Текст: Татьяна Шипилова
Очень хочется сказать «Ох уж эти диснеевские принцессы!», но потом приходит осознание, что Дисней к этим «принцессам» имеет опосредованное отношение. Среди героинь только одна не была обделена ушастым вниманием – Эшли-Золушка (я не совсем считала там историю именно Золушки, но больше никто не подходит). Все остальные – «жена» Синей Бороды, Красная Шапочка (Руби), Гретель и героиня сказки «Румпельштильцхен» (здесь ее зовут Рэйна) – громкими или хотя бы удачными экранизациями не избалованы, если не считать довольно сумбурной «Чем дальше в лес...».
Уже по перечислению главных героинь в принципе становится понятно, о чем здесь пойдет речь. Но все же поясню: женщин, когда-то ставших известными из-за их странных историй, собирают вместе, предлагая проговорить свои психологические проблемы не перед дулом камеры, а в личной узкой беседе, где каждая может понять и принять неприглядную правду.
Автор выбирает всем известные мрачноватые сказки со смертями или физическими расправами в финале (даже в «Золушке» братьев Гримм всем антагонисткам выклевывают глаза), чтобы сгустить краски и перевести сказочный дискурс в сторону мистицизма на стыке с психологией.
Современный человек вообще таков: все так и норовит разобрать с точки зрения психологии. Отсюда все эти условные эффекты золушек и синдромы рапунцель.
И хоть синдромы, которые трактуются психическими отклонениями, на самом деле никакого отношения к сказкам не имеют, но человек все равно с маниакальной упорностью пытается найти объяснение тому, что не совсем ясно или объяснение чего затерялось в веках. Так и Мария Адельманн старается найти психические травмы (а в двух случаях из пяти это оказываются еще и детскими травмами), которые могли бы быть вызваны у героинь известных сказок после всех их приключений.
Сама сказка как таковая никогда не разрабатывает сюжет после «жили долго и счастливо». Как не разрабатывает сказка и характеры персонажей после счастливого (или не очень) финала. Сказку (и ее древнего автора) интересует путь героя, а не психологическая составляющая сюжета. То есть сказка должна пониматься скорее на интуитивном уровне, опираясь на мироощущение, а не разбираться в кабинете психоаналитика. Владимир Пропп замечал, что «психология сказочника, психология творчества его, как часть психологии творчества вообще должна изучаться самостоятельно». Но, естественно, современным авторам не до подобных умозаключений.
Перед нами лучшая книга по версии TIME и The Washington Post. Почему так? Потому что это тенденция: ретеллинг все больше захватывает мир, переводя постмодернизм уже в сторону метамодерна. Концепция продолжения истории уже после объявленного конца продолжает набирать обороты, приводя авторов и их читателей к глубинным, почти животным страхам быть исторгнутыми из окружающей среды.
Так, оставшаяся в живых девушка «Синей Бороды» оказывается подозреваемой в соучастии маньячных преступлений; Красная Шапочка носит шубу из шкуры волка, который попытался ее съесть, походу дела страдая мазохизмом и добавляя психоделического флера; Гретель не только стесняется своего слишком уж старомодного имени, но и не может найти общий язык с родным братом после случая в пряничном домике; Эшли же оказывается очень стервозной Золушкой, как бы собирая в себе все стереотипы о старлетках. Финальная история Рэйны, на которой держится вся интрига, отчасти деконструирует сказку о Румпельштильцхене, но при этом выводит само повествование в сторону действительно любопытной развязки.
И заметьте, я ничего не проспойлерила, лишь обозначила те проблемы, которые заявлены героинями в самом начале и с которыми они попытаются справиться на протяжении всего повествования. А вот получится или нет – узнайте сами.
