Текст: ГодЛитературы.РФ
Уклад — это ведь не просто привычный порядок вещей, но и невидимая ткань, из которой соткана жизнь каждого человека, своеобразная точка опоры, через которую проходит каждый и которая помогает пережить непростые времена. Рождение, жизнь, смерть — таков, например, уклад жизни.
Тринадцать современных писательниц и писателей — Ислам Ханипаев, Дмитрий Захаров, Екатерина Манойло, Денис Осокин, Антон Секисов, Даша Благова, Анна Шипилова, Ксения Буржская, Ольга Птицева, Марина Кочан, Илья Мамаев-Найлз, Егана Джаббарова и Евгения Некрасова — взялись рассказать истории о людях, оказавшихся внутри определенного уклада. В итоге под обложкой вас ждут взросление через компьютерную игру, выбор между пастушеством и блогерством, свадьба между представителями разных традиций...
Дополнительной атмосферности этой книге придают иллюстрации Александра Шишкина-Хокусая, а сама книга, к слову, подготовлена по мотивам выставки «Русское народное современное искусство», стартующей в Музее-заповеднике «Царицыно» 2 июля.
Предлагаем прочитать начало рассказа Евгении Некрасовой, которая выступила здесь еще и в роли автора-составителя.
Уклады : рассказы / автор-составитель Е. И. Некрасова, иллюстратор А. Р. Шишкин-Хокусай. — М., 2025. — 176 с. : ил
Евгения Некрасова. «Медведица и Последний день зверёв»
Рабочий день Насти высекся хорошо. Прошел без больших и крохотных бед. Никто из соцеховиков не заснул за смену, не загубил полено, не сломал ни одного изделия. Никого не выпороли. Сама Настя затопóрила восемнадцать надежных плошек, двадцать семь уверенных ложек, украсила их ясными орнаментами и узорами. Древесине не за что было на Настю и других жаловаться.
- Медведица — мастерица,
- этим днем заводская царица.
Она попрощалась с Милой на площади, та побежала на сватовство средней из трех средних сестер, запрыгала на четырех по проспекту, ее уши торчали прямо в небо через прорези в шапке. Настя удивлялась тому, что уши у Милы и других зайчих и зайцев были длиннющие и нежны, но держались как деревянные, всегда готовые услышать опасность. Правда, Мила ее пропускала. Вот сейчас на нее рыкнула лисица в цветастом пуховике, Мила неспециально напрыгнула на нее левой частью своего тела в исплатанной фуфайке. Та была набита соломой давно, в плечах и на спине под серой холщовой тканью собрались комки сухой травы. Пуховик этой лисицы, как и других богатых лисиц, наполняли перьями. Бедствующие гуси выщипывали себя или собирали пух своих меняющих оперение детей. Медведица остановилась, подождала, чем разовьется лисья-Милина ситуация, но зайчиха тут, вдохнув угрозу, унеслась вперед, подпрыгивая высоко к скрывающемуся от зверёв солнцу. Хороший день, подумала Настя. Шептали, что лисицы до сих пор могли есть зайцев, и медведи тоже могли. И все до сих пор могли есть друг друга. Медведица интересовалась многим, о чем не говорили открыто, но мечтала вот такое считать ересью, как от всех и хотели.
Зима обтаяла, обвалилась, жила неприличной недовесной. Это погода Тридесятого царства, объяснила трехлапая Марина-соработница, тоже медведица. Снег полностью впитался в землю. Обнажилась старая зеленоватая трава. Но Насте нравилось. Может, получится обмануть свою тушу: раз зимы нет, то и спать расхочется.
От Недосыпы и скромного едания Настя чувствовала себя как обглоданная, но тяжелая туша в шерстяном мешке. На животе, шее и в подмышках шкура висела. А сверху болтались рубашка, сарафан, фуфайка, и даже сапоги гуляли на тощающих лапах. Насте бывало самой от себя мерзко, но она так уставала, что думала про это все редко. Она нормально зарабатывала на заводе, но собирала фарфоровые фигурки людёв и всякие другие дорогие про людёв артефакты. Читать не любила, но для человечьих книг выучилась складывать буквы. Вера в существование людёв тоже считалась ересью, но остатки их жизни открыто продавались в пыльных лавках, а всезвериное обсуждение человедиц и человедов, ученья про них, записывание про них мыслей считались нежелательными.
Настя тратила почти все, что зарабатывала, на людёв. Даже она иногда готова была признать, что они ненастоящие, придуманные, сказочные. Получалось, она отдавала все поступающие за ейную работу деньги за сказку. Но от такой мысли Насте нравилось собирать предметы и истории про людёв еще больше. Мать Насти говорила: вот же проклятые, никогда не жили, а дочь забрали.
- Человедицы и человедцы, Людёвы!
- Даже если вы придумка,
- А я придурка,
- Обнимаю вас всех.
День длился. Вроде как ему оставалось еще час-полтора до сегодняшней смерти, но волчья шкура уже начала заползать на небо. Настя решила скосолапить через лесок, за которым начинался ее берложий район. Тут сегодня никто не гулял, хотя малолесок любили разные звери для прогулок со зверятами, старозвери, спортивные стаи и отдельные спортивные звери. Настя перебирала зимними сапогами зеленоватую траву. Расстегнула фуфайку, потому что жарковило. Лес впереди разрывался глубоким и крупным, как гигантская незаселенная могила, оврагом. Настя решила не доходить до деревянного моста, а отправилась прямо на овраг, села на его окаемку, выбрав склон без кустов, свернулась в шерстяной мякиш и покатилась вниз, как игрушечная. На дне Настя распрямилась и разбросила лапы. Небо отсюда, снизу, выглядело еще приглушенней и дальше. Медведица села и увидела, что овраг наполнился темнотой и туманом. День отсюда уже вылез. Настя поболтала нижними лапами, решила, что вот бы так сидеть на дне оврага, и все. И она словно какая-то другая, отдельная медведица, которую все оставили в покое. Даже человедицы и человеды. Она вспомнила, что обещала завтра после работы прийти в материну берлогу печь грибные пироги. Старшая медведица будет грызть дочь за бессемейную жизнь, за страхозверину худобу, старый сарафан, околдованность людями, нежелание становиться первой мастерицей на заводе, а потом начальницей и тому прочее. Зато Мать даст с собой пирогов и на неделю-полторы еда будет. Может, даже шкура прекратит так висеть.
Настя встала на четвереньки. Мила права все же, что вот такая поза отчего-то самая удобная. Лбом медведица почуяла впереди движение и подняла бошку. Впереди, в темноте и тумане, к ней кто-то близился. Очертилось мохнатое тело — тоже на четвереньках. Настя быстро встала на две задние. Из тумана вышла медведица на четырех лапах. Пахло от нее сильной медведицей, похоже на Настин запах. Звередица была крупнее Насти, светлее окрасом и голая, без одежды. Она приблизилась к Насте поближе и сказала:
— Грядет последний день зверёв, и ты, медведица, должна их спасти.
Светло-бурая сказала это так спокойненько, что Настя застращилась. Но подумала, что вот ее удача встретить безумную и голую медведицу в лесном овраге. Но спросила:
— А чего будет-то?
— Там увидишь.
— И когда?
— Скоро.
Настя подумала, что столь многие звери тронулись умом, когда началась война с морскими и ввели спячковые и бесспячковые сословия. Они всё еще длились, будто сидели тут всю жизнь. Настя вспомнила, что последний раз спала всю зиму в младших классах училища.
— А как погибнем-то?
— Как люди.
Настя захотела есть. И вдруг молвила:
— Да не было никаких людёв.
Светло-бурая тут поднялась с четверенек на задние лапы. Настя позавидовала сложению безумной медведицы. Тело той не вываливалось в боках и в животе, но и шерсть не висела на костях. Встречная вдруг потянула передними лапами на груди шкуру в разные стороны, та принялась расходиться занавесками. Из-под шерсти показывалось что-то гладкое и цвета костей. Настя вдруг осознала. Это она заснула, медвежья дура, в овраге. Так можно замерзнуть и умереть. Кажется, это ейный последний день. Надо просыпаться.
Что-то гладкое и отдельное принялось вылезать из светло-бурой шкуры, будто снимали пальто... Это были лысые лапы — одна, вторая, третья, четвертая, длиннее и тоньше, чем у зайцев. Потом появилась башка, спереди лысая, повыше и сзади со светло-бурыми волосами. Шкура медведицы сложилась на землю. Волосы у вылезшей были еще только под животом и под передними лапами. Над животом висели два безволосых мешка, каждый с пятнами-сосками. Перед медведицей стояла человедица.
Людёвы тоже вроде носили одежду, но иногда раздевались. Настя видела таких голых внутри книг, которые она не могла себе позволить купить. У Насти ругалось и дрыгалось сердце. Она вдохнула новый, неизвестный ей прежде — бруснично-волче-рыбный людёвый запах. Ощутила, что никакой это не сон. Почти-лысая просила:
— Спасешь?
— Да как? Я чего — медведица бесспячная, сонная, с завода. Недосыпа за мною ходит. И зверёв слишком много. Как их всех спасти?
— Спасай тем, что умеешь, и кого можешь.
Человедица вошла обратно, как в мешок, в шкуру, надела ее и ушла на четырех лапах в темность.
Настя тоже на четвереньках вышла из оврага. Этот день уже умер. В темноте добежала до своего квартала. В берлоге затопила печь — берлога остужалась даже без мороза, — переоделась в рубаху, теплые носки, влезла на белокаменную теплоту, накрылась одеялом.
- Человедица из медведицы
- Тоже мне, матрешка,
- Напугала Настю очень,
- Озадачила Настю сильно,
- Ну ничего, Настя тоже медведица,
- Хоть под шкурой без человедицы,
- Как-нибудь разберемся.
- Сплю.
И захрапела.
Следующий день начался с весны, хотя шел январь. Птицы раскричались из своих домов на деревьях. Настя косолапила под молодым солнцем, обходя выжившие ледяные прожилки. Настя щурила желтые глаза. Уже не погода Тридесятого царства. Даже не представишь, что будет последний день зверёв. А может, наоборот, он и наступает: времена года перепутаны, война с морскими не заканчивается, горячая вода в кране сегодня опять не ходила, холодная чуть плакала.
Медведица по привычке аккуратно стругала ложки и плошки, украшала их узорами из засечек, но боялась думать про Человедицу из Медведицы, ее просьбу или чего-это-было-указ, боялась отвлекаться, нарубить не того. Звенели Настины монисты. В сон клонило особенно яро. По цеху ходила злая растрепанная Недосыпа и пела колыбельную. Некоторые звери слышали Недосыпу краем уха, видели краем глаза. Недосыпа пела:
- Два десятка лап
- Из полов растут
- Обычные, лохматые,
- Зверёв, а никаких-то там людёв.
- Два десятка лап
- К медведице тянутся,
- К медведю тянутся.
- Два десятка лап,
- Как рыбы длинные,
- За медведицу хватаются,
- За медведя хватаются,
- Тянут вниз,
- Тянут вниз.
- Баю-бай, баю-бай,
- Медвежонок засыпай,
- Не борись с природой,
- Ложись ко мне в берлогу…
