Текст: Александр Чанцев
Флориан Иллиес. Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время / Пер. с нем В. Серова. М.: Ад Маргинем Пресс, 2024. – 192 с.
Очередная работа Флориана Иллиеса, который написал «Лето целого века» и иные локальные исторические хроники. О его монтажном методе сразу вспыхнули споры – не слишком ли это похоже на газетный репортаж? Но меткое выявление реперных точек какой-либо эпохи или события позволяло в итоге создать полную и даже суггестивную картину прошедшего.
Здесь же, про художника Фридриха, ставшего чуть ли не культовым, чья ретроспектива прошла недавно в Эрмитаже, немного иначе в начале. Помноженное на скудность биографии Фридриха (1774–1840), все эти «не может отвести взгляда» и прочие романтичности (пусть и про романтика!) чуть обескураживают – не биография-реконструкция ли перед нами, когда о персонаже почти ничего не известно, но автор знает, что тот в какой-то момент вздыхал и переживал?
Нет, дальше все нормально. Хотя к методу Иллиеса все же нужно и привыкнуть. Вот пожар одного века, тут же другого (а картины Фридриха горели, как проклятые, просто там и здесь), вот Гитлер, а через абзац наши дни и автор спешит на современном поезде, дабы посетить три выставки за один день и закусить кнедликами в дороге.
Про Гитлера как маркера рецепции Фридриха интересно. Фридриху при жизни и после действительно не очень везло. Уже к концу его земного срока ему довелось пережить собственную популярность – слишком романтично, немецкая живопись ушла куда-то дальше, а его картины буквальным образом забыли пылиться на чердаках (где они и горели). Нацисты откопали Фридриха и решили вознести его суровые северные, «истинно германские и нордические» пейзажи на знамя своей пропаганды. Гитлер одобрял, но для него эти безжизненные зарисовки – разве что повернутые спиной к зрителю загадочные фигуры, точно как по хештегу нынешних тревел-блогеров, – были слишком мрачны. А вот и еще один поворот непредсказуемого людского восприятия – слава постепенно накатилась позже, в ХХ веке: Юнгер в Париже в душевных метаниях уподобляет себя героям Фридриха, Беккет вдохновляется Фридрихом чуть ли не на «В ожидании Годо», а… вот и километровые очереди на новогоднюю выставку в Эрмитаже и чек-ины с выставки.
Возможно, если глубоко копать и немного пофантазировать, подобные неоднозначности и противоречия были заложены и в самом Фридрихе. Иллиес своими мазками и демонстрирует – уж обычным романтиком тот точно не был, все было гораздо сложнее, демоны и ангелы в душе копошились изрядно.
Вот не от мира сего, но довольно целеустремленный юноша – он хочет быть художником, рисовать пейзажи, и больше ничего. То есть люди у него выходят плохо, или же была какая-то история с некоторой влюбленностью, которую бы он как раз хотел рисовать, да не вышло, непонятно. Вот мрачный сухарь, с людьми он общаться решительно не может, любит в жизни, кроме живописи, лишь одинокие прогулки на природе, чем холоднее, тем лучше. Ну еще и пиво. Но и иной штришок – его мастерская была настоящим проходным двором, где не смолкала иноземная речь (благодаря приобретением нашего царского двора некоторые картины и не сгорели, кстати). Еще про речь и «русский след» – с Жуковским Фридрих дружил, а с Гете было «все сложно», тот был ему очень нужен, а кумира всех и вся непонятный живописец со слишком мрачными картинами (то пожары, то ночные пейзажи) скоро утомил. И так со многим, разные ракурсы, неоднозначно все.
Какой-то ускользающий от понимания Фридрих может быть то очень практичным, то даже ребяческим (резвится с детьми, избегая взрослых). В общем, одно сплошное белое пятно. Вот и автор «Магии тишины» разбил, так сказать, свой подход-анализ на четыре части-главы: огонь, вода, земля и воздух. Может, так, с алхимическим заходом, от первоэлементов начиная пляс, сподручнее разобраться будет.
И действительно. Иллиес, очень тактично и так легко, импрессионистскими, пуантилическими своими штрихами показывает, подводит к точным наблюдениям. Что «было бы большой ошибкой считать Фридриха художником, который достоверно изображал немецкие пейзажи. Да, он сделал сотни реалистических рисунков, зафиксировал каждую трещинку на камне, каждый изгиб тростника», но его полотна не стремятся документировать природу, они стремятся говорить через неё. Поэтому, несмотря на внешнюю реалистичность, его пейзажи ближе к философским коллажам — условным, насыщенным символами пространствам, в которых реальность трансформируется в идею. Картины Фридриха — это не ответы, это молчаливые вопросы о вере, одиночестве, бесконечности и месте человека в этом мире. В них природа — не декорация, а персонаж, говорящий со зрителем на языке молчания.
