Интервью и фото: Екатерина Зайцева

Обложка и фрагмент книги предоставлены издательством "Азбука-Аттикус"

«У войны не женское лицо», - провозгласила и доказала Светлана Алексиевич. Но в то же время у войны множество женских лиц: санитарки, связистки, переводчицы, работницы оборонных заводов, а еще — летчицы и снайперы. Об этих-то двух последних военных профессиях (причем для второй даже нет феминитива) и пишет Любовь Виноградова. Первая ее книга была посвящена «Авиачасти № 122» - легендарным «ночным ведьмам» Марины Расковой. А вторая, только что вышедшая, - женским снайперским ротам. Она эффектно названа «Ангелы мщения», но вся книга показывает, что ни с романтическим булгаковским Абадонной, ни с могучими вагнеровскими валькириями, ни тем более с мифическими «белыми колготками» 90-х эти простые советские девушки, которым тогда было лет по 18—19, ничего общего не имели. Откуда же тогда возник этот феномен? ГодЛитературы.РФ расспросил об этом автора.

Почему вас так затронула тема женщин-снайперов в истории Великой Отечественной войны?

Любовь Виноградова: Поскольку я переводчик по второму образованию, я много лет брала интервью как самостоятельно, так и в качестве переводчика. Собирала материалы для других писателей (в частности, для автора монографии “Сталинград” Энтони Бивора. — “ГЛ”). В основном это были ветераны войны. Еще тогда я поняла, что с женщинами интереснее разговаривать, они помнят подробности. Мне как-то женщина-ветеран рассказывала, как штаб переправлялся через реку в 1944 году и она плыла, держась за гриву лошади. Она все помнила про эту лошадку: какого она была цвета, как ее звали. Мужчине не пришло бы в голову запоминать такие детали и делиться ими. Так я постепенно начала собирать материал. На это ушли годы. Материал по летчицам и снайперам я собирала параллельно, потому что люди были очень пожилые, и я понимала, что откладывать нельзя. Сейчас практически никого из них уже нет в живых, осталась одна только штурман полка бомбардировщиков и, по-моему, одна снайпер.

Почему возник феномен женщины-снайпера? Может, у женщин обострено восприятие, лучше зрение?..

Любовь Виноградова: Думаю, никакого феномена нет. Во время войны была страшная нехватка людей, все мужчины были в пехоте, очень много погибло в начале войны и попало в плен. К 1943 году, когда стали массово призывать женщин для обучения на снайперов, эта проблема стояла крайне остро. Снайперов было всего несколько тысяч, а женщин в армии чуть ли не миллион, например, техники, механики в авиационных полках, было много молодых девушек, выполнявших тяжелейшую работу. Кто-то из них пошел добровольцем, а кому-то пришла повестка, но им в военкомате сказали: мы тебе советуем записаться как добровольцу. И потом они всю жизнь говорили, что они добровольцы.

В книге часто упоминается момент морального перелома у женщин после убийства первого врага. Они мучаются: как же так, я убила чьего-то отца, мужа, брата... Все ли могли переступить через этот порог и что случалось с теми, кто так и не нашел в себе сил убивать дальше?

Любовь Виноградова: Я думаю, что все переступали... В такой страшной ситуации находилась страна, и убийство вражеского солдата приобрело такое огромное значение для будущего, для спасения страны, что это было уже не убийство, а работа. Действительно, тяжело давался первый фашист, но я ни разу не слышала, чтобы кто-то отказывался убивать. Они же военные, не могут сказать: “Извините, я больше убивать не буду”. Хотя девчонкам и было по 18 лет, они были такими же солдатами, как мужчины.

Женщина-снайпер — это только российское явление?

Любовь Виноградова: Да, их больше нигде не было. В Великую Отечественную у немцев вообще не было женщин в армии, только в тылу и госпиталях. У союзников, у Америки, например, были женщины-летчицы, перегонявшие самолеты с фабрики на фронт, но на фронте они не летали. Сейчас в регулярных войсках, по-моему, тоже женщины отсутствуют.

Вы посвящаете отдельную главу знаменитой советской женщине-снайперу Людмиле Павличенко и приводите много доказательств, что образ, созданный ее биографами, искажен. Например, отсутствуют упоминания о сыне, которого Людмила родила еще до войны. Это что, на ваш взгляд: романтизация ее образа?

Любовь Виноградова: Нет, это не романтизация, это история. Людмила стала инструментом пропаганды, это было как раз необходимо в то время, когда пошел массовый призыв женщин в армию. Кроме того, Людмила много фантазировала. Я уверена, что в ее истории много неправды и счет убитых ею снайперов составляет не 309 человек. Потом война кончилась, она уже была не нужна пропаганде... представьте себя на ее месте. Я думаю, ей пришлось нелегко, и ее близким тоже.

Но ведь счет убитым немцам велся в снайперских книжках?

Любовь Виноградова: Мы не знаем, сколько фашистов убила Павличенко. Нет никаких документов, это все совершенно голословно. Мы знаем информацию только из ее интервью, которые она давала за границей. Снайперских книжек в ее время не было. Сейчас некоторые историки пишут, что якобы в ее снайперской книжке, которая хранится на Поклонной горе, записано точное количество убитых врагов. Это неправда, она закончила воевать в 1942 году, до того, как появились снайперские книжки.

Женщин, вернувшихся с войны, многие встречали презрительно, называя “походно-полевыми женами” и другими обидными прозвищами. В чем причина такого отношения? Ведь женщины, на примере той же Павличенко или Розы Шаниной, доказали, что могут воевать наравне с мужчинами, а то и превосходить их?

Любовь Виноградова: Это страшное предательство — ты идешь защищать страну, потом возвращаешься, и тебя называют проституткой. Это чудовищно. Я хорошо понимаю, почему после войны об этом не говорили. Это связано с консерватизмом, царившим в советском мире. Когда девушка идет на фронт и живет в мужском окружении, трудно сохранить невинность. Конечно, общество сразу ставило на них клеймо, особенно если это деревня, где все друг друга знают. Да и сами женщины это понимали и молчали о том, что им пришлось пережить. Только в 70-е годы, при Брежневе, их начали приглашать на встречи фронтовиков, награждать денежными выплатами, и то лишь потому, что Брежнев сам был фронтовиком. Даже тогда многие женщины отказывались участвовать в этих встречах, они хотели все забыть, потому что считали свое военное прошлое позорным. Эту тему осветила в своей книге “У войны не женское лицо” замечательный писатель Светлана Алексиевич.

“Ангелов мщения” вы посвящаете Анне Мулатовой, одной из героинь книги. И пишете в посвящении: "моему другу"... Вы действительно подружились?

Любовь Виноградова: Да, и она не так давно ушла из жизни. Клавдия Ефремовна Калугина, руководившая Московским обществом снайперов-женщин, в свое время дала мне номера телефонов женщин, с которыми я могла бы побеседовать. Одна из них отказалась наотрез, а второй оказалась Анна Федоровна. Она пригласила меня приехать, и это было такое счастье! Она была очень теплым человеком, и неважно, что она видит тебя в первый раз, она должна была тебя накормить, сделать для тебя все. Так мы стали общаться, благо в Москве жили недалеко друг от друга, и она мне рассказала то, что вообще никому никогда не собиралась сообщать.

Вы пробовали ставить себя на место героинь? Нашли бы вы в себе силы поступать, как они?

Любовь Виноградова: Думаю, да. Летчицей точно не смогла бы, а вот снайпером... Не знаю, метко бы я стреляла или нет... Лучшие снайперы были такими, как Роза Шанина. Это нетипичные женщины, у них немного больше мужских гормонов, чем у остальных, они смелые, прекрасно стреляющие, великолепно ориентирующиеся на местности, — не совсем женские характеристики. Это женщины, сделанные из иного материала, чем мы с вами.

Ангелы мщения

Глава 10

«Это ты его шлепнула? Ну ладно, иди умойся!»

Тонущая лошадь — это тяжелое зрелище. Аня видела, как солдат успел соскочить, а лошадь пошла ко дну — видимо, была ранена и не справилась с быстрым течением. Это было 28 июня. 3-му Белорусскому фронту поставили задачу форсировать реку Березину и наступать на Минск и Молодечно. Люди вокруг тоже получали ранения и тонули, но весь снайперский взвод переправился без потерь, несмотря на серьезный обстрел. Через Березину, довольно широкую реку, полк переправили на больших — с комнату в Анином доме, — построенных на скорую руку из бревен плотах, которые подгоняли чем попало — даже лопатами. Вылили на другом берегу из сапог воду и пошли дальше, к Минску. Наступление развивалось успешно. 4 июля 1-й гвардейский танковый корпус вошел в Минск и, соединившись со 2-м и 3-м танковыми корпусами, завершил окружение более чем 100-тысячной немецкой группировки восточнее города. Освобождение Белоруссии скоро будет завершено.

Соседние дивизии 49-й армии ушли вперед, догоняя отступающих немцев, а дивизия, которой был придан снайперский взвод Ани Мулатовой, осталась. Леса около Минска были полны попавших в окружение немцев, которых нужно было выловить. В тот день начала июля 1944 года, который Аня помнила всю свою жизнь, она была не снайпером, а простым пехотинцем, и Таси рядом не было: девушки перемешались с автоматчиками, прочесывавшими лесной массив. Разбившись на группы, несколько дивизий отыскивали в лесах огромную — 105 тысяч человек — и в основном деморализованную массу солдат 4-й немецкой армии, бродившиx в лесах восточнее Минска в надежде выбраться из котла. 17 июля 57 тысяч солдат этой армии, во главе с генералами, провели по улицам Минска. Что произошло с остальными? Кто-то выбрался из окружения, кто-то навечно остался в бескрайних белорусских лесаx.

Ане Мулатовой встретился человек, который в плен сдаваться не собирался. Он стал единственным врагом, которому она смотрела в глаза, прежде чем застрелить почти в упор. Потеряв из виду других девушек, Аня оказалась в группе с несколькими незнакомыми солдатами. Подошли к огромной поляне в лесу. Один из солдат, ехавший на лошади, вызвался проверить, что там, на другой стороне. «Ребята, подождите, я вот сейчас проскочу и дам вам знать», — крикнул он товарищам. Ударил лошадь ботинками по животу, и лошадь «помчалась как сумасшедшая»: медлить на этом открытом пространстве было нельзя. Вдруг раздался выстрел, и всадник упал. Лошадь, сбросив раненого или убитого седока, побежала дальше. Остальные, ошеломленные, стояли «рты разинув», в нерешительности, пока один, смельчак, неожиданно не бросился бежать зигзагами через поляну. Он бежал, а Аня — как-никак, она была снайпер — смотрела уже не на него, а туда, откуда, как ей казалось, стреляли во всадника. И успела увидеть вспышку второго выстрела, точно поразившего второго солдата.

«Слушайте, давайте я попробую», — сказала она старшему группы. Аня решила подобраться к немецкому стрелку с тыла. «Давай», — ответил старший. От группы их осталось всего трое. Стояла невыносимая жара. Аня зашла поглубже в лес и побежала что есть сил, прикинув, сколько нужно пробежать и в каком направлении. Наконец обернулась, чтобы посмотреть, далеко ли поляна, и увидела ее наискосок от себя. Подбежав к краю поляны, она легла и поползла с пистолетом в руке в сухой, царапавшей лицо траве. После войны она вспоминала, как ползла, и удивлялась: как это она могла ползти так быстро, прямо как в кино показывают? До немца было, по ее расчетам, метров тридцать-сорок. Преодолев ползком большую часть этого расстояния, она поднялась на локтях, чтобы посмотреть, далеко ли осталось, и увидела «рыжую голову» совсем рядом, метрах в десяти. Немецкий снайпер лежал спиной к ней и смотрел в другую сторону. Аня вскочила и бросилась к нему, выкрикнув те немецкие слова, которые пришли ей на ум (немецкого она в школе не учила): «Хенде хох, шмутциге швайне!» Немец встал, с него текла вода: пристроив снайперскую винтовку на бугорке, он сам нижней половиной тела лежал во впадинке, полной воды, «как в ванне» (видно, здорово донимали его жара и вши, думала потом Аня).

Она прицелилась и нажала спуск, но пистолет не выстрелил. «Дура, не сняла с предохранителя», — пронеслось в голове. Сняла с предохранителя и нажала спуск, целясь в голову. До немца было всего несколько метров, так что Аню всю забрызгало кровью. В тот момент ей даже не пришло в голову, что немца можно взять в плен: слишком страшен был ей этот немецкий снайпер, только что застреливший у нее на глазах двоих товарищей.

Аня перевела дыхание и тут услышала, как за спиной кто-то зашуршал кустами. «Вот моя смерть пришла», — пронеслась мысль, но из кустов вышел советский офицер в маскхалате — знаков отличия не было видно, но по уверенной манере держаться Аня сразу поняла, что офицер. «Ух, это ты его шлепнула?» — одобрил он Анину смелость. Аня только кивнула головой. «Ну ладно, иди умойся», — велел офицер, и Аня подумала, что он уж точно начальник какой-то. Но ее, простого солдата, все это не касалось.

Она умылась в болотце, потерла руками забрызганные кровью немца штаны и гимнастерку и побежала за своими ребятами. Убитого автоматчика несли на плащ-палатке, а второго успели перевязать, разорвав рубашку: перевязочные пакеты тогда редко с собой носили, «безобразное отношение такое», — вспоминала позже Аня. За ликвидацию немецкого снайпера она вскоре была награждена орденом Красной Звезды: отправивший умываться командир оказался полковником и представил ее к награде. А лицо немца она запомнила навсегда — длинное и бледное, с рыжей щетиной. Было ему лет тридцать, для Ани — немолодой уже человек. Вспоминать об этом эпизоде ей всю жизнь было тяжело: убить с близкого расстояния оказалось совсем по-другому, чем стрелять по фигуркам, увеличенным оптическим прицелом.

Аня со своей маленькой группой пошла дальше прочесывать лес. Страшно там было, казалось, «за каждым кустом — фриц». Но им повезло: вскоре они наткнулись на немцев, которым совсем не хотелось воевать дальше. Их было много, человек двенадцать. Составив винтовки вместе, они лежали, отдыхая, на своих серых шинелях. «Полон! Полон!» — закричали они, вскакивая, когда увидели троих русских. Плен!

Анины спутники, конечно, принялись их обыскивать — лазить по карманам шинелей и штанов, снимать часы и кольца. Это было обычное дело. Часы стали своеобразной валютой войны. До войны, да и долго после нее они имелись далеко не у каждого русского. В сентябре 1941 года местком Ленинградского государственного университета обратился к декану географического факультета с просьбой «выдать одни часы мужские карманные для партизанского отряда ЛГУ». Часы снимали с убитых и пленных немцев. Нередко солдат щеголял несколькими парами часов на руке. С трофейными часами уцелевшие вернулись после войны домой. Впрочем, есть многочисленные свидетельства того, что часы как трофей были популярны и у союзников. В общем, автоматчиков Аня могла понять, но все равно было стыдно, ей всегда были неприятны эти «солдатские дела».

Она стояла в сторонке и успокаивала себя мыслью о том, что немцы, конечно, точно так же поступают с русскими. Неожиданно один из немцев подошел к ней: «Фрау, гут. Битте, битте!» Он подавал ей золотые часы с цепочкой. Аня отказывалась: «Нихт, нихт, найн», но немец настаивал, объясняя ей, как мог, что солдаты все равно отнимут, а он хочет отдать ей. Должно быть, боялся русских солдат и надеялся, что женщина защитит его. Аня взяла часы и сохранила. Один из солдат повел пленных на сборный пункт, шли они «измученные и хмурые». Стало их жалко, но ведь «плен-то лучше, чем если бы их разбухали». Тогда, летом 44-го, уже был приказ, запрещавший расстреливать пленных. Не всегда, но следовали ему — а в первые годы войны пленных брали мало. «Слава богу, что этих не тронули», — думала Аня, хотя в ее семье уже много кто погиб на войне.