Текст: ГодЛитературы.РФ
Фудзияма, сакура, гейши — это первые три слова, которые обычно люди говорят, когда их просят назвать то, с чем у них ассоциируется Япония. Иногда в этом трио появляются «самураи» или «аниме», но Фудзияма (которую сами японцы уважительно называют Фудзи-сан) присутствует всегда.
Книга Евгения Штейнера «Япония. Приближение к Фудзияме» – увлекательный рассказ о Японии и ее людях, об их особом понимании жизни и природы вещей. В 2011 году в издательстве СЛОВО/SLOVO она уже выходила, только подзаголовок «Приближение к Фудзияме» тогда был единственным заголовком. Сейчас, в новой красочной серии, можно сказать, вышло переиздание.
Культурологические изыскания в сочетании с глубиной и оригинальностью личных наблюдений автора выводят эту книгу за рамки путеводителя. Первая часть книги – это рассказы о малоизвестной Японии, на основе тридцатилетнего опыта пребывания и изучения страны, мелочи рядовой японской жизни, о которых нигде не пишут, невероятные встречи и личные истории. Вторую часть, раздел «По городам и храмам Японии» можно использовать во время прогулок по описываемым автором местам.
Приводим небольшой фрагмент из первой части книги — про лакомство, ставшее популярным и у нас, — моти.
Япония. Приближение к Фудзияме / Евгений Штейнер. — М.: СЛОВО/SLOVO, 2024. — 400 с.
Про моти
Бойкий журналист непременно бы заявил, что Токио — это город контрастов. Наряду с представительными небоскребами Синдзюку, которым нипочем землетрясения (так, по крайней мере, уверяют их строители), существует море разливанное мелких деревянных или пластмассово-асбестовых домишек. Жилой Токио и состоит преимущественно из двух- и трехэтажных домиков на одну или несколько семей. Почти все жилые дома окружены заборами. Заборы монолитные, большей частью из бетона в высоту среднего японского роста. Нередко идти по маленькой улочке означает идти между двумя рядами глухих заборов. Но при этом дома за заборами часто бывают открыты настежь — со всеми их раздвижными дверями и стенами. Вся внутренняя начинка, состоящая преимущественно из расстеленных футонов с обитателями в исподнем, невольно открывается взору заезжего дяди Степы, который, как известно, «…через любой забор с мостовой глядел во двор». Нельзя сказать, что японские обыватели были бы озабочены возможными чужими взорами. То, что делается за заборами, делается на их частной территории, и ни с кем внешним соотноситься при этом необязательно. Эта особенность культурного видения — не видеть то, что в зоне чужого дома, — особенно явственно проявляется в повсеместно распространенном обычае ежеутренне сушить матрасы и одеяла на заборе, выходящем на улицу. При этом жилище ревностно оберегается от посторонних взоров и вторжений, и приглашать в гости по-прежнему не очень принято. Выпить и посидеть предпочтительнее на нейтральной, специально для того предназначенной территории — ресторане, сакея или сусия.
…Сегодня, 23 декабря, мусор не вывозится по случаю дня рождения императора. Собственно, не работают практически все государственные учреждения, а также монархически настроенные частники. Выйдя заплатить по счетам в банке и купить марки на почте, я в полном изумлении обнаружил их закрытыми и решил, что, должно быть, началось японское Рождество. (Они везде понатыкали елок с конца ноября, а сейчас уже совершенно обезумели — от Санта гёрудзу (Santa girls) прохода нет.) Лишь объявление на месте сбора мусора разъяснило ситуацию.
Рождество для японцев — повод побольше продать и подешевле купить. Этим они, вероятно, немногим отличаются от западной публики, но нелишне заметить, что происходит подобное в стране, к христианству, а стало быть, и к Рождеству, относящейся довольно безразлично-прохладно.
Ходили гулять. У домов выставлены кадомацу — маленькие сосенки или отдельные ветки в кососрезанных бамбуковых стволах, обвязанных разноцветными шнурами. На соседней, обычно очень тихой улочке вдруг услышали какие-то хлюпы и чавки, сопровождавшиеся заунывным пением. Человек семь-восемь перед одним из домов занимались мотицуки — колотили моти, помогая себе трудовой песней, смысл которой можно приблизительно передать как «Эх, дубинушка, ухнем! Эх, веселая, сама пойдет!». Появление длинноносых гайдзинов вызвало поначалу некоторое замешательство, но вскоре нам, смущаясь и посмеиваясь, начали объяснять древние обычаи японского народа по части мотиделания.
Моти — это такие рисовые колобки, традиционная пища богов и людей. То, что предназначается богам, ставят на алтарь под Новый год (а также рядом с кадомацу). Эти новогодние моти называются зеркальными (кагами моти) и выглядят как два довольно толстых диска с мягкими очертаниями, положенные один поверх другого, притом что верхний по размеру несколько меньше нижнего. Считается, что форма их воспроизводит древние бронзовые зеркала, а зеркало — это солярный символ, новое солнце Нового года. Кроме того, они символизируют уходящий и наступающий годы, а также инь и ян, а еще солнце и луну. Перед Новым годом их помещают на домашний синтоистский алтарь и венчают диким горьким апельсином дайдай (это название омонимично слову «поколения»). В одиннадцатый день первого месяца нового года (сейчас это обычно делают во второе воскресенье января) совершали ритуал «раскрытия зеркала» (кагами бираки) — традиционно при помощи топора. Зачерствевшие до окаменения моти после этого поедают. С конца XIX в. во многих школах воинских искусств с обряда разламывания и поедания моти начинают первые тренировки в новом году.
Хокусай не раз показывал разные стадии изготовления моти. Например, в «Манга» есть композиция, где довольное семейство поедает это лакомство. Между столом и печкой — колода для отбивания моти с двумя молотами.
Женщина в центре держит на вытянутых руках большой шматок отбитого моти — она несет его молодой женщине слева, которая над утопленным в полу очагом печет колобки из моти. Сзади ей дышит в шею привязанный за спиной младенец, впереди пышет жаром жаровня — немудрено, что женщине жарко и она распахнула на груди кимоно. Другая женщина, ближе к зрителю, распределяет эти колобки по чашкам, добавляя прочие ингредиенты и подавая беззаботно покуривающим мужикам. Изображая этот кружок из шести мужчин, Хокусай, как всегда, на высоте в передаче различных характеров и состояний: один бурно радуется, другой рядом с ним весь ушел в себя (с вполне медитационно выложенной на бедро ступней), кто-то ест, кто-то пьет, кто-то, вольно развалясь, покуривает. В центре между мужчинами стоят приспособления для курения — высокая цилиндрическая пепельница для выбивания трубок, рядом — емкость для тлеющих угольков на слое золы.
И хотя моти — это всего лишь кусок рыхлого рисового теста, тут все не так просто. Прежде всего, моти — символ общинного единения: зернышки риса слепляются под ударами молота в единую клейкую массу, которую трудно разделить. И отбивание моти — это коллективный процесс, в коем участвуют мужчины и женщины, большие и маленькие. Кстати, о маленьких. В VIII в. монах Гёки — это он отличился при строительстве Большого Будды в Нара и основал храм на горе Такао, — чтобы освятить храм Миидэра, устроил отбивание моти силами шестнадцати подростков, вооруженных тысячей молотов.
