Первые майские. Выбор шеф-редактора

Текст: Михаил Визель

Турнбьёрн Оппедал, Свейн Стёрксен. «Бумажные лётчики»

• Пер. с норвежск. Евг. Воробьевой
• М.: Городец, 2024 – 240 с. (Нордбук)

Одинокий путешественник строчит открытку непонятно кому, непонятно откуда, непонятно зачем. Потому что на самом деле он таким образом пытается изжить боль разрыва с возлюбленной М., с которой он прожил почти четыре года. И которая, похоже, не просто ушла от него, но ушла к его же собственному единоутробному брату. «Кажется» – потому что эта красивая сложноустроенная книга только притворяется романом, но вся построена не на действии, а на трудноуловимых переливах рефлексий – прекрасно, кстати, переданных переводчицей. Впрочем, нарратив в книге тоже есть, но его надо восстанавливать по крупицам, по частям, как пазл. В полном соответствии с заявлением рассказчика: «Моя память похожа на прилежно рассортированный архив, в который неожиданно ворвался смерч. Разрозненные листки сохранились, но системы в них никакой».

Отдельная увесистая изюмина – оригинальные коллажи, которыми книга проиллюстрирована. Это даже неправильно называть иллюстрациями – скорее это сколы сознания современного человека, не столько «человека эпохи Lonely Planet», как уверяет аннотация, сколько эпохи социальных сетей и смартфонов, хаотично забитых визуальным контентом. Довольно, надо сказать, необычным для русского читателя, мало привычного к такой эстетике. Тем интереснее посвятить этой книге несколько вечеров.

Остается добавить, что в оригинале книга вышла в 2016 году. То есть сама она целиком – скол такой недавней, но уже такой далекой эпохи.

Ася Демишкевич. «Раз мальчишка, два мальчишка»

• М.: Альпина Нон-фикшн – 192 с.

В страшной, но какой-то упорядочивающей сказке лауреата премии «Рукопись года», как и дòлжно в apхeтипической сказке, сказочное начало нарастает постепенно. Начинается она с того, что неласковая мачеха отправляет вполне реалистично выписанного современного подростка, 13-летнего Андрея, все никак не могущего забыть умершую три года назад родную мать, в настоящую армию. Кажется, что сейчас начнется «солдатская сказка», в духе Cаши Черного или даже катаевского «Сына полка», но нет: быстро выясняется, что новобранцы, в числе которых оказывается Андрей, – не совсем обычные новобранцы, армия – не совсем обычная армия, ведущая уж совсем непонятную войну, да и чисто поле, в котором дислоцируют сформированную роту – совсем уж сказочное, с избушкой Бабы-яги (здесь ее зовут Калерией Петровной), живым лесом и лешим-Стригачом, выстригающим память.

Асе Демишкевич можно поставить в заслугу то, как искусно и она сочетает элементы сурового реализма и фольклорной сказки – и поставить в упрек слишком уж быструю и прямолинейную развязку. Впрочем, сказка на ночь длинной быть и не должна. И непременно должна иметь ясную мораль.

Сергей Авакян-Ржевский «Дорога Сурена»

• М.: Black Sheep Books, 2024 – 240 с.

Судя по совпадению имён главных героев, Сурен и Галина, с именами родителей автора, вынесенных в посвящение, приближающийся к сорокалетию журналист и пиарщик, написал дебютный роман если не прямо (авто)биографический, то к этому приближающийся, причём себя самого вывел в качестве второстепенного персонажа – студента журфака МГУ, сына главного героя. А главный герой — как раз Сурен, пятидесятилетний бомбила, то есть таксист, работающий в аэропорту Минеральных Вод без официальной лицензии. Порода эта вымирающая, зачем торговаться, если есть смартфонные приложения. Но Сурен и его друзья-коллеги-конкуренты из первой линии таксистов, встречающих пассажиров, крепко держатся за старые обычаи.

Собственно, о том, как этот классический «обычай» устроен, речь в книге и идет. Кажется, что в ней ничего не происходит, сплошное «коловращение жизни», в первой же главе откровенно обозначенное:

Он думает о том, что устал от гонки за завтрашним днем, в котором будет покой, счастье и деньги. В гонке за клиентом, ведомый памятью о денежных для таксиста девяностых годах и по траектории наименьшего сопротивления, он примчал аккурат к пятидесятилетнему юбилею в положении седовласого и седоусого таксиста, у которого за душой балансирующая на грани самоокупаемости работа, заурядный жизненный опыт, жена и два взрослых сына.

Это уже любопытно: когда ещё доведётся узнать, как устроена жизнь того самого парня или, чаще, дядьки, с которым ты проходишь «последний дюйм» до своего места назначения. Причем узнать не от первого лица, редко искреннего, а чаще строящего из себя эдакого юмориста или «философа за баранкой», а от лица как бы второго – знающего предмет, но не потешающегося над ним, а сопереживающего, порою заставляя вспомнить о пушкинском Самсоне Вырине.

Но лишь в конце выясняется, что название «Путь Сурена» надо понимать не только географически, но и метафизически: Сурен действительно проходит свой путь и обретает главное. Книга неожиданно вышла. В импринте детского издательства «Белая ворона», заточенном изначально на Young Adult, попала, тоже довольно неожиданно, в Длинный список «Большой книги». Хочется пожелать Сурену счастливого пути.

Алексей Смирнов фон Раух. «Доска Дионисия»

• М.: Individuum, 2024 – 274 с.

Причудливая муха, извлечённая вдумчивыми издателями из янтаря времени. Роман середины 70-х о наглухо закрытой тусовке (позволим себе этот анахронизм) советских, то есть светских иконных реставраторов и тесно связанных с ними барыг-фарцовщиков. Формально это детектив, пружиной которого являются поиски, в том числе криминальные, редкой «доски», то есть иконы русского кватроченто. Но этот действительно ценнейший артефакт оказывается для автора лишь поводом, довольно формальным, для сведения счетов с людьми, которых он хорошо знал и среди которых долго и, очевидно, без всякого удовольствия вращался. Поражают, однако, не эти толстые намёки на реальных людей, ныне совершенно забытых, а ярость, с которой профессиональный художник-реставратор, выходец из дворян Алексей Смирнов (1937–2009), взявший себе глубокомысленную (Rauch – «дым») псевдоаристократическую фамилию, обрушивается на окружающий его совок. По Смирнову, настоящая полноценная жизнь, материальная и духовная, была только «в раньшем времени» – и осталась только за границей, откуда изредка в тусклый советский мирок попадают настоящие люди и настоящие предметы, вплоть до простейших бытовых, советским людям, однако же, недоступных. Умонастроение, надо признать, нередкое для советской интеллигенции времен застоя, но у фон Рауха оно приобретает какой-то совсем уже пародийный вид:

– Вот, тетенька, вы в Ниццу, в Париж свободно ездили, не работали…

– Еще чего придумаешь, работать. В наше время женщины нашего круга вообще не знали, что такое работать. Аннет Велипольская, ходящая на службу, фи! Это было бы смешно! Так же, как мне, выучившей много поколений детей французскому, смешно теперь, что жила когда-то Аннет Велипольская, которая занималась нарядами, лошадьми, всерьез обсуждала меню званых обедов, их сервировку. Одно столовое серебро Велипольских занимало целую комнату. Семь огромных шкафов!

– Где все это, тетенька?

– Ах, всего этого давно уже нет. Дым, дым. Все растворилось во времени.

Но за прошедшие 50 лет накопился борхесовский эффект «Пьера Менара, автора Дон Кихота» – и сейчас эти наивные грёзы об «упоительных в России вечерах» и Ницце можно прочесть радикально иначе.

Алексей Трошин, Мария Шамова. «Булгаков. Путь Мастера»

• М.: Альпака, 2024 – 104 с.

Художник-комиксист Алексей Трошин, памятный любителям жанра благодаря зооморфным историям о Веймарской республике, рисовал свою графическую версию истории Мастера Булгакова и его Маргариты-Елены долго и безо всякой связи с нашумевшим фильмом. Но вышел он исключительно вовремя – и теперь у нас есть возможность сверить впечатления. Впрочем, графический роман охватывает гораздо бòльший период времени, от киевского детства и до самой смерти героя. Разумеется, авторские акценты здесь расставлены совершенно иначе – так, в нем гораздо больше внимания уделено взаимоотношениям не с Воландом и его инфернальной свитой, а со вполне реальным Сталиным и его наркомами. А черно-белый штрих добавляет выразительности.