«Хтонь» в литературе – что это такое?

Текст: Елена Нещерет

За последние пару лет слово «хтонь» прочно обосновалось в лексиконе критиков, блогеров и даже издателей. Как только выходит книга, где не Москва и не Питер, а, например, карельский лес или городок на Урале, сразу начинается: о-о-о, хтонь, русская хтонь, провинциальная хтонь, региональная хтонь.

Что же это за зверь такой, откуда вообще взялось это понятие и что означает, если использовать его корректно? Давайте разберемся.

Во-первых, этимология. Есть такое древнегреческое слово – χθών (хтон), буквально означает просто землю, земные недра. Наша читающая публика немедленно привязала к этому простому слову свои мгновенные ассоциации. Примерно такие: почва – значит, небольшой город, значит, глубинка, чернозем, пахота, картошка, темная дремучая народная сила. И добавим немного христианства: «земля еси, и в землю отыдеши, аможе вси человецы пойдем», то есть, прах к праху, похороны, земля как материал для могилы и, соответственно, естественная среда для мертвецов.

Да, все так, но не совсем. Мы сейчас наблюдаем в прямом эфире, как ученое заимствование мощно пускает корни в живой язык, выбрасывая свежие побеги новых значений. Хтонь укореняется, родимая. Возможно, через сто лет она окончательно утвердится в значении «тоска и грусть окраин», но сейчас мы еще в силах рассмотреть, что же это такое изначально было.

Все дело в том, что древнегреческое царство теней – это не совсем хтонь, потому что оно, хоть и попадают в него через некую расщелину, – не абсолютный низ и противоположность солнечной поверхности, а скорее такое никогда и нигде, отдельное место. Аид, его правитель, не хтонический. Или, по крайней мере, не такой хтонический, как Гея, Дионис и Персефона.

Почему эти веселые ребята, которые ассоциируются прежде всего с безудержной плодородной силой, – хтонь больше, чем Аид? Потому, что у Аида есть правила, с ним можно, допустим, торговаться. Он – рациональный правитель, подчиняющийся раз и навсегда установленным законам.

А вот веселый момент, когда корабль с Дионисом захватили пираты, лоза обвивает мачты, а обезумевшие от ужаса матросы бросаются за борт, чтобы превратиться в дельфинов и вечно заикаться на ультразвуке – это да. Это хтонь в чистом виде. Одуванчик, который, повинуясь зову Персефоны, вдребезги крушит тротуар, тоже достаточно хтонический. Боги плодородия – не безобидные начальники цветочков, а первобытная тяжелая слепая сила, не скованная ни законом, ни милосердием. Она просто прет, проламывая себе дорогу. Иррациональный, не знающий рамок животный ужас или экстаз – вот первая ассоциация, которая возникала с хтонью у греков. Бог Пан, вселяющий панический страх – он, конечно, изначально не житель мегаполиса, однако диагноз «панические атаки» чаще встречается в городах, просто потому что города плотнее заселены. Принято считать, что чем теснее застройка, тем мы дальше от земли, от хтони, однако есть масса нюансов. Например, метрополитен.

Так что пора, наверное, оторвать ярлык «хтонь» от прозы о деревне и чудесах в нетронутой глуши и поближе присмотреться к центровым коммуналкам, к давке на эскалаторах, к свалкам на окраинах городов. Да, почва и, соответственно, хтонь – неизбежное разложение. Без разложения не быть плодородию. Но пока ты мирно под солнцем возделываешь тихо перегнивающие остатки или, на современный манер, дисциплинированно сортируешь мусор, подземным богам и сторуким титанам нет до тебя дела. Нужно сотворить нечто из ряда вон выходящее, чтобы их растревожить. Например, у Толкина гномы просто искали самоцветы и докопались до Балрога, и это, наверное, один из первых примеров, когда хтоническое возникает как прямое следствие индустриализации. Нечего было рыть неприлично глубокие шахты.

Резюмируя – хтонь вполне может быть и в глуши, и в деревне. Но хтонь – это не просто размеренный деревенский быт в присутствии старых сказок и даже не грустное безальтернативное пьянство и угасание, а непременно какой-то слом, момент хаоса. Если в яме не видна адская бездна – это яма не хтоническая. Если при взгляде на картошку героя не охватывает непередаваемый ужас – картошка тоже не хтоническая. Дядя Ваня спился – не хтоническое. Дядя Ваня по пьяни зарубил полдеревни топором, стащил трупы себе в огород, и теперь у него помидоры в человеческий рост – хтоническое. Грибник заблудился в лесу – не хтоническое, просто позвоните в МЧС и Лизу Алерт. Грибник удачно вернулся, но спятил и считает себя грибом – хтоническое. Нас теперь не пугает просто неосвоенная природа – другое дело, если природа заставляет нас заглянуть в темные углы собственного сознания и в ужасе заорать от взгляда в личную бездну.

Но вернемся от теории к практике. Вот четыре книги, выходивших в последнее время, где без труда можно отыскать хтонь.

Шамиль Идиатуллин. «Убыр»

Редакция Елены Шубиной (АСТ)

Это роман о городских детях, которые в результате некоторых пугающих событий бегут сломя голову и оказываются в деревне, где, не без потусторонней помощи, по крупицам собирают общую картину происходящего. Оказывается, бесчинствует некая древняя тварь, и никто не помнит, как ее победить. Приходится по ниточкам, по кусочкам выуживать подсказки из того, что казалось старьем и ненужной ностальгией, цепляться за память, а память – вещь ненадежная. В нашей памяти и нашей связи с предками (а этим вещам в романе уделено много внимания) как раз много хтонического. Мы рождаемся неразумными и беспомощными, сначала существуем на голых инстинктах и эмоциях – а потом наблюдаем, как в наших родных стариках угасает все разумное, и они погружаются в первобытный младенческий мрак. Роман все-таки подростковый и приключенческий, в нем все закончится хорошо, да и речь об одержимости, а вообще не о возрастных необратимых изменениях, но универсально само ощущение – вот ты остался один, и теперь ты в роду старший. Если мыслить масштабнее, то так называемую народную мудрость можно считать коллективной памятью о пережитых ужасах. Поэтому фольклор, как и кошмарный сон, часто не поддается законам логики.

Кирилл Рябов. «Фашисты»

Городец

Рябов почти всегда пишет о горожанах, поэтому его рассказы – идеальный пример, на котором можно показывать хтонь в городских условиях. Правда, окружающая среда для героев Рябова – только катализатор, а основная доза хтонического всегда внутри, в голове. Например, в открывающем рассказе сборника человек уходит в запой с какими-то босхианскими спецэффектами. Иррациональная сила мощно тащит его навстречу полному уничтожению, и сопротивляться ей не получается вообще никак. Пираты, спасаясь от Диониса, тоже не могли остановиться и оценить ситуацию, а потеря контроля – мощный признак присутствия хтони. Если долго смотреть в бездну, может оторвать глаза по самые ботиночки.

Карина Шаинян. «Саспыга»

Редакция Елены Шубиной

Саспыга – это такое мифическое чудовище, которое живет в алтайских горах и никому не показывается. Мясо саспыги исцеляет от всех печалей, но есть два подвоха. Во-первых, когда добываешь саспыгу, нельзя на нее смотреть, а во-вторых, когда ее добываешь, мир вокруг тебя рушится. Повариха в отряде туристов, которая однажды ходила на охоту за саспыгой, снова отправляется в горы одна – чтобы вернуть заблудившегося члена группы. Ее путешествие постепенно превращается в нисхождение во ад, и получается настоящий променад навстречу хтоническому. Видите? Опять потеря контроля, опять иррациональные правила, разрушение и страх.

Ева Сталюкова. «Город Чудный»

Дом Историй

Это, в отличие от вышеперечисленных, лайт-хтонь, развлекательная. Да, в небольшом городе Чудном течет река Желчь, и на одном ее берегу сбоит техника, не ловит связь. Да, порой в местном морге восстают мертвецы. Да, в почтовых ящиках горожан появляются зловещие письма. Но герои ко всему этому настолько привычные, что сохраняют не только присутствие духа, но и любопытство. Хтоническое их не захватывает, а просто течет мимо, а они округляют глаза и суют в поток хворостинки, чтобы посмотреть, что будет. Тоже подход, тоже метод.