Текст: Владимир Березин
Борис Львович Васильев удивительно интересный писатель не только в том, что касается его прозы, но и во всём его образе, что связан и с ним самим, и с феноменом военного поколения 1923-1924 года рождения. Того самого поколения, к описанию которого, как прицеп, следовала обязательная фраза «их осталось два-три процента». Действительно, те, кому исполнилось восемнадцать в сорок втором, были выбиты в военное время.
Без знания семейных обстоятельств трудно понять, как устроен этот писатель. Борис Васильев вообще был любителем истории, а уж история собственной семьи была для него важна принципиально. Причастность к истории — ключ всего того, что писал Васильев. В его роду много потомственных военных, а один из предков — участник Бородинского сражения генерал-лейтенант Илья Алексеев. Впрочем, другой его предок — учитель в Ясной Поляне, наставник Сергея Толстого, старшего сына великого писателя. Этот учитель был народником и, как многие люди его круга, уехал в Америку, чтобы основать земледельческую коммуну. Про своего отца Борис Васильев писал: «Отцу суждено было прожить на свете 76 лет и два месяца: в отличие от большинства сверстников, ему повезло. Каскад из трех войн унёс из России такое количество душ, что их вполне хватило бы для освоения небольшой планеты в соседней Галактике, а ведь кроме войн были и мирные периоды, во время которых с душами обращались избирательно, следуя правилу “Пуля дура, да расстрел молодец”. Целеустремленное проведение в жизнь второй половины этого правила во дни мира, а первой — в дни войны практически ликвидировали последние остатки русского потомственного офицерства, и после заключительного каскада — Великой Отечественной войны — отец представлялся мне экспонатом Красной Книги с горестной пометкой: “Встречаются отдельные экземпляры”».
Биография самого Бориса Васильева — классический пример обыкновенной биографии в необыкновенное время: уйти добровольцем на фронт, выходить из окружения, попасть в кавалерию, оттуда — в пулеметную полковую школу и потом служить в гвардейском воздушно-десантном полку. В марте 1943 года при десантировании подорваться на мине.
Кстати, когда он с контузией лежит в Костроме, то выменивает самосад на сахар. Какой-то мужчина ковыляет мимо госпитального забора, и Васильев доверчиво отдаёт ему сахар, и ждёт на следующий день, когда инвалид принесёт ему махорку. Случайный прохожий, сдержав слово, приносит отличный табак. И им оказывается драматург Виктор Сергеевич Розов.
Осенью 1943 года Борис Васильев поступает в Академию бронетанковых и механизированных войск имени Сталина (когда это название выбьется из стиля эпохи, ей дадут имя маршала Малиновского). В 1946-м — он испытатель танков на Урале, а в 1954 году демобилизуется. И вот инженер-капитан превращается в писателя традиционным образом: небыстрое признание, стандартные трудности с цензурой и чрезвычайная популярность опубликованных вещей. Отличительная особенность этой прозы – особый, народный успех фильмов по его сценариям и экранизаций книг. «А зори здесь тихие», вышедшие в 1969-м, которые экранизированы через три года, а в 2005 году вновь экранизированы в Китае. Роман «В списках не значился» выходит в 1974-м, а в 1995 году экранизируется под названием «Я русский солдат». «Аты-баты, шли солдаты» стали классикой советского кино о войне. Причём фильмы семидесятых — это именно настоящее советское кино с добротной режиссурой и классической актёрской школой. То самое кино, часть которого сейчас раскрашивают, как «Семнадцать мгновений весны», продолжают, как «Офицеров», или переснимают, как это сделали китайцы с историей советских зенитчиц и их старшины. И как это опять сделали у нас.
Имя Бориса Васильева упрочилось если не благодаря кинематографу, то параллельно с ним. Ведь с именем Васильева связано полтора десятка книг более или менее знаменитых: «Очередной рейс», «Длинный день», «След в океане», «Королевская регата», «На пути в Берлин», «Офицеры», «А зори здесь тихие», «Иванов катер», «Аты-баты, шли солдаты…», «Не стреляйте в белых лебедей», «Подсудимый», «По зову сердца», «Наездники», «Завтра была война», «Вы чье, старичье?» — возможно, я что-то пропустил. Но видно, что это большая кинематографическая работа, и «народные хиты» — лишь вершины её.
Среди огромного количества литературной и кинематографической продукции у Васильева было нечто своё, особенное. И это — «сентиментальный пафос», особый строй текста, построенный на очень сильном сентиментальном переживании при практически камерных обстоятельствах.
Есть особый тип его книг — это романы в духе Яна и Балашова. То, что называется «сказания о древнем»: «Вещий Олег» (1996), «Александр Невский» (1997), «Ольга, королева русов» (2001), «Князь Ярослав и его сыновья» (2004), «Князь Святослав» (2006), «Владимир Красное Солнышко» (2007), «Государева тайна» (2009), «Владимир Мономах» (2010). Однако это не вполне традиционный тип русско-советской беллетристики. Кажется, что ключом к этим текстам является одна цитата. В своих мемуарах он пишет:
Васильев Б. Моя война. Страшное лето 1941 года. – М.: Родина, 2022. С. 123.
Цитата эта повторяется многократно — во многих разговорах о писателе.
Когда пришли иные времена — времена распада СССР, который, кстати, первым назвал «геополитической катастрофой» не Владимир Путин, а Егор Гайдар в одной своих книг. Спустя двадцать лет после начала Перестройки Васильев говорит в интервью, что ни о чем не жалеет: «Надо было кончать с главным злом — советской властью». Советская власть действительно куда-то подевалась. Но вышло как в известной фразе Ильфа насчет ожиданий от изобретения радио: оно появилось, а счастья всё нет.
Оказалось, что Васильев — очень неудобная фигура. Одни ему не могут простить того, что подписал знаменитое «Письмо 42-х», другие — того, что стал писать исторические романы, которые им кажутся скучными со всеми своими оборотами типа: «Не миновать усобицы. — Коли князь в беде, так и я в седле. — Ярун тут же заседлал коня, прицепил дедов меч, низко поклонился будущему тестю и ускакал в густеющие сумерки, даже не попрощавшись со своею наречённой» ("Ярослав и его сыновья"). Те, кто твердил как заклинание фразу из фильма «Офицеры»: «Есть такая профессия — Родину защищать», не могут простить Васильеву высказываний типа «Зубы дракона были в каждой стране. Но их там уничтожили. Скажем, в той же Америке. Как они грехи свои замаливают — перед неграми, перед индейцами! Как они чтут героев их гражданской войны!». Можно, конечно, промолчать об этом в юбилейные дни, но это как-то недостойно честных размышлений о месте Васильева в нашей реальности.
Как ни крути, он останется в ней навсегда именно с военной темой. А отношение к Отечественной войне, культ павших и выживших, культ народного героизма — одна из главных базовых ценностей советской, а потом и российской культуры.
Время постепенно отъедало от народной гордости революцию, индустриализацию, коллективизацию и стройки коммунизма. Остались освоение космоса и Отечественная война. И не только государство, но и народ в своей массе очень настороженно относится ко всякой возможности ревизии.
Опыт Бориса Васильева на этом фоне очень интересен. И не потому что писатель сумел расставить все точки над i или нашел оптимальное среднее между политическими полюсами. Скорее оттого, что он и его книги — часть системы культуры, где трагическое и героическое невозможно оторвать друг от друга.
