САЙТ ГОДЛИТЕРАТУРЫ.РФ ФУНКЦИОНИРУЕТ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ МИНИСТЕРСТВА ЦИФРОВОГО РАЗВИТИЯ.

Эдуард Бояков: «Мы возвращаемся к поэзии»

Во Всемирный день поэзии режиссер задается вопросом: что заставляет нас слушать поэтов?

Эдуард Бояков / rg.ru
Эдуард Бояков / rg.ru

Текст: Эдуард Бояков/РГ

Сегодня - Всемирный день поэзии. Иосиф Бродский говорил в Нобелевской лекции, что "литература и, в частности, поэзия, будучи высшей формой словесности, представляет собою, грубо говоря, нашу видовую цель".

Я никогда не соглашусь с определением, что поэзия - лишь часть нашей жизни, даже важная. И о ней можно говорить как о пользе меда или занятий филателией.

Поэзия - не одна из практик нашей жизни, а ее суть. Общество неполноценно без фигуры большого поэта, будь то хоть Твардовский, хоть Бродский, хоть поэты Серебряного века.

Как бы радикально это ни звучало, я уверен, что об эпохах судят по поэтам. В русской истории это точно так, начиная со времени Пушкина, памятник которому недаром стоит на одной из главных площадей столицы.

Хотя бывают времена, когда поэтическое слово не звучит. И тогда Бродский эмигрирует, Борис Рыжий погибает, и становится ясным неблагополучие времен, не предъявивших нам очевидных поэтов.

Невероятным, поэтически богатым временем в этом смысле были оттепельные 60-е, когда общество разговаривало через поэзию, а чтение стихов собирало стадионы. Тогда была явлена и большая военная поэзия - Гудзенко, Слуцкий, и "новая" поэзия молодых - Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина.

И в XX, и в XIX русских веках не было десятилетия, когда бы не появлялась фигура поэта, занимающего умы людей и воспринимаемого ими почти пророком.

Только 80-е и 90-е годы XX века в этом смысле были "глухими". Бродский был, но не в России.

Мы в театре "Практика" в не самые поэтические времена одними из первых стали считать поэзию своей творческой доктриной, сделав десятки спектаклей по стихам. Но при этом понимали, что это скорее работа на некую страту или субкультуру, нежели разговор поэта с Логосом.

Но сейчас поэзия неожиданно снова зазвучала. На СВО. Спецоперация на Украине, всколыхнув основы нашего бытия, заставила нас слушать поэтов. В таких событиях - и похоже, что это закономерность - мы возвращаемся к поэзии. А поэты возвращают себе свою настоящую поэтическую легитимность.

Достаточно послушать и почитать Анну Долгареву, Анну Ревякину, Дмитрия Мельникова, Марию Ватутину. Не могу не радоваться этому, в том числе и как человек, издававший антологии их стихов и ставивший по ним спектакли.

У донбасских поэтов есть биографии. И перед нами очевидные личности.

Кто-то из них очень острый человек со сложным характером, кто-то невероятный экстраверт, открытый и публицистичный, кто-то аутично погружен в свое личное творчество, но все они очень интересные люди. И можно только сказать: слава Богу, поэзия проснулась.

И она, с одной стороны, утешение для человека. Но есть в ней и более высокий смысл. Поэзия все-таки эсхатологический жанр - это наш разговор с Богом, репетиция Страшного суда.

Ты словно входишь в пространство, где невозможно соврать, сфальшивить.

И нет ничего позорнее и смешнее поэтической неискренности или выяснения отношений не с Богом, а с политикой или политиком.

Во времена возвращающихся стихов я рискнул снять фильм "Русский крест" по одноименной поэме Николая Мельникова. В нем от начала до конца звучит стихотворное слово.

О стихах Мельникова снобы склонны говорить в понижающей манере - деревенская, народная, незатейливая, ситцевая поэзия.

Отдавая себе в этом отчет, я - тоже сноб - настаиваю, что это очень важная линия русской поэзии - линия Твардовского и Некрасова.

Николай Мельников родился в точке пересечения трех границ, в деревне, где поют петухи трех государств - России, Украины и Беларуси.

И смог объединить в своих стихах украинский, русский и белорусский музыкальный поэтический строй. Конечно, через русский язык, русский поэтический слог.

Именно язык поэзии Мельникова - народный, простой, нарративный - позволяет создавать и сохранять драматургию рассказываемой им истории. Поэма "Русский крест" - замечательное произведение, а ее простота на самом деле очень сложная. Как простота супрематистов. Или русской иконы. Это простота, в которой нет ничего лишнего и все подчинено задаче быть услышанным человеком. Любым.

Строй и размер его поэмы, его повествовательный хорей создают органический поэтический текст, музыкальность, напевность, мелодичность и простоту.

Надеюсь, что зритель фильма быстро поймет, что речь в нем не о спившемся деревенском мужике, а "обо мне". Вполне городском человеке, вдруг прозревшем и понявшем, что ты профукиваешь свою жизнь, теряя связь с землей, страной, своими детьми.

Эта поэма о покаянии и наша попытка говорить с обществом стихами.