Текст: ГодЛитературы.РФ

Викрам Сет (р. 1952) - трудолюбивый сочинитель. Его роман-эпопея «Достойный жених» в 2023 году отметил 30-летний юбилей (с момента публикации) и по-прежнему считается самым объемным произведением, написанным на английском языке и изданным в одном томе. Книга была переведена на три десятка языков, общий тираж достиг 26 миллионов экземпляров, а в 2020 году эпопея была экранизирована.

Викрам Сет родился в Калькутте, хорошо учился, получил стипендию в школе, а затем в Оксфорде. В 1975 году перевелся в Стэнфордский университет в Калифорнии. Но там ему попал на глаза английский перевод «Евгения Онегина»... и несостоявшийся экономист написал строгой онегинской строфой роман в стихах «Золотые ворота» (1986), принесший ему мгновенную, хотя и несколько курьезную славу. Но это фундаментальное произведение оказалось лишь приступкой к opus magnum Сета.

В центре повествования «Достойного жениха» — история четырех семей на протяжении полутора лет их жизни (действие происходит в Индии 50-х годов). Старшее поколение — то самое, которое привело страну к независимости, но в своей жизни сохранило архаичные взгляды, а молодое, как водится, жаждет преодолеть строгие ограничения.

Госпожа Рупа Мера, выдав замуж старшую дочь Савиту, пытается найти нормального мальчика (A Suitable Boy) для младшей дочери, студентки Латы, — а та, как девушка современная, имеет свое мнение на этот счет. В сущности, ничего нового тут нет: коллизия такого рода подробно описана еще в "Анне Карениной":

"cколько бы ни внушали княгине, что в наше время молодые люди сами должны устраивать свою судьбу, она не могла верить этому, как не могла бы верить тому, что в какое бы то ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты".

Но у современного британского индуса находится свой ответ, иной, чем у русского графа XIX века.

«Достойный жених. Ч.1» Викрам Сет

• Перевод с англ: Екатерина Романова, Елена Калявина
• М.: Иностранка, 2023 - 880 c.

Книга 1. Часть пятая

5.4

На следующий день Л. Н. Агарвал навестил свое единственное дитя — замужнюю дочь Прийю. Во-первых, он любил ходить в гости к ней и ее мужу, а во-вторых, так он мог избежать общения с паникерами из числа ЧЗСов его фракции, которые страшно беспокоились насчет последствий недавней стрельбы в Чоуке и портили ему жизнь своим нытьем.

Дочь Л. Н. Агарвала жила в Старом Брахмпуре, в квартале Шахи-Дарваза, что неподалеку от Мисри-Манди, где обитала ее подруга детства Вина Тандон. После свадьбы Прийя оказалась в большом семейном клане, состоявшем из родителей, сестры и братьев ее мужа, а также их жен и отпрысков. Муж ее, Рам Вилас Гойал, был адвокатом и практиковал преимущественно в окружном суде, — впрочем, время от времени он появлялся и в Высоком суде. Дела он вел в основном гражданские, не уголовные. Человек уравновешенный, добродушный, с мягкими чертами лица, Гойал был скуп на слова и политикой интересовался лишь постольку поскольку. Ему было довольно юридической практики и небольшого побочного бизнеса, а еще он ценил надежный тыл, спокойный семейный круг и безмятежную дремотность повседневности, хранительницей которых была для него Прийя. Коллеги уважали его за скрупулезную честность и неторопливый, но трезвомыслящий юридический талант. И тесть Гойала тоже очень любил общаться с ним: Рам Вилас Гойал умел поддерживать доверительные отношения, не давал советов и не питал страсти к политике.

Зато Прийя Гойал была женщиной пылкой, «огненным духом», как говорится. Каждое утро, зимой и летом, она яростно вышагивала туда и обратно вдоль всей длинной крыши, покрывающей три смежных узких дома, соединенных между собой переходами на каждом из трех этажей. В сущности, это был один большой дом, и семья и соседи относились к нему именно так. Местные называли его «дом Рая Бахадура», поскольку именно дед Рама Виласа Гойала (который и сейчас был жив в свои восемьдесят восемь), получивший титул от британцев, купил и перестроил эту недвижимость полвека назад.

На первом этаже находилось множество кладовых и комнаты для слуг. Этажом выше проживали старый дед Рама Виласа Рай Бахадур, а также его отец с мачехой и сестра. Здесь же располагались общая кухня и комната для пуджи (куда малорелигиозная или, скорее, нерелигиозная Прийя заглядывала крайне редко). На верхнем этаже находились комнаты для семей трех братьев соответственно. Рам Вилас был средним братом, — стало быть, он с семьей занимал две комнаты на верхнем этаже «среднего» дома.

А над ними всеми простиралась крыша с баками для воды и бельевыми веревками.

Мечась по крыше туда-сюда, Прийя Гойал воображала себя пантерой в клетке. Она с тоской смотрела на маленький домик всего в нескольких минутах отсюда — и еле различимый сквозь джунгли назойливых соседских крыш, — где жила ее подруга детства Вина Тандон. Она знала, что Вина теперь совсем не богата, но зато она вольна делать то, что ей нравится: ходить на рынок, гулять в одиночку, посещать уроки музыки. В доме, где теперь томилась Прийя, об этом не могло быть и речи. Для невестки из «дома Рая Бахадура» быть замеченной на рынке — равносильно позору.

То, что ей уже тридцать два года и она мать двоих детей — десятилетней девочки и мальчика восьми лет, — не имело никакого значения. Не то чтобы Рам Вилас, всегда спокойный и выдержанный, желал этого. Гораздо важнее, что это задело бы его отца и мачеху, а также деда и старшего брата, — и Рам Вилас искренне верил в соблюдение приличий в семье, состоящей из нескольких поколений.

Прийя ненавидела эту жизнь в «большой и дружной семье».

Она не знала ничего подобного, пока не поселилась у Гойалов в Шахи-Дарвазе. А все потому, что ее отец Лакшми Нарайан Агарвал был единственным ребенком своих родителей, который выжил и стал взрослым, и у него, в свою очередь, была только одна дочь. Смерть жены глубоко потрясла его, и он принял гандианский обет сексуального воздержания. Человек спартанских обычаев, Агарвал, даже будучи министром внутренних дел, занимал всего две комнаты в общежитии для членов Законодательного собрания.

«Первые годы замужества — самые трудные», — было сказано Прийе. Но она чувствовала, что в некотором смысле с годами жизнь в браке становится все более невыносимой. В отличие от Вины, у нее не было нормального отцовского и, что важнее, материнского дома, куда она могла бы сбежать с детьми хотя бы на месяц в году, — а ведь это прерогатива всех замужних женщин. Даже ее дедушка и бабушка, с которыми она жила, пока отец сидел в тюрьме, теперь уже умерли. Отец нежно любил ее, свое единственное чадо. И его любовь в каком-то смысле испортила Прийю, сделала неспособной принять стесненную жизнь в клане Гойалов, поскольку она с детства прониклась духом независимости. А теперь, живя в условиях аскетизма, отец не мог предоставить ей хоть какое-то убежище.

Если бы не безграничная доброта ее мужа, он точно сошла бы с ума. Он не понимал ее прежде, но старался понять сейчас. Он старался облегчить ей жизнь хоть немного и ни разу не повысил на нее голоса. А еще она любила дряхлого Рая Бахадура, мужниного деда. Была в нем некая искра. Все остальные члены семейства, особенно женского пола — ее свекровь, сестра мужа и жена старшего брата, — изо всех сил старались сделать ее жизнь невыносимой еще со времен, когда она была юной невестой, так что она их тоже терпеть не могла. Но ей приходилось притворяться ежедневно, постоянно — кроме тех минут, когда она вышагивала по крыше, — где ей даже садик завести не разрешалось, дескать, это привлечет обезьян. Мачеха Рама Виласа пыталась лишить ее и этого моциона («Только подумай, Прийя, что на это скажут соседи?»), но тут Прийя единственный раз настояла на своем. Невестки, над головами у которых она топала на рассвете, жаловались на нее свекрови. Но старая ведьма, наверное, почуяла, что Прийя уже на грани, и напрямую больше не высказывала претензий. А намеков на сей счет Прийя демонстративно не понимала.

Л. Н. Агарвал пришел, одетый как всегда — в накрахмаленной до хруста (но невзрачной) курте, дхоти¹ и белой «конгрессовской» пилотке. Из-под нее виднелись его вьющиеся седые волосы, но обрамляемая ими плешь была скрыта. Всякий раз, собираясь в Шахи-Дарвазу, он брал с собой тяжелую трость, чтобы отпугивать обезьян, которые часто попадались в этом районе, а кто-то даже сказал бы — заполонили все окрестности. Он отпустил рикшу возле местного рынка и свернул с главной дороги на крохотную боковую улочку, выходившую на маленькую площадь. Посреди этой площади росло большое дерево — священный фикус. На одной стороне ее стоял дом Рая Бахадура. Дверь под лестницей держали запертой из-за обезьян, и Л. Н. забарабанил в нее тростью. На закрытых кованых балконах верхних этажей появилось несколько лиц. Лицо его дочери просияло, когда она его увидела. Она быстро свернула в пучок распущенные черные волосы и побежала вниз открывать дверь. Отец обнял ее, и они вместе поднялись к ней в комнату.

— А куда подевался вакил-сахиб? — спросил он на хинди.

Он любил называть своего зятя «господином адвокатом», хотя такое же обращение в равной степени годилось и для отца Рама Виласа, и для его деда.

— Был тут всего минуту назад, — ответила Прийя и вскочила, чтобы отправиться на поиски мужа.

— Не беспокойся покамест, — остановил ее отец мягким, беззаботным голосом. — Сперва налей-ка мне чаю. Несколько минут министр внутренних дел наслаждался домашним уютом: хорошо заваренным чаем (не чета бурде, подаваемой в общежитии ЧЗС), сладостями и качаури, испеченными руками женщин из семейства его дочери, может быть — даже ее руками, минутами общения с внуком и внучкой, которые предпочли бы бегать по жаркой крыше или играть внизу на площади (внучка его довольно хорошо играла в уличный крикет), короткой беседой с дочерью, которую он так редко видел и по ком он так сильно скучал.

В отличие от некоторых тестей, он не испытывал неловкости или угрызений, принимая еду, напитки и радушие в доме своего зятя. Они поговорили с Прийей о его здоровье, о здоровье его внуков, об их школьных успехах и нравах, о том, как тяжко трудится вакил-сахиб, немного поговорили о покойной матери Прийи, при упоминании которой пелена грусти заволокла глаза обоих, и о проделках старых слуг в доме Гойалов.

Пока они беседовали, другие домочадцы, проходя мимо открытой двери, видели их и входили. Среди них был и отец Рама Виласа, довольно безвольный персонаж, пребывающий под каблуком своей второй жены. Вскоре уже весь клан Гойалов собрался в полном составе, кроме деда, Рая Бахадура, не любившего ходить по лестницам.

— Но где же вакил-сахиб? — снова спросил Л. Н. Агарвал.

— А, он внизу, — сообщил кто-то. — Беседует с Раем Бахадуром. Он знает, что вы здесь, и придет, как только сможет.

— Так почему бы мне самому не спуститься, чтобы выразить свое почтение Раю Бахадуру? — сказал Л. Н. Агарвал, вставая.

Внизу дед беседовал с внуком в просторной комнате, которую Рай Бахадур оставил за собой — в основном потому, что был сильно привязан к прекрасным бирюзовым изразцам, украшавшим камин. Л. Н. Агарвал, будучи представителем среднего поколения, засвидетельствовал свое почтение, и ему воздали должное.

— Вы, конечно же, выпьете чаю? — спросил Рай Бахадур.

— Я уже попил наверху.

— С каких это пор вожди народа стали ограничивать себя в чаепитии? — поинтересовался Рай надтреснутым и ясным голосом. Он использовал слово «нета-лог», которое было чем-то сродни шутливому «вакил-сахибу». — А теперь расскажите-ка мне, что за смертоубийство вы устроили в Чоуке?

Ничего обидного старик Рай Бахадур не имел в виду, просто таков уж был стиль его речи, но Л. Н. Агарвал вполне мог бы обойтись и без прямого допроса. Вероятно, он уже по горло насытился ими в понедельник в Палате. Он предпочел бы, пожалуй, тихую беседу со своим безмятежным зятем, дабы разгрузить беспокойный разум.

— Ничего-ничего, все уляжется, — ответил он.

— Я слыхал, двадцать мусульман были убиты, — философски произнес старый Рай Бахадур.

— Нет, гораздо меньше, — сказал Л. Н. Агарвал. — Несколько. Но все уже под контролем. — Он сделал паузу, размышляя о том, что он с самого начала неверно оценил ситуацию. — Этим городом сложно управлять, — продолжил он. — Не одно, так другое. Мы очень недисциплинированный народ. Только латхи и винтовка научат нас порядку.

— При британцах закон и порядок не составляли проблемы, — заметил надтреснутый голос.

Министр внутренних дел не попался на приманку. На самом деле старик мог говорить вполне искренне.

— И все же — имеем, что имеем, — ответил он.

— Дочка Махеша Капура приходила на днях, — рискнул Рай Бахадур.

А вот это замечание точно не было невинным. Или было? Возможно, Рай Бахадур просто говорит, что в голову приходит.

— Да, хорошая она девушка, — сказал Л. Н. Агарвал. Он задумчиво пригладил шевелюру по всему периметру. Затем, после паузы, прибавил спокойно: — Я могу справиться с городом. Не рост напряженности меня тревожит. Десять Мисри-Манди и двадцать Чоуков — это ничто. А вот политика... политики...

Рай Бахадур позволил себе улыбнуться. Улыбка тоже была несколько надтреснутая — словно отдельные гравюры из диптиха его старческого лица медленно, с трудом меняли конфигурацию.

Л. Н. Агарвал тряхнул головой и затем продолжил:

— До двух часов пополудни сегодня ЧЗСы топтались вокруг меня, словно цыплята возле несушки. Все были в панике. Главный министр уезжает из города на несколько дней, и вот, глядите, что происходит в его отсутствие! Что скажет Шармаджи, когда вернется? Какая от всего этого выгода для фракции Махеша Капура? В Мисри-Манди они возбудили джатавов, в Чоуке — мусульман. Как это скажется на джатавском и мусульманском электорате? До всеобщих выборов осталось всего несколько месяцев. Уйдут ли эти голоса из зоны влияния ИНК? Если да, то в каком количестве? Один или два джентльмена даже спросили, существует ли опасность дальнейших столкновений, — хотя обычно это заботит их в последнюю очередь.

— И что же вы сказали им, когда они прибежали к вам? — поинтересовался Рай Бахадур.

Его старшая невестка — архиведьма, согласно демонологии Прийи, — только что принесла чай. Голова у архиведьмы была покрыта сари. Она налила чай, бросила на мужчин пронзительный взгляд, обменялась с ними несколькими словами и ушла. Нить разговора ускользнула мимоходом, но Рай Бахадур, вероятно памятуя о перекрестных допросах, коими славился в свое время, мягко вернул ее назад.

— О, ничего не сказал, — ответил Л. Н. Агарвал совершенно невозмутимо. — Я просто говорю им все необходимое, чтобы они оставили меня в покое.

— Ничего?

— Да. Ничего особенного. Только сказал, что страсти улягутся.

Что сделано, то сделано. Что немного дисциплины никогда еще не вредило. Что до всеобщих выборов еще по-прежнему далеко. И все в таком ключе. — Агарвал отхлебнул чая и прибавил: — Суть в том, что в стране существуют гораздо более важные вещи, над которыми следует подумать. И главное — продовольствие. Бихар практически голодает. А если сезон дождей будет плохим, то и нас ждет то же самое. С мусульманами, угрожающими нам изнутри или из-за границы, мы как-нибудь справимся. Если бы не мягкосердие Неру, мы бы справились с ними еще несколько лет назад. А теперь еще джатавы эти, — на лице его появилось брезгливое выражение, — эти представители зарегистрированной касты снова создают проблемы. Но мы еще посмотрим...

Рам Вилас Гойал все это время сидел молча. Однажды он слегка нахмурил брови, в другой раз кивнул.

«Вот за что я люблю своего зятя, — размышлял Л. Н. Агарвал. Он далеко не немтырь, но умеет молчать». И он снова решил, что выбрал отличную партию для дочери. Прийя еще тот провокатор, но муж ее просто не поддастся на провокации.

^{1 Дхоти — традиционная мужская одежда, распространенная в Южной и ЮгоВосточной Азии, в частности в Индии. Представляет собой прямоугольную полосу ткани длиной 2–5 м, обертываемую вокруг ног и бедер с пропусканием одного конца между ног.}