Текст: Марина Масалитина
Встреча начинается сумбурно, с запозданием и неожиданными поворотами: вместо указанного в программке главного редактора журнала «Знамя» Сергея Чупринина пришёл Сергей Шаргунов. Пока Евгений Попов оставлял автографы, журналист Даниил Духовской протягивает Сергею микрофон: мероприятие, посвященное писателю Александру Кабакову, начинается.
– Александр Абрамович Кабаков, – начинает Сергей, – автор одновременно нежной и брутальной, интеллигентно-ироничной прозы. А для меня – это человек, с которым довелось много общаться. Я помню, как мы сидели в одном кабаке, и он говорит: «Мне семьдесят лет! Не могу в это поверить. Я чувствую себя ребёнком».
Сергей с тёплой улыбкой вспоминает, как Кабаков был вовлечён в поток событий, как пытался всё анализировать, но был далёк от мельтешения, словом и «тихим неброским служением» помогал нуждающимся.
– Надо сказать, что Кабакову была ещё свойственна такая…настоящая мужская дружба. Что-то в нём даже было от ковбоя с Дикого Запада.
Даниил Духовской замечает: по датам Кабаков прожил удивительно схожую жизнь с другим писателем, Эдуардом Лимоновым. Они родились в 1943 и ушли с интервалом в месяц весной 2020 года. Когда писатели пересекались, они «чокались бокалами, обменивались какими-то полуколкостями – это было очень элегантно и изысканно».
– Начался для меня Кабаков гораздо раньше, чем я прочёл его первые вещи. – Делится Духовской. – Пятнадцатилетним юношей, фоторепортёром, который хотел стать журналистом, я однажды вышел из метро «Пушкинская» и увидел вот такую картину (показывает фотографию): взорванный памятник Александру Сергеевичу, лежащий на боку, постамент, изрисованный надписями. Даже шока не было: время было настолько бешенное, что и к такому был готов. Только через несколько секунд я увидел, что подлинный памятник стоит в десяти метрах, рядом, а здесь снимается кино по роману Александра Кабакова «Невозвращенец». Этот снимок даже сделал мне какое-то имя как фотографу! Он был, наверно, раз пятнадцать напечатан в разных изданиях.
Пародируя интонации Ливанова, Даниил Духовской цитирует его: «Наше поколение ушиблено Хэмингуэем». Евгений Попов подхватывает: Кабаков был ушиблен Аксёновым. Аксёнов – Хэмингуэем, Хэмингуэй – Львом Толстым. Для него уход Кабакова – это потеря самого близкого друга:
– Я мог ему позвонить в любое время и посоветоваться по любому вопросу, например, «скажи, мне рубашку сегодня надевать или пиджак?». Кабаков не посылал меня по матери, если даже это ночью было, а отвечал: «Куда ты собрался? Что собираешься делать? Пиджак!».
Если бы не Кабаков, рассказывает Евгений Анатольевич, не было бы «Коммерсанта» – его создали ученики Кабакова. Он рассказывал, что первые деньги на «Коммерсант» они заработали, устроив первый в СССР секс по телефону.
Описывает он и эпизод из работы в газете «Московские новости»:
– Появлялся через какое-то время Кабаков со страшной бранью: «Жизнь проклятая! Что делать! Каждый день заметку писать! Кошмар!». Спустя некоторое время он замолкал и через час-полтора была готова блестящая заметка…
В этот момент солнечная погода сменилась проливным дождём. Люди забегали в шатёр, покачивающийся от порывов ветра – ветер, правда заносил к нам капли, так что все пришедшие были вынуждены устраиваться в противоположной от подветренной стороне. И оставались слушать.
Стенд позади рассказчиков заливало водой, экран, транслирующий фотографии Кабакова, угрожающе намокал.
Тем временем, Даниил Духовской, который недавно читал старые заметки Кабакова времён «Гудка», теперь рассказывает: первый его материал там – репортаж о только что открытом здании Курского вокзала – написан поэтичным языком «с абсолютно не свойственными тогдашней журналистике лирическими отступлениями – и очень по делу».
– Я хочу собрать все гудковские материалы Кабакова, это тянет на отдельную книгу. Если Евгений Анатольевич согласится быть моим старшим наставником в этом, я буду очень рад.
– Если я не помру к тому времени, – соглашается Евгений Попов.
В ход идут всё новые и новые воспоминания: про непопулярность до «Невозвращенца», про ссору с Шендеровичем и чтение «Подхода Кристаповича», про знакомство с Аксёновым и позже написанную о нём книгу, больше похожую на застольные разговоры… Была история и про приезд Косыгина на завод, где работал Кабаков. У Косыгина там украли пыжиковую шапку, а Кабакова послали в ближайший город за новой, пока тот не заметил пропажу. Косыгин, уходя, удивлялся: «Что-то мне шапка маловата сегодня».
Жизнь Кабакова похожа на его прозу. Однажды он купил дом, специально далеко, в глуши – но застройка никого не щадит, и вскоре дом оказался едва ли не на главной улице посёлка. Стали нападать бандиты, чтобы отобрать жилплощадь. «Хозяином» посёлка был некий Молдован. Тоже интересный персонаж: давал деньги на реставрацию церкви, порой уходил в запой, а потом каялся и шёл подметать тротуар. Кабаков пришёл к нему, изложил суть дела – и больше его не трогали.
– Авторитетного писателя не трогать! – смеётся Даниил Духовской.
Евгений Попов описывает нам атмосферу, в которой умирал Кабаков. Он долго, целый год, мучился от «паркинсонизма». В больнице был уже недвижим, но «умудрился таким же бедолагам прочитать лекцию о джазе! Его на коляске подвезли, и они были на колясках». Вот такая сила духа была у человека.
Встреча заканчивается активным обсуждением планов о более масштабном вечере памяти. А к Евгению Попову снова подходят за автографами…
