Текст: Ольга Лапенкова
В нашем цивилизованном мире чего только нет — и в том числе литературных сериалов, продолжение которых пишется в режиме реального времени. Не исключено, что и вы, дорогой читатель, имели удовольствие (или, наоборот, неудовольствие) несколько месяцев или лет ждать продолжения любимой приключенческой саги.
Большинство нынешних «многосерийных» опусов связано либо с путешествиями, либо с фантастикой, а чаще всего — и с тем и с другим. Современный тренд на выпуск книг про одного и того же героя-волшебника задала, пожалуй, Джоан Роулинг, которая в далёком 1997-м выпустила роман «Гарри Поттер и философский камень»; а если говорить о книгах, где действие происходит во вполне реальном мире, нельзя не вспомнить Артура Конан Дойля с его суперсыщиком Шерлоком Холмсом (и, разумеется, Агату Кристи с её верным Пуаро), которые тоже издавали повесть за повестью, роман за романом, держа читателя в напряжении: какие-то новые приключения выпадут на долю любимого героя? И выберется ли он живым — тем более что волшебной палочки в кармане не завалялось?
«Подсадить» читателя на серию остросюжетных историй, в чём-то похожих, а в чём-то кардинально отличающихся, — беспроигрышный ход как с точки зрения психологии, так и с токи зрения маркетинга. Но в России XIX века его практически никто не использовал. Во-первых, издательств вообще было мало, да и литературных журналов — по пальцам пересчитать: дополнительно интриговать читателей не приходилось, они и так благодарно покупали всё, что попадётся под руку. А во-вторых, издателю удобнее было купить у автора права на уже готовую книгу (или, как вариант, заранее заказать «целиковое» произведение) — и потом публиковать по главам. А то мало ли чего там автор понапишет? Вдруг это «что-то» не получится протащить через цензуру? А вдруг там всё будет, может, и прилично, но совершенно неинтересно? Поскольку в Российской империи были проблемы не только с количеством издательств, но и с ценами на бумагу, чернила и прочие расходники (не говоря о том, что труд типографских служащих тоже нужно было оплачивать), рисковать в этом деле никто не решался.
Однако, как водится, на любое правило найдётся исключение. И в первой половине XIX века был один-единственный, удивительный и неповторимый автор, который удерживал внимание читателей целых шесть лет. И все эти годы он публиковал по главам произведение, про которое и сам не мог сказать, чем оно закончится. Речь, естественно, про Александра Сергеевича Пушкина и роман в стихах «Евгений Онегин».
Пользуясь имиджем вольного и немного саркастичного творца, Пушкин не раз позволял себе подтрунивать над поклонниками, которых его произведение интересовало только из-за сюжета, а не из-за прочих художественных достоинств. Александру Сергеевичу не очень нравилось, когда читатели и слушатели не замечали в его текстах ни сатирические выпады, ни интеллектуальные загадки, а интересовались только «мелодраматической» составляющей. А именно — поженятся ли Онегин с Татьяной (и Ленский с Ольгой). И вот, чтобы позлить эту часть читающей публики, Пушкин оборвал третью главу — ту самую, где Ларина впервые встречается с Онегиным после признания! — на самом интересном месте. И сделал это совершенно издевательским способом:
- Блистая взорами, Евгений
- Стоит подобно грозной тени,
- И, как огнём обожжена,
- Остановилася она.
- Но следствия нежданной встречи
- Сегодня, милые друзья,
- Пересказать не в силах я;
- Мне должно после долгой речи
- И погулять и отдохнуть:
- Докончу после как-нибудь.
Современный читатель, конечно, не обращает на эти строчки никакого внимания. Или даже наоборот — радуется окончанию главы, как наступлению рекламной паузы во время телепередачи. Можно отойти и налить себе чайку, а потом продолжить. Благо что остальные главы уже собраны под обложкой. Или вообще сменить род досуга и посмотреть сериал.
А теперь представьте, что вы переживаете за отношения Онегина и Лариной больше, чем за свои. И ждать продолжения придётся как минимум полгода. Представили? Ну вот.
Пятую главу — ту, где Ленский вызывает Онегина на дуэль, — Пушкин заканчивает уже без насмешки, но опять же на самом любопытном моменте:
- Не в силах Ленский снесть удара;
- Проказы женские кляня,
- Выходит, требует коня
- И скачет. Пистолетов пара,
- Две пули — больше ничего —
- Вдруг разрешат судьбу его.
Сейчас этот приём называют «клиффхэнгер».
Этот термин дословно переводится как «висящий над обрывом» и обозначает, собственно, искусственный перерыв между сюжетно связанными книгами, фильмами и т. д., приходящийся как раз на момент кульминации той или иной сюжетной линии. Термин новомодный, но суть стара как мир: клиффхэнгер содержался в каждой сказке, которую рассказывала Шахерезада своему тирану-супругу, чтобы тот её не убил.
Открытый финал «Евгения Онегина» тоже вызвал недовольство у многих читателей, хотя это решение было как раз логичным. Да и любая однозначная развязка тоже неизбежно бы кого-то расстроила — а так хотя бы можно додумать, есть ли будущее у пары Женя+Таня. Кто знает: может, Татьянин муж через пару лет отправится к праотцам, а богатая вдова наконец выйдет замуж по любви? Желать смерти живому человеку, конечно, нехорошо, но литературному герою, наверное, можно?
Впрочем, есть сведения, что финал романа должен был стать совсем другим. И никакого особняка в Москве, мужа-генерала и миллионов писем от бывшего ухажёра Пушкин для Татьяны не готовил. И — более того — он собирался-таки свести Онегина с Лариной и подарить им если не счастливую, то сносную жизнь. Но тут вмешалось два препятствия.
Во-первых, Онегин всю дорогу описывался как человек предельно равнодушный, и, чтобы женить его на Татьяне, автору задним числом пришлось бы «навешивать» на героя хоть какую-то чувствительность, пусть и давно угасшую. В той версии, которую мы знаем и любим, эта черта проснулась в Онегине после того, как он три с половиной года путешествовал по России (а может, даже и по Европе). Что же, странствия вполне могли этому поспособствовать. А вот броситься к ногам Татьяны просто так, «с места в карьер»… Для этого у Онегина должны были обнаружиться более веские причины.
А во-вторых — как бы странно это ни звучало, — «пристроить» Татьяну замуж за Онегина Пушкину помешала свадьба Ольги. Но не Лариной, а Пушкиной. То есть младшей сестры самого поэта.
Препятствие со стороны жениха
Для начала разберёмся с первым препятствием — тем более что Пушкин и сам с ним в итоге справился.
В начале произведения Онегин — весь из себя циник, в котором нет ни грамма честности. Всё — фальшь, красивая маска, позволяющая весело проводить время среди богатых приятелей и согласных на многие услуги дам. Вот как вёл себя Евгений в «юности мятежной», посещая то бал, то приём, то спектакль, то снова бал:
- Как рано мог он лицемерить,
- Таить надежду, ревновать,
- Разуверять, заставить верить,
- Казаться мрачным, изнывать,
- Являться гордым и послушным,
- Внимательным иль равнодушным!
- Как томно был он молчалив,
- Как пламенно красноречив,
- В сердечных письмах как небрежен!
- Одним дыша, одно любя,
- Как он умел забыть себя!
- Как взор его был быстр и нежен,
- Стыдлив и дерзок, а порой
- Блистал послушною слезой!
Радость и печаль, задумчивость и тоска, отчаяние и влюблённость — абсолютно все чувства, которые, казалось, Евгений взаправду испытывал, он всего лишь изображал. Потому что по таким правилам было принято «играть» в светском обществе. И ещё — потому что Онегин воспитывался абы как и близких людей у него не было вообще. Ни отца (который в принципе имелся, но ни капли внимания сыну не уделял), ни матери (которая рано умерла), ни друзей, ни других значимых взрослых.
Об этом мы уже говорили в отдельной статье и не будем её пересказывать, повторим только тезис: строить отношения Евгений не научился, потому что вообще не удосужился понять, что это такое. Любовь и дружба для Евгения — всё равно что снег для африканца-аборигена. Или, наоборот, для северянина-оленевода — прогулка в набедренной повязке.
И всё это хорошо (хотя, конечно, не очень), но как такого персонажа можно было духовно «переродить», не увозя на несколько лет в путешествие? Пушкин придумал один вариантец — и даже набросал его черновую версию.
Помните, в седьмой главе Татьяна, узнав о смерти Ленского, сначала ужасается, а потом интересуется, что привело Онегина к точке невозврата? И, вместо того чтобы забыть про бывшего возлюбленного как про страшный сон, наоборот — прокрадывается в его опустевший дом, чтобы покопаться в его вещах и книгах. В привычной для нас версии она обнаруживает только пометки на полях — но и из них успевает сделать важный вывод:
- Хотя мы знаем, что Евгений
- Издавна чтенье разлюбил,
- Однако ж несколько творений
- Он из опалы исключил. <...>
- Хранили многие страницы
- Отметку резкую ногтей;
- Глаза внимательной девицы
- Устремлены на них живей.
- Татьяна видит с трепетаньем,
- Какою мыслью, замечаньем
- Бывал Онегин поражён,
- В чём молча соглашался он.
- На их полях она встречает
- Черты его карандаша.
- Везде Онегина душа
- Себя невольно выражает
- То кратким словом, то крестом,
- То вопросительным крючком. <...>
- И начинает понемногу
- Моя Татьяна понимать <...>:
- Чудак печальный и опасный,
- Созданье ада иль небес,
- Сей ангел, сей надменный бес,
- Что ж он? Ужели подражанье, <...>
- Уж не пародия ли он?
Так и есть: Онегин, как бы страшно это ни звучало, — пародия не столько на какого-либо книжного героя, сколько — на любого живого человека. Родители и гувернёры не сумели воспитать в нём самостоятельную личность, а сам он, обретя свободу, не захотел самого себя «перевоспитывать».
По крайней мере, именно это выходило из тех шести глав, которые были уже опубликованы — и на основе которых нужно было как-то «докрутить» сюжет. И тогда Пушкин решил аккуратно, как в игре «дженга», вытащить ещё одну опору — точнее, прописать герою ещё одну психотравму. Поэт решил, что Онегин, в качестве исключения, всё-таки мог разок влюбиться. И когда из этого не вышло ничего хорошего — разочароваться в чувствах окончательно.
Идея была действительно неплохая; но как органично вписать этот дополнительный фрагмент экспозиции в текст новой главы? Пушкин подумал, что Татьяна могла бы найти в деревне не только книги Онегина, но и его дневник. И даже набросал несколько строф, которые мог бы написать восемнадцати- или двадцатилетний Евгений, уже охладевший к светскому обществу, но ещё не ставший конченым мизантропом:
- «Меня не любят и клевещут,
- В кругу мужчин несносен я,
- Девчонки предо мной трепещут,
- Косятся дамы на меня.
- За что? — за то, что разговоры
- Принять мы рады за дела,
- Что вздорным людям важны вздоры,
- Что глупость ветрена и зла,
- Что пылких душ неосторожность
- Самолюбивую ничтожность
- Иль оскорбляет, иль смешит,
- Что ум, любя простор, теснит. <...>
- Вечор сказала мне R. С.:
- Давно желала я вас видеть.
- Зачем? — мне говорили все,
- Что я вас буду ненавидеть.
- За что? — за резкий разговор,
- За легкомысленное мненье
- О всём; за колкое презренье
- Ко всем; однако ж это вздор.
- Вы надо мной смеяться властны,
- Но вы совсем не так опасны;
- И знали ль вы до сей поры,
- Что просто — очень вы добры?»
Именно эта R. C. должна была вдребезги разбить сердце Онегина. Может, они с Евгением начали бы отношения, но не сошлись характерами; может, что усилило бы эффект, ветреная красотка демонстративно ушла бы к другому. Но скорее всего, после непродолжительного конфетно-букетного периода выяснилось бы, что роковая красавица не любит вообще никого: ей нужен не один преданный человек рядом, а десятки и даже сотни поклонников на расстоянии вытянутой руки. На это косвенно указывает ещё одна строфа из дневника Онегина:
- «Вчера у В., оставя пир,
- R. С. летела как зефир,
- Не внемля жалобам и пеням,
- А мы по лаковым ступеням
- Летели шумною толпой
- За одалиской молодой.
- Последний звук последней речи
- Я от неё поймать успел,
- Я чёрным соболем одел
- Её блистающие плечи,
- На кудри милой головы
- Я шаль зеленую накинул,
- Я пред Венерою Невы
- Толпу влюблённую раздвинул».
Итак, предполагалось, что после убийства Ленского бедный Евгений опять остро почувствует желание любить — и вспомнит про Татьяну. Правда, теперь он не сможет официально посвататься к Лариной: мама девушки никогда в жизни не благословила бы союз старшей дочери с человеком, который убил жениха младшей. Но и это не стало бы преградой: в конце концов, Онегин мог бы склонить Татьяну к побегу и тайному венчанию, как в повести «Метель»…
Судя по всему, такую судьбу Пушкин и собирался подарить своим героям. Но вмешалось ещё одно обстоятельство.
Препятствие со стороны невесты
Когда седьмая глава была уже, судя по всему, готова, в семействе Пушкиных произошло скандальное событие. Сестра Александра Сергеевича сбежала с любимым — и морозной ночью обвенчалась с ним вопреки воле родителей.
Ольга Сергеевна Пушкина, в отличие от большинства сверстниц, не выходила замуж вопиюще долго: она «засиделась» в отчем доме до 30 лет. В подобных ситуациях повсюду старались выпихнуть девушку замуж хоть за первого встречного, но только не в семье Пушкиных. Более того, жених у Ольги имелся, но родителям он категорически не нравился. И всё-таки именно он стал официальным супругом Пушкиной-младшей. Вот как, по воспоминаниям её сына, это произошло:
«Формальное предложение отца моего [Н. И. Павлищева] встретило со стороны родителей Ольги Сергеевны решительный отказ. Сергей Львович замахал руками, затопал ногами — и бог весь почему — даже расплакался, а Надежда Осиповна распорядилась весьма решительно: она приказала не пускать отца моего на порог. Этого мало: когда, две недели спустя, Надежда Осиповна увидела на бале отца, то запретила дочери с ним танцевать. <...> Ольга Сергеевна <...> написала на другой же день моему отцу, что она согласна венчаться, никого не спрашивая. Это случилось во вторник, 24 января 1828 года, а на следующий день, 25 числа, в среду, в час пополуночи, Ольга Сергеевна тихонько вышла из дома; у ворот её ждал мой отец; они сели в сани, помчались в церковь св. Троицы Измайловского полка и обвенчались. Новобрачные упали к ногам родителей и получили прощение».
Сохранились свидетельства, что, узнав о случившемся, Александр Сергеевич сказал сестре: «Ты мне испортила моего Онегина: он должен был увезти Татьяну, а теперь… этого не сделает». Пушкин не мог допустить, чтобы читатели в своём воображении ставили знак равенства между реальной Ольгой и вымышленной Татьяной.
Так и вышло, что Пушкину пришлось отказаться и от дневника, и от побега — и написать совершенно другую версию, а предыдущую уничтожить. И теперь нам остаётся только решать, нравится нам то, что получилось, или нет (либо придумывать собственные фанатские теории).
Источники:
- А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. М.: ГИХЛ, 1959—1962. Том 4. Евгений Онегин, драматические произведения.
- Немой Онегин: роман о поэме / Александр Минкин. — Москва: Проспект : РГ-Пресс, 2022.
