Текст: Татьяна Шипилова *
- «…исполнение всех желаний
- есть самое опасное искушение любви»
Сейчас, если спросить школьника о сентиментализме, он обязательно вспомнит «Бедную Лизу».
И едва ли вспомнит что-то еще.
Подробности тоже мало кто помнит, но все знают: эта повесть — образец сентиментальной прозы, в ней много чувствительности, эмоций, еще больше страданий.
Повесть «плаксива» настолько, что плакать над ней становится невозможно, потому что хочется смеяться. Рыдают все: сам автор, пастушки и монахи, главная героиня Лиза, ее старушка-мать и ее молодой возлюбленный: «Лиза рыдала — Эраст плакал». Того и гляди, прослезятся и птички-букашки и начнут слезоточить деревья-кусточки.
Кажется, ничего нового юному читателю XXI века Николай Михайлович о любви не расскажет. Школьник, пробежавший уже и обязательного «Онегина» с его «наукой страсти нежной», и «Анну Каренину» с ее мучительным любовным треугольником, и жаркие «Тёмные аллеи», а то и ледяную «Лолиту», лишь цинично ухмыльнется и подумает: «Покончить с собой из-за любви? Что за глупость?»
Современному прагматичному читателю нужна интрига, нужна сложная эмоция, скрытый подтекст, двойное дно. «Бедная Лиза» же и заглавием своим не сулит никакой тайны, и ее обратная композиция сразу же сообщает: вот могила, и сейчас вам расскажут, откуда она взялась. Сюжет за 225 лет стал банальным: история неудавшейся «золушки» мало кого заинтересует теперь, напиши о ней современный автор в подобном ключе.
И все же…И все же к Карамзину возвращаешься. Его перечитываешь. О нем узнаешь заново.
И как следствие — узнаешь о развитии всей русской литературы после него. Что же такого в этой маленькой повести, где всего-то двадцать страниц и все о любви? Почему мимо нее никак нельзя пройти, ибо иначе пазл не сложится?
По всей вероятности, во многом из-за самой личности автора, который, не мудрствуя лукаво, своими «Записками русского путешественника» открыл дорогу сентиментализму в русской литературе, а «Бедной Лизой» закрепил за собой звание «русского Стерна».
Написав подряд два столь памятных произведения,
Карамзин как бы между прочим, походя, решая совсем другие задачи, открыл в России прозу.
Интеллигенция, воспитанная на возвышенных одах Ломоносова и Державина, неподъёмных церковнославянизмах и неглубокой пестроте «занимательных повестей» XVIII века, вдруг услышала голос русской прозы. И голос этот был легким и гладким, свободным от высокопарности и тяжеловесности — голос «человека своего круга». Но при этом же читатели впервые столкнулись с «суровой правдой жизни», ведь Карамзин показал обратную сторону подобной чувствительности — суицид.
Но в отличие от заданного Гёте вертеровского стандарта — чувствует и страдает мужчина-интеллигент (хоть и бюргер по происхождению), теперь открывается новая истина: «и крестьянки любить умеют!»
Сентиментализм стал завершающей ступенью литературы Просвещения. Она долго и упорно рассказывала о страданиях и достоинствах бедного, но честного простолюдина, но лишь в русской литературе эти страдания развились до осознания вины интеллигенции перед народом, и началось это с трагической судьбы Лизы и дальнейшей безрадостной судьбы Эраста.
Здесь есть все:
бедная, но прекрасная крестьянка, что мыслит и чувствует наравне с богатым дворянином «с изрядным разумом и добрым сердцем»; противопоставление деревни и города как олицетворения целомудрия и разврата соответственно; Эраст с сердцем «добрым от природы, но слабым и ветреным».
Эти три составляющие будто определили дальнейшее развитие русской литературы на десятилетия (а возможно, и столетие) вперед, ведь даже Веничка Ерофеев совершает путешествие из Москвы в Петушки, потому что в провинции спокойней и отрадней, там всегда ждут, в противовес жестокому извращенному городу, где на каждом углу либо разврат, либо погибель (что зачастую одно и то же).
Образ страдающей крестьянки подхватит потом в своих поэмах Некрасов, а к тяжкой женской доле будут обращаться Чернышевский, Толстой, Достоевский. Что же касается мужских персонажей, то, если в Европе писали об «отверженных», то в нашей литературной традиции целую плеяду персонажей составит образ, впервые вырисованный в Эрасте.
Образ лишнего человека — отдельная веха в истории русской литературы.
Эраст открывает галерею умных бездельников,
которые, коли нашли бы время на служение отечеству, возможно, перестали бы совращать юных крестьянок и проигрываться в карты. Но герой читает романы и идиллии, мечтает о тех временах, когда все люди были беспечны и счастливы, не может найти этого счастья в жизни, а оттого скучает и жалуется на судьбу свою. Он как будто литературный дядюшка Чацкого, отец Онегина и дед Рудина, который вроде и недоволен государственным устройством и бедственным положением народа, но благословенная праздность, давая возможность оставаться в оппозиции, не дает возможности быть полезным.
У Эраста в повести лишь любовные дела да развлечения. Он даже на войне умудряется не служить, а кутить. И вся его дальнейшая жизнь несчастна лишь потому, что он безалаберно легкомыслен в молодости своей.
Карамзин не укоряет героев и не поучает читателей,
он лишь рассказывает историю, вызывая сострадание и призывая к сочувствию. Не просто так же после выхода в свет «Бедной Лизы» среди девушек прокатилась волна подобных самоубийств — что еще раз говорит о силе искусства, но предупреждает от излишней впечатлительности.
Ко всему прочему, Карамзин прекрасно пользовался изобразительными средствами и блестяще владел синтаксическими возможностями русского языка.
Он воспел красоту и чувственность природы, а его подчёркнуто целомудренно-скромные описания интимных сцен настолько эротичны, что никакой конкретизации не требуется:
«Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где — твоя невинность?»
Этому приему вот уже больше 200 лет, и он, несмотря на все насмешки, до сих пор работает, до сих пор волнует.
«Бедная Лиза» слишком многослойна, она не пригодна для того поверхностного изучения, которое только и может предоставить школа, когда к сведениям о сентиментализме добавляется еще чисто морализаторский аспект.
Чтобы разбираться как в литературе в целом, так и в ее современном срезе, необходимо знать истоки. А истоком является «Бедная Лиза»,
за чувствительной слезливостью которой скрывается вся дальнейшая глубина русской литературы.
1 Татьяна Шипилова — 25 лет, МГМУ, студентка Литературного института им. А. М. Горького, семинар прозы; мастер Сергей Петрович Толкачев.
Ссылки по теме:
«Бедная Лиза» — богатый киноматериал
Историк. Карамзинская неделя (Часть 1)
А был ли другой Карамзин? Карамзинская неделя (Часть 2)
Советник Трона? Карамзинская неделя (Часть 3)
