» и «Колыма») надолго стало синонимом слова «тюрьма» – какие уж тут мечты анархистов о новой свободной России на востоке… Сибирь стали воспринимать как холодное и не щадящее человека место, пригодное для ссылки или добычи руды, но не для нормальной жизни. Инерция этого подхода (крайне однобокого – заверяю как сибирский уроженец) ощущается, к сожалению, и сегодня.
Размышляя о ссыльно-каторжной ипостаси Сибири, Хёсли делает ряд важных замечаний. О царских временах: «Хотя политические преступники оставались в меньшинстве, они были в центре общественного внимания. Судьба каторжного простонародья почти не вызывала сочувствия ни в России, ни за рубежом». О советских: «ГУЛАГ постоянно лавировал между репрессивной и экономической функциями… Практически одновременно, например, во время войны, происходят такие противоположные явления, как частичная амнистия и массовые аресты… Предстоит ещё углублённое изучение различных этапов истории ГУЛАГа и действовавших там механизмов».
Ещё одна интереснейшая тема – преемственность Советов по отношению к царской России в части крупных инфраструктурных проектов. Так, освоение Севморпути в конце XIX века активно продвигали купцы Михаил Сидоров и Александр Сибиряков, – а воплотилась идея, как сказано выше, при Сталине. Другой пример: накануне Первой мировой войны художник и полярник Александр Борисов предложил вслед за Транссибом строить новые железные дороги. «Сталинский Госплан занялся разбором богатейшего наследия энтузиастов Арктики. Из трудов Борисова и Сибирякова будет взята идея пути через северные тундры, превратившаяся в стройки 501/503… Из проекта второй Транссибирской дороги Борисова родится БАМ, Байкало-Амурская магистраль, начатая в 1930-е годы и законченная спустя 50 лет», – пишет Хёсли.
«Стройке 503» – Трансполярной железнодорожной магистрали, которую прокладывали в 1949-1953 гг., – посвящён роман Виктора Ремизова «Вечная мерзлота», заслуженно получивший в 2021 году премию «Большая книга». В рецензиях порой писали, что эта стройка была не только беспощадной, но и бессмысленной. Хёсли, исключительно внимательный к причинам, следствиям и контексту, опровергает это представление, терпеливо объясняя политические причины и экономические предпосылки – ничто ведь не бралось ниоткуда, с потолка (вот и Папанин в 1937 году отправился на Северный полюс не просто для того, чтобы помёрзнуть и погеройствовать): «Война закончилась полтора года назад. СССР лежал в руинах… Сталин полагал, что после Хиросимы и Нагасаки, которые продемонстрировали, что Соединённые Штаты обладали новейшим неслыханно мощным оружием, стратегические позиции страны… выглядели весьма уязвимыми… Ничто не могло помешать… бомбардировщику проникнуть в воздушное пространство СССР с арктической стороны… Речь шла о том, чтобы… укрепить эту линию обороны… Второй урок, извлечённый из болезненного опыта Второй мировой войны: отрезанная от традиционных ресурсов – от шахт украинского Донбасса, занятого вермахтом, страна сумела выстоять во многом благодаря усиленной эксплуатации месторождений полезных ископаемых, открытых в 1930-х годах на Урале и в Сибири. Основные залежи этих сокровищ находились в районе Норильска, в тундре и лесотундре…
Однако Норильск имел стратегический изъян: его рудники и порт Дудинка зависели… от Северного морского пути… Опыт войны показал, что этот путь мог быть в любой момент перерезан. Подводные лодки или мощные надводные корабли, как, например, «Адмирал Шеер», доказали это, отправив на дно часть советского арктического флота. Необходимо было усилить военное присутствие на севере и найти альтернативу морскому транспортному обслуживанию Норильска». А что после смерти Сталина стройку бросили (как и, допустим, начатый подводный тоннель на Сахалин) – вопрос другой. Добавим, что некоторые участки недостроя сохранились и эксплуатируются, а уже в XXI веке заговорили о возвращении к идее Трансполярной дороги – теперь её называют «Северным широтным ходом».
Прирастив Сибирь, Россия стала самой большой в мире страной, притом евроазиатской. Иначе говоря – стала собой, обрела себя. «Сегодня необъятная сибирская земля – уже не просто далёкая азиатская провинция, не сказочный рог изобилия и не супермаркет природных ресурсов… Теперь судьба России зависит от Сибири. Её развитие будет определять расцвет или дальнейшее падение страны», – заключает Хёсли. Под этими его словами готов подписаться обеими руками. А заодно поблагодарить автора за то, что он открывает тайны и сокровища Сибири не только для иностранцев, но и для нас самих. Причём процесс этот далеко не завершён.
