Текст: Ольга Лапенкова
Творческие люди частенько посвящают произведения – и стихи, и целые романы – возлюбленным: так было всегда. Но как часто менялись эти возлюбленные (и в каком свете они были представлены) – это полностью зависит от характера одержимого страстью творца. Так, А. С. Пушкин посвящал стихи практически всем девушкам, которыми увлекался, а мы знаем, что Александр Сергеевич, особенно в юности, был весьма пылким и переменчивым.
Литературоведы обнаружили не менее пятнадцати барышень, которым Пушкин, явно или косвенно, посвятил те или иные стихотворения. И это если не говорить о записях в так называемых альбомах – книгах, которые вели все великосветские барышни и куда гости могли внести послания на память. Не меньший энтузиазм демонстрировал и М. Ю. Лермонтов.
Правда, его посвящения, в отличие от пушкинских, порой бывали язвительными. Мы уже писали о том, как Лермонтов вывел давнюю возлюбленную Варвару Лопухину под именем коварной Веры в «Герое нашего времени»: так он мстил за то, что она вышла замуж за другого.
Но случалось, конечно, и такое, что автор посвящал произведения только одной девушке – той, которая завладела его сердцем надолго и всерьёз. Так, Н. А. Некрасов написал так называемый «панаевский цикл». Несмотря на то что А. Я. Панаева была замужем, Некрасов пятнадцать лет подряд обращался к ней в стихах. Ф. И. Тютчев прославился в том числе как автор «денисьевского цикла» (также по фамилии возлюбленной), В. В. Маяковский – как создатель стихотворения «Лиличка!». К сожалению, со знаменитыми музами отношения у поэтов не складывались. Это было плохо для самих поэтов, но хорошо для литературы. Возлюбленная Маяковского Лиля Брик так и говорила: «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи».
Схожая история произошла и в жизни А. Н. Островского, который испытывал чувство к знаменитой актрисе с тяжёлой судьбой – Любови Павловне Никулиной-Косицкой, ставшей прототипом Катерины из пьесы «Гроза». Правда, несчастливая жизнь с супругом была для Косицкой лишь вершиной айсберга.
Резвая Катерина
Вспомним «Грозу». Середина XIX века. Небольшой город в Ярославской области – Калинов (на самом деле такого населённого пункта нет, но Островский, скорее всего, имел в виду Калязин или Кострому). Девушка, которая всю жизнь провела в любящей семье и даже не представляла, какими жестокими могут быть люди, выходит замуж за паренька из другого населённого пункта. Все вокруг – чужие. Нравы в городе – ужасные: человек человеку волк. Муж почти сразу после свадьбы потерял к девушке всякий интерес, зато свекровь ест поедом и винит во всех бедах. Но что поделаешь? Разводы запрещены.
Даже если наберёшься сил и сбежишь, до родителей не доберёшься: инфраструктура отсутствует как класс, железных дорог практически нет, автомобили ещё не изобрели. Чтобы добраться в другой город, нужно раздобыть где-нибудь денег, нанять сговорчивого извозчика… И даже если всё удастся, примут ли родители непокорную дочь – тоже вопрос: несмотря на то, что в отчем доме Катерина была, судя по всему, счастлива, возвращение замужней Катерины могло бы стать серьёзным испытанием для семьи.
И вот Катерина пытается смириться с происходящим. Но не преуспевает в этом, а наоборот, делает шаг по направлению к пропасти, а именно – влюбляется в молодого человека, приехавшего в Калинов совсем недавно. И, конечно, горько оплакивает прежнюю Катерину: саму себя – чувствительную, но точно знающую себе цену девушку, для которой весь мир был чудесной сказкой.
«Катерина (вздыхая). Какая я была резвая! <…> Я жила, ни об чём не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. <…> Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы, – у нас полон дом был странниц да богомолок. А придём из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. <…> Таково хорошо было! <…> А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по воздуху».
Про отца Катерины мы так ничего и не узнаём. Но можно предположить, что, раз Катерину отдали замуж за купца, а не за дворянина, её отец тоже был купцом. А значит – постоянно находился в разъездах. Впрочем, вряд ли он плохо относился к единственной дочери, иначе вряд ли её воспоминания были бы окрашены в такие нежные цвета. Либо хорошо, либо никак.
Впрочем, Катерина не только поливала цветы да гуляла по саду. Порой она не на шутку обижалась на родных. После замужества Катерина осталась такой же порывистой, какой и была. Недаром ещё в начале пьесы она говорит Варваре – сестре нелюбимого мужа:
«Катерина. Такая уж я зародилась, горячая! Я ещё лет шести была, не больше, так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно; я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула её от берега. На другое утро уж нашли, вёрст за десять! <…> А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!»
Чем всё закончилось, подкованный читатель и так знает, а не очень подкованный уже чувствует: ничем хорошим. Однако героине «Грозы» хотя бы досталось счастливое детство и беззаботная юность; Любови Косицкой не выпало ни того, ни другого.
Бедная Любовь
В отличие от Катерины, Любовь Павловна не была ни купчихой, ни даже мещанкой (это следующая, более низкая, «ступенька» после купечества). Она родилась в семье крепостных крестьян. Бесспорно, были в её жизни и спокойные, даже счастливые минуты: именно их Никулина-Косицкая вспоминала, разговаривая с Островским, из этих признаний драматург и соткал монологи Катерины. Однако по большей части её детство проходило в нищете, тяжёлом физическом труде, родительской брани и дворянской жестокости.
Нередко историю человека, жившего двести лет назад, приходится восстанавливать по крупицам, – но Любовь Павловна сослужила славную службу литературоведам и историкам, написав автобиографию. Вот как она начинается:
«Мы были дворовые крепостные люди одного господина, которого народ звал собакою. Мы, быв детьми, боялись даже его имени, а он сам был воплощённый страх. Я родилась в доме этого барина, на земле, облитой кровью и слезами бедных крестьян.
Помню <…> стоны наказуемых – они до сих пор ещё звучат в моих ушах! Боже мой! <…> Он говорил, что он не сыт, когда не измучит кого-нибудь, и ему обед не в обед! <…> У помещика этого были ещё три брата, и один одного был лучше: первого из них крестьяне распяли, другого убили; этот был ещё всех добрее и умер своею смертью в Нижнем Новгороде».
На первых порах помещик относился к Косицким относительно неплохо, во многом потому, что отец будущей актрисы выполнял в его доме важные административные функции. Однако в какой-то момент, когда из имения сбежало несколько крепостных, барин почему-то подумал, что замешан в этом именно любимый подданный. После чего отца Косицкой заковали в кандалы и отправили в тюрьму. Несмотря на то, что в те времена не особенно заботились судьбами крепостных, мужчину всё-таки оправдали, после чего велели отправляться к прежнему помещику. Однако Косицкий заявил: «Пусть меня сошлют в Сибирь или отдадут в солдаты, но я не пойду назад!»
В итоге всю семью продали другому помещику. Девочке показалось, что она «попала из ада в рай». Но вскоре её отчего-то невзлюбила супруга нового хозяина – женщина не менее жестокая, чем предыдущий барин. Однажды семилетняя Люба без спросу взяла со стола две конфеты. Барыня это увидела. «Она усмехнулась, схватила меня обеими руками за голову и вышвырнула в дверь; я ударилась о стену головою. Она била меня до того, что я потеряла память и потому не знаю, сколько и как долго наслаждалась она моими мучениями. Меня отнесли домой полумёртвой, и целую неделю у меня из ушей текла кровь», – так вспоминала об этом Косицкая, уже будучи взрослой.
Семью перепродали снова. Несмотря на ужасную обстановку, Люба не утратила детской восторженности – и, когда родители с семью детьми приехали на новое место жительства (а это было как раз на берегу Волги), громко запела. За что родители её сразу застыдили:
«Итак, мы приехали <…> на лодке по Волге; <…> высадились на берегу, покрытом кустарником; он мне очень понравился, мне стало весело, и я запела «Что на свете прежестоко»; эту песню тогда все пели. Матушка ударила меня по затылку и сказала: „Дура! Лучше бы сотворила молитву!“ Я перекрестилась, а отец сказал: „Вот тебе и песня, ишь распелась, певица!“»
У третьих хозяев Любе наконец-то стало поспокойнее. Однако местные дети порой жестоко подшучивали над ней, и она «очень обиженная удалялась мечтать на берег Волги».
«Там меня находили не один раз уснувшей, с опухшими от слёз глазами, – признавалась Косицкая. – Бывши ещё ребёнком, я любила мечтать, и сколько раз оставалась без обеда и без чаю, замечтавшись на берегу Волги. <…> Бывало, на окне засну, любуясь на луну, да и просплю всю ночь; проснусь, только шее больно.
Жизнь эта была для меня раем! Как мне было хорошо тогда, Господи! <…> Игру в куклы я не любила, и свободный, не связанный ничем ребенок, я любила расхаживать по горам, да по долинам, любя до страсти слушать, как журчит Волга по камешкам».
Через несколько лет Косицкому удалось выкупиться, то есть выплатить хозяину колоссальную сумму, чтобы он даровал ему вольную – документ, гласящий, что этот человек больше не крепостной крестьянин. Однако жизнь семьи счастливее от этого не стала: родители были вынуждены работать не поднимая головы, к тому же отец в какой-то момент начал пить, а потом у семьи сгорел дом.
Девочка очень старалась помочь семье. Она вышивала, чтобы продать свои работы, и так усердно, что в какой-то момент даже стала терять зрение. Всё изменилось, когда она впервые побывала на постановке – и «заболела» театром. Однако отец с матерью были резко против того, чтобы Люба становилась актрисой. Мама какое-то время пыталась уговорить дочь одуматься, обещала выдать за богатого (по мещанским меркам) человека, но в итоге послала ей в спину проклятие – и была такова.
В театральном мире Любови Косицкой пришлось пройти все круги ада. Однако благодаря таланту и упорству она получала одну роль за другой – и вскоре поступила в Московское театральное училище, а затем стала исполнять роли в Малом театре: для бывшей крепостной – карьера поистине феноменальная.
Казалось бы, теперь-то можно наслаждаться жизнью! Тем более – когда в тебя влюблён самый знаменитый драматург своего времени, Островский. Однако его чувства не принесли Любови Павловне никакой радости: актриса не хотела, да и не могла ответить ему взаимностью, поскольку была замужем, к тому же воспитывала вместе с супругом дочку. Ей нравилось разговаривать с Александром Николаевичем по душам и, в частности, делиться воспоминаниями, которые драматург использовал при создании произведений, но о чём-то большем речи идти не могло.
Островский и сам это понимал, но не мог совладать с собой, ведь ему приходилось день за днём видеть Любовь Павловну на сцене. Но даже похоронив мужа, Никулина-Косицкая не стала женой драматурга. Она влюбилась в другого. Увы, новые отношения тоже не сложились: её возлюбленный оказался, мягко говоря, не слишком достойным человеком.
Актриса умерла, когда ей был всего 41 год. Удивительным образом она смогла не сломиться под ударами судьбы, оставаясь импульсивной, искренней, трудолюбивой и мужественной – и благодаря А. Н. Островскому обессмертила своё имя.
И всё-таки – что лучше: никогда не знать счастья, как муза Островского, или, подобно Катерине, вырасти в любви и принятии, а потом резко всё потерять?
Услышав этот вопрос, Любовь Павловна наверняка бы улыбнулась. Ведь она вовсе не считала себя несчастной.
Источники
