Текст: Борис Кутенков
«Знамя» публикует опрос «Книжные тиражи сегодня»: участвуют Дмитрий Бавильский, Марина Бородицкая, Денис Драгунский, Григорий Кружков, Александр Ливергант, Юлия Подлубнова, Станислав Секретов и автор этого обзора.
Григорий Кружков: «Каким был самый большой тираж моей книги? Приятно вспомнить. Это был тираж моего перевода поэмы Генри Лонгфелло «”Эванжелина”. Она была издана в одной книге с “Песней о Гайавате” (в переводе Ивана Бунина) в серии «Классики и современники» издательства “Художественная литература” в 1989, кажется, году. Тираж Лонгфелло был миллион (1 000 000!) экземпляров. Я получил какой-то неслыханный гонорар, которого как раз хватило на приобретение подержанного “жигуленка”. Самое интересное, что та книга разошлась куда быстрее, чем расходится нынешнее издание Лонгфелло с тиражом в 300 раз меньше. Зато издательств теперь стало в 300 раз больше…»
Денис Драгунский: «Тираж — это главный показатель того, что книга дошла до читателя. Не надо — по крайней мере, пока — обольщаться цифровыми технологиями. Для художественной прозы основной носитель текстов — бумажная книга. Электронная и аудио — это лишь дополнение. Подчеркиваю — пока еще. Вот когда изобретут особые жанры, специально для электронных книг, — тогда посмотрим…» Юлия Подлубнова: «Повлияют ли каким-либо образом тиражи книг на то, что автор попадет или не попадет в условный канон (хотя у нас не один канон, но речь не об этом)? Вовсе не обязательно. Здесь важна работа самых разных культурных механизмов…» Дмитрий Бавильский: «Большие тиражи отвлекают литератора от сосредоточенности на деле, подменяют цели и ценности, образ литературного успеха и его проявлений как снаружи, так и внутри…»
Одна из главных публикаций журнала — неизвестные северные записи Юрия Казакова (публикация и вступление Сергея Шаргунова). Из вступления: «Еще одна счастливая находка — его текст о Соловках. Это уже совсем проза, по-казаковски поэтичная. Неизвестный с биноклем был задержан военным патрулем и доставлен к дежурному по гарнизону. На объяснения, что его привел сюда интерес к русской истории, культуре, архитектуре, дежурный повторял: «А где об этом сказано?» — и не находил таких слов в служебной инструкции. Все это ассоциировалось с лагерными порядками и, конечно, отсылало к пережитому отцом, которого арестовали в 1933-м и отправили валить лес…»
Фрагменты из «Книги про поэтов» Евгения Бунимовича (недавно вышедшей отдельным изданием): «Однажды в студии я прочитал вызвавшее недоумение окружающих лирическое признание, начинавшееся такими словами: “По-видимому, я тебя люблю…” Сопровский заметил тогда, что отродясь не встречал в поэзии столь странных объяснений в любви, а более опытный в науке страсти нежной Гандлевский посоветовал хотя бы не читать эти стихи той, кому они были посвящены…»
На «Горьком» — интервью с основателем уникального приюта для книг Евгением Гинтовым (Иркутск). «Я первопроходец в столь необычном книжном деле да еще и без теплого помещения, да еще и в Сибири!
Только сейчас появилась возможность поставить небольшую теплушку для волонтеров, но и ее, к сожалению, до зимы вряд ли успеем доделать из-за нехватки средств. А до этого все и вовсе происходило под открытым небом — начиная с сортировки книг и подбора их для социальных учреждений и заканчивая экскурсиями. Однако те, кто любит книги, приходят и в минус тридцать пять…»; «…я продолжаю заниматься этим, потому что люди тянутся, потому что им действительно нужен Книжный приют. И наверное, перестану делать это только тогда, когда тропа к нему зарастет. Но пока людей становится лишь больше и мне просто не хватит решимости закрыть этот проект…»
Там же — Валерий Шубинский пишет о Бенедикте Лифшице: «Некоторое время назад я задал себе вопрос: «А кто самый недооцененный русский поэт XX века?» И ответил: Бенедикт Лившиц. Причем недооцененность в его случае не означает «непрочитанность». Нет, все прочитали... и как будто забыли. О Лившице нет книг, мало статей (хотя есть замечательные — в том числе М. Л. Гаспарова и П. Ф. Успенского), и — самое главное! — за 86 лет, прошедших с его гибели в мясорубке Большого террора, его стихи издавались всего два раза. <…> Дело, собственно, в том, что Лившиц не забыт и никогда (начиная с оттепели) забыт не был. О нем всегда помнили... как о переводчике и мемуаристе. Поэзия же его оставалась где-то совсем в тени…»
В «Звезде» — эссеистические заметки Алексея Пурина «Утраченные аллюзии» (продолжение его книги с одноимённым названием, вышедшей в 2023-м). Об Алексее Цветкове: «Умер Алексей Цветков, по всем параметрам и раскладам — мой литературный противник, антипод. Но вот открыл его книгу — чудесные стихи, я их не помнил (еще бы зпт и тчк проставить!)…» О Блоке и Фофанове: «Все-таки алкоголиком поэт быть не должен. Что бы там ни писал Блок (“Я пьян давно. Мне всё равно”), он все же не печатал одно и то же стихотворение дважды в одной книжке. Как это, увы, делает Константин Фофанов: и в Части третьей (С. 57) его “Стихотворений” (СПб., 1896) есть «Стансы сыну», и в Части четвертой (С. 73). Тексты абсолютно идентичны…» О Баратынском: «Первое посмертное издание стихов Баратынского было выпущено его сыном спустя четверть века после смерти поэта. (Сколь неторопливы были люди девятнадцатого столетия!) Среди странностей книги — такая: до с. 49 каждое стихотворение начинается с изящной буквицы, а дальше это вдруг брошено и забыто. Почему? Не хватило денег?» Много аллюзий (как заявлено в названии публикации) и неожиданных перекличек внутри истории литературы.
В «Урале» — «Стихи о птицах и собаках» Олега Дозморова:
- Рай — это о том, что сон
- все, что было, проснувшись, знать.
- Господь — щит мой, и я спасен,
- буду руки его лизать.
- Благость, милость в жизни моей,
- и проснуться я не готов.
- Пока люди стреляют в людей,
- я буду писать про котов.
В «Волге» её главный редактор Анна Сафронова пишет о посмертно вышедшей книге Сергея Костырко «Образ жизни: эссеистская проза» («Стеклограф», 2024) и её «детективном сюжете». «В сущности, перед нами, говоря условно, — книга путешествий, если понимать “путешествие” так, как его трактует СК: “…любое путешествие, которое всегда — писание “текста”… И чтение этих “текстов” на самом деле — это процесс обнаружения себя в другом пространстве и, соответственно, выстраивание себя заново, уже по законам этого пространства”. Каждый текст в “Образе жизни” — это и есть именно такое путешествие — будь то Стамбул, Челябинск или Екатеринбург…» Интересно также о трёх встречах с Сергеем Павловичем и о его роли в судьбе журнала «Волга».
Там же — беседа Германа Лукомникова и Максима Якубсона о «юродивых питерского андеграунда 1970-х — 90-х годов — Саше Попове и Диме Тимченко». Из реплик Лукомникова: «Самое феноменальное в них обоих были не их тексты, а они сами. И про каждого из них можно сказать: человек-театр, человек-перфоманс, человек-представление, человек как произведение искусства, которое он сам создал. Они оба были прежде всего философами действия, как Диоген Синопский. Это впечатление, конечно, можно было получить только в непосредственном с ними общении. Мне посчастливилось быть знакомым с ними, даже дружить с обоими. Очень сложно описать впечатление от общения с такими людьми. Каждый — явление, произведение искусства в каждом жесте, слове, движении…»; «Это был Дима Тимченко. Возясь со мной, он что-то говорил, а я почти ничего не мог понять. Может, от усталости? Нет, он говорил на каком-то птичьем языке — вроде всё по-русски, но почти ничего не понятно — и в то же время страшно увлекательно. Бывает неинтересный бред, а Димин был интересный. Интересно было его слушать, пытаться понять и… не понимать…»
«Дружба народов» посвящает ноябрьский номер детской литературе. Говорит Евгений Абдуллаев в рамках круглого стола: «Сейчас, правда, намечаются новые тенденции. Реальность военизируется, а это значит, что период детства (психологического), который расширялся последние лет двадцать, если не больше, снова будет сужаться, как это происходило во время войн, для которого как раз характерен феномен раннего взросления. Но как и в какой мере это отразится на обществе и литературе, пока не ясно».
Анна Маркина: «Пожалуй, среди среднего школьного возраста массовый запрос на фэнтези-вселенные наиболее ощутим. Но если перейти к янг эдалту и возрасту в 16—20 лет, то лидирует в этой категории старая добрая романтика. Причем по всему миру. В России чаще выбиваются в топы продаж ромкомы и сентиментальные драмы с привязкой к современности. И Анна Джейн — истинная королева девичьих сердец. Жажда любови, первого проживания отношений, утверждения себя во взрослом мире, какой-то человеческой правды и надежды на лучшее — естественны для аудитории». Валерия Пустовая: «Герой-ребенок, герой-подросток сейчас в центре внимания взрослой литературы, и роль такого героя углубляется. Можно наблюдать наложение трёх функций героя-ребенка: от той, что кажется более традиционной, ожидаемой, — до той, что кажется знаком времени. Интересно следить за углублением роли героя-ребенка, героя-подростка именно во взрослой литературе — или в той, которую можно отнести к литературе янг эдалт. Потому что в условиях такой литературы героя не получится закупорить в мире детства, в круге проблем сверстников…»
В «НГ Ex Libris» Александр Аносов беседует с Игорем Волгиным. О творческой паузе: «Мне кажется, что, крайне редко “отвлекаясь” на сочинение стихов, я бессознательно старался совершенствоваться как автор. И весь мой жизненный опыт причастен к этому скрытому, но неостановимому процессу. Когда же он подошел к некой критической точке, появились новые стихи. Поэзия не наказывает и не прощает: она лишь готова или не готова внимать». О писательских союзах: «Писатели всегда были и будут разные — со своими художническими и идейными убеждениями. И объединять их можно только по одному признаку — профессионализму и преданности своему делу.
Если у всех писательских союзов будут именно такие критерии, тогда литература действительно «не может не согреться».
Там же Андрей Бычков пишет о Валерии Нарбиковой (24 февраля 1958 — 9 ноября 2024): «Она была астральной любовницей Ришелье (непроверенное вранье). Ее книги выходили миллионными тиражами (полная правда).
И она могла писать только в поездах дальнего следования, лежа на верхней полке одна в восьмидесятичетырехместном купе (о чем можно прочитать в ее интервью Наталье Рубановой)…»
На первой полосе газеты — о новой книге Анны Гутиевой «О чём кричит редактор»: «Кроме главной проблемы — литературная деятельность без катарсиса — Гутиева поднимает еще целый ряд важных творческих вопросов. Как понять, твое ли это — писательство? По избытку информации после бесконечных курсов, книг и психологов? Как понять, готова ли рукопись? Если ты ее только закончил, она кажется тебе гениальной? Отложить рукопись и перестать незаконченный черновик принимать за чистовик…»
