Людмила Филина. Борзойка

Автор: Людмила Филина

БОРЗОЙКА

Глава из романа «Мореходочки»

Мы шли в Ванкуверо-Орегонскую экспедицию уже неделю. Поутихли эмоции прощания с берегом. Прикачались – перестала мучить морская болезнь. Уже не хотелось глазеть в пустынный океан, да ещё и туманный.

В свободный послеобеденный час мы с Зойкой весело вспоминали Татьяну и как в первом рейсе Зоюшку звали Борзойкой. Трансляция объявила:

– Судовому комитету собраться в кают-компании в 14:00.

– Ну что, я пошла. – Зойка посмотрела на часы, несуетливо встала.

– Ты прям как коммунистка, всегда на передовой, – не без зависти определила я.

– Ну, передовицу в стенгазету пишет помполит, а я вторую и третью колонку.

– Ты праздничные газеты красиво рисуешь, – добавила я.

Зойка выразительно отмахнулась.

– Да и в судовом комитете, Оля, я лишь секретарь, записываю ход собрания и обсуждения комсоставом.

После ухода Зои продолжила разрисовывать плакат «С днём рождения!». Задумалась. И всё-таки первое место она заняла в соревнованиях по плаванию среди работников Базы океанического рыболовства, с параллельной сдачей горм ГТО в V ступени. Заметка о ней была в «Камчатской правде», что З. П. Рыжинская в коллективе служит примером для других. Свои взгляды и убеждения отстаивает принципиально. Неоднократно поощрялась администрацией судов… А сколько она рейсов сделала?

Вернувшуюся Зойку одолела распросами, с каких пор она стала «примером для других»?

– Тебе конкретно? – Лукавая улыбка, взгляд искоса. – А с тех, пионерских пор…

– «Пионер – всем ребятам пример». Да? – перебила я.

– Скорее урок жизни, – задумчиво покачала рыжими кудряшками.

– На ЦУМе вдоль всего здания траспарант: «Наш девиз – жить, работать, учиться по-ленински, по-коммунистически!» И ещё слева от входа в магазин: «Имя и дело Ленина будут жить вечно», – пыталась я угадать смысл урока.

– Вот и я о том же, – заулыбалась Зоя, – в третьем классе сознательно готовилась к вступлению в пионеры, но однажды всё пошло вверх тормашками. Это было давно, в 1968 году, но свою первую учительницу Марию Ильиничну запомнила на всю жизнь.

…Как же эта несчастная муха влетела в чернильницу?! В такое узкое горлышко воронки?! Ползла по скользкому стеклу и свалилась? Утонула. Так или иначе, а пёрышко ручки оказалось пикой. Макнула ручку в чернильницу, не глядя вытащила и…ах! Огромная чернильная клякса расползалась по новой строчке тетради по чистописанию. – Зойка тяжело вздохнула, будто это произошло только что. – Что делать? Стереть? Нельзя. Но попробовала – грязно получилось. И чуть не дырка. Стряхнула муху с пера на промокашку. На новой строчке написала красивые ровные буквы с тоненькими волосными. А когда нажимала, перо скрипело и выводило жирные вертикальные линии буквы.

Получила за эту работу «два». И это накануне ДНЯ ВСТУПЛЕНИЯ В ПИОНЕРЫ. Трагедия! Двоечников не принимают в ряды пионерской организации. Думала об этом, а сама наглаживала шёлковый галстук, повторяя слова пионерской клятвы. – Серьёзное лицо Зои стало ещё строже, – понимаешь, Оль, получилась клятва самой себе. Потому что на торжественной линейке подошла моя учительница: «А ты чего готовишься, ты же двойку получила накануне?!» Я вышла из строя. Из-за одной дурацкой двойки меня не примут в пионеры! Чувствовала, что самое важное в жизни проходит мимо меня. Даже страшнее – вычеркивают из жизни. А писать красиво уже умела до поступления в первый класс. Многие в классе и букв ещё не знали, а я в библиотеке книжки читала. Но вот они – пионеры. Обидно. Я что, по-прежнему октябрёнок? Ещё и самая старшая из одноклассников.

Я плакала, когда повязывали галстук другим. Зажала в ладони значок-звёздочку с портретом юного вождя и сорвала с белого фартука. Заметила это Мария Ильинична, укоризненно покачала головой. Я выбежала из зала.

Меня убило решение учительницы не принимать в пионеры. С этого апрельского дня провалялась в постели до конца учебного года. Просто не хотела идти в школу.

Летом мама работала в пионерском лагере, и я была с ней на море. Всё лето в парадной форме самовольно повязывала красный галстук. Стыдно было, что я не пионерка, как все в отряде. Первый раз руки дрожали, и не получался красивый узелок. Привыкла считать себя пионеркой и уверенно выравнивала складочки, завязывая галстук.

Что я думала в это время? Разное. Не зря боялась её, худую, тёмноволосую, учительницу с чёрными глазами. Ну, конечно, пионеры должны быть первые во всём. Я же оказалась грузом в показателях успеваемости. Виновата муха? Но надо быть осмотрительной! Для чего перочистка?! Мало ли какая ворсинка зацепится! Долго упрекала себя, но…

На следующий учебный год категорически сказала маме, что не пойду в свой класс. А как я заявлюсь пионеркой? Одноклассникам потом сочинила, что приняли в пионерском лагере «Салют». Мама перевела в параллельный класс. Первого сентября новая учительница Анастасия Михайловна приветливо приняла меня, а прежняя ничего не говорила, видя меня в галстуке. За это я простила ей затаённую обиду.

Какой урок вынесла я из этой истории? Со временем узнала поговорку «Нельзя, но если очень надо, то можно». Так и живу, иногда преодолевая соблазны нарушить правила даже при переходе улицы.

А одно «нельзя» я нарушала регулярно, это чтение. Мама запрещала книги не по программе внеклассного чтения. А мне интересно! Прятала книги. Читала под одеялом при свете фонарика. Одну – дочитать – взяла в школу. Сначала читала на переменах, а потом на последнем уроке. Книжка тонкая, в твёрдом переплёте – было легко держать её на коленях под партой и читать в щели откидной крышки.

Надо мной нависла тень. Я так увлеклась, что не заметила, как подошла Анастасия Михайловна. Учительница строго спросила:

– Чем это ты отвлекаешься? – она подняла и открыла крышку парты. Взяла книгу. – Пусть мама придёт, я отдам ей.

– Нет! Только не маме! – Слёзы полились ручьями. – Я прошу вас! Простите меня! Я больше никогда не буду читать на уроке.

– После поговорим. Успокойся и слушай урок, – уже не строго, мягко сказала.

Звонок оглушил меня. Я пересела на парту перед учительским столом. Пока однокласссники выходили, подумала: «А что если взять со стола книжку и уйти со всеми? Украсть?!»

– Так, и чего ты рыдаешь? – Учительница увидела на глазах слёзы.

– Боюсь, что расскажете маме.

– Почему боишься?

– Она меня побъёт!

Анастасия Михайловна взяла обёрнутую в газету книгу, открыла.

– Гаврош, – прочитала и подняла на меня глаза. – Это для средней школы. Тебе интересно?

– Мы с Гаврошем как брат и сестра. Только я не болтаюсь по улицам, как он.

– Что же у вас общего? – удивлённо спросила учительница.

– Я всё время голодная и живём в убогой лачуге. Он не видел ни одной приветливой улыбки. Мать его не любила. Моя – тоже.

– Твоя мама не любит тебя? Почему ты так решила? Она не заботится о тебе?

– Думаю, что она мне не родная. Всегда холодная. Часто бьёт. У Гавроша лестница на слона, а у нас – на чердак. Да, мы там жили у кого-то до школы. Уютно? А сейчас в сарае. Зимой холодно. Нечем топить. Готовим еду на примусе – он воняет керосином. Приятно?

– Подожди. Неужели у тебя одежда – чужие лохмотья? А какой красивый голубой портфель – ни у кого больше нет такого. Наказывает? А ты всегда слушаешься? Невозможно сравнивать нашу жизнь с той, когда жил Гаврош. Подрастёшь, прочтёшь роман «Отверженные» полностью, поймёшь. А пока забирай книгу и не приноси на уроки.

Да, встряска была сильной. Я очень благодарна Анастасии Михайловне. Эта седая добрая учительница сказала про роман Гюго. И вскоре я его прочитала. Там мечтали о всеобщем бесплатном образовании… Всё изменилось в моём сознании. И к маме тоже…

Пионер, – ехидно передразнивая меня, – всем ребятам пример! А вообще, да, вот уже пятнадцать лет стараюсь подтвердить, что не зря давала клятву быть верной заветам Ленина. И так всегда, сколько бы ни было нам лет.

– Так тебе уже двадцать пять?

Зойка кивнула и села за стол.

– Ну ладно, иди. Потом закончим. Мне надо стенограмму собрания расшифровать.