И это все о ней…

Текст: Людмила Сараскина/РГ

Фото: rg.ru

О ней хочется говорить стихами.

В моем случае - вспомнить подходящие к событию.

Да будем мы к своим друзьям пристрастны!

Да будем думать, что они прекрасны!

Терять их страшно, Бог не приведи!

Последняя строка особенно волнует, учитывая юбилейный стаж Наталии Дмитриевны Солженицыной или Али, как ласково и лаконично называл ее автор "Крохоток" и многого другого, из золотого литературного списка.

Чуть меньше трех десятилетий мне повезло находиться не то чтобы совсем рядом, но достаточно близко, чтобы разглядеть феномен женщины, которую так и тянет назвать образцом, не досягаемым ни для понимания, ни для подражания.

Мы познакомились в июле 1992 года в кабинете главного редактора "Московских новостей", когда после долгого изгнания она впервые приехала в Москву, что называется, на разведку. На тех же днях мы встретились в Борисоглебском переулке, в цветаевском доме, и разговор завязался долгий, неспешный - у нее с собой было сокровище: сотни семейных фотографий. Мне тогда и в голову не могло прийти, что через пятнадцать лет я стану первым русским биографом автора "Красного Колеса", которое от первого до последнего листочка прошло перед ее внимательными редакторскими глазами, через ее придирчивые рабочие руки. Придет время, и я смогу увидеть те разлинованные листы, с ее дотошными вопросами и его пометами, смогу почувствовать атмосферу их споров и обсуждений; страницы были живые, пылающие, говорящие.

Он впервые увидел ее и заговорил с ней в конце августа 1968-го. Первые слова - те, по которым тогда опознавали своих: о Чехословакии, о демонстрации на Красной площади. "У себя в Рождестве я слышал все по радио, но живых подробностей московской демонстрации не знал. И теперь молодая собранная женщина с темнокрылым надвигом волос над ореховыми глазами, крайне естественная в одежде и в манере держаться, рассказывала мне, как демонстрация прошла и даже как готовилась... Ее общественная горячность очень понравилась мне, характер это был мой. Так надо ее к работе!"

До этой, поистине судьбоносной встречи, она шла своей дорогой: мехмат МГУ, теория вероятности как специальность. Кафедру возглавлял академик Андрей Колмогоров, крупнейший математик ХХ века, человек колоссального масштаба, щедрый и светлый ум. То, что он взялся руководить дипломной работой студентки Светловой и оставил ее у себя на кафедре, а вскоре пригласил работать в созданную им Лабораторию статистических методов, было, несомненно, данью ее одаренности, способности самостоятельно мыслить. Нет никаких сомнений, что и на этом поприще она смогла бы взять необходимую высоту, достичь максимальных значений.

Но судьба распорядилась иначе.

Ее выбор - выйти за рамки математической статистики и помогать Солженицыну, коль скоро он нуждался в помощи, - был осознанным.

"Близость досконального понимания" - так назовет Александр Исаевич их общность.

Он открывал в ней человека огромной жизненности и был покорен ее яркой женственностью. "Встречу на четвертую-пятую я, в благодарности и доверии, положил ей руки на плечи, обе на оба, как другу кладут. И вдруг от этого движения перекружилась вся наша жизнь, стала она Алей, моей второй женой".

"Прежде чем я Алю узнал, я ее счастливо угадал", - скажет он однажды.

Угадала и она - как, не требуя ничего для себя, следует облегчить жизнь ему: все им написанное прочесть, во все вникнуть, все держать в памяти и в подробном знании. Он перестал тяготиться одиночеством, приобрел в ней советчицу и помощницу.

"Моей работе и моей борьбе Аля быстро отдалась - вся".

Четверть века спустя Наталия Дмитриевна признается: "Мне было очень ясно, когда я выходила замуж за Александра Исаевича, чтó я хотела бы для него сделать. Я не знала - получится ли. Разделить - бой. Разделить - труд. Дать и вырастить ему достойное потомство. Это всегда и длилось. Всегда длился бой, и он не окончен, Всегда длился труд, и он не кончен…"

А тогда, на заре любви, она догадывалась, что их ждут трудные времена. Через год обнаружится, что связь с ним закрыла ей работу с Колмогоровым.

У нее все получилось.

Она разделила бой, приняв на себя все те удары, что нещадно били по нему, - но на двоих им было, хочется думать, не так больно; они выстаивали вместе, выстояли и победили.

Молодая собранная женщина с ореховыми глазами дала ему, пятидесятилетнему мужчине, перенесшему каторжный лагерь и смертельную болезнь, познать, что есть Любовь: чувство присутствия любимой, даже когда она не рядом, ноющую нехватку ее во всякую минуту, невыносимость сáмой короткой разлуки.

Она подарила ему возникшее у него впервые в жизни ощущение невероятной близости. Он напишет ей в марте 1970-го и будет те слова повторять не раз: "Изо всех когда-либо встреченных мужчин или женщин твои поступки, ход мыслей - такие, как я бы придумал, как я бы хотел, чтобы были, а они сами такие возникают".

Она разделила с ним труды и тяготы изгнания. Провожающие читали ее прощальное письмо - о том, как больно расставаться с Россией, оставлять друзей, не защищенных мировой известностью от мстительной власти. "Не мне судить о сроках, но мы вернемся. И детей наших вырастим русскими".

Они вернутся - вопреки тогдашним очевидностям!

Ей удавалось совершать невозможное - спасти архив "Красного Колеса" и вывезти его в безопасность, дав автору кислород в его изгнанническом бытии.

Собственными усилиями, с нуля, она выпустила двадцатитомное собрание сочинений - редактура, набор, верстка, корректура, оформление. Вряд ли эта нагрузка была бы под силу, если бы работа выполнялась лишь как техническая - силы и энергию придавала солидарность с автором. Сама она считала свою работу драгоценным жребием, горела ею, не могла насытиться.

Щедро и благодарно упомянет Солженицын вклад жены в их общее дело:

"Не решусь сказать, у какого русского писателя была рядом такая сотруженица и столь тонкий чуткий критик и советник..."

Российской словесности с ней капитально повезло.

Дневники изгнания, тридцать общих тетрадей, исписанные четким, безупречным почерком (мне довелось их видеть, читать, изучать), полны горячего, неувядающего чувства: Саня радостен, Саня закончил одно и взялся за другое, Саня... Саня... "Он - светлый центр и смысл нашей жизни", - писала она друзьям в Москву.

Она сдержала еще одно свое обещание - подарила ему, как это бывает в сказках, трех сыновей. "Это, - говорил их отец, - совсем особое состояние, не сравнимое ни с чем, ни с радостью освобождения, выхода в свет первого произведения, любого другого события в жизни - это ощущение счастья".

Ей хотелось видеть в своих сыновьях такую же, как у нее и у мужа, "сквозную верность". Ей удалось и это! Она сумела не только всем сердцем любить своих мальчиков, но и дружить с ними, вникать в их дела, стать им доброй советчицей, их женам - верной подругой, внукам и внучкам - бабушкой-заводилой, способной поставить для своих малышей спектакли по Пушкину и по Шекспиру.

Ее труд не кончен. После ухода мужа она так же собрана, видит главную цель и упорно идет к ней. Она все успеет - нет никаких сомнений.

Покой ей даже не снится.

Многая лета, дорогой мой друг!

ПРЯМАЯ РЕЧЬ:

Наталия Дмитриевна, где живут ваши сыновья и чем занимаются?

Наталия Солженицына: Средний, Игнат, - пианист и дирижер, и единственный, кто живет в США и женат на американке. У него трое детей, все трое говорят по-русски. Это результат больших усилий Игната, потому что мать хотя и понимает по-русски, но с детьми говорит по-английски. Перед смертью Александр Исаевич оставил "внутреннее" завещание для семьи. Там есть такие слова: "Прошу моих сыновей, в каких бы условиях им ни пришлось жить, сделать так, чтобы все мои внуки хорошо знали русский язык". В этом смысле трудные условия только у Игната. Старший, Ермолай, и младший, Степан, живут в России и женились на русских девушках.

Наталия Солженицына (смеется): Незлая. С невестками мы дружим.

Наталия Солженицына: Да! Это не значит, что у него была легкая жизнь. Но у него был очень светлый характер и исключительно устойчивая психика. Он видел выход в любой, казалось бы, мрачной и безнадежной ситуации. И работал до конца, в день смерти продолжал работать. Эти листочки так и лежат на его столе, я их не трогаю, только от солнца закрываю.

Наталия Солженицына: Наверное, он имел в виду, что до знакомства со мной представлял себе: вот бы такую спутницу! Целенаправленно он ее не искал, но судьба распорядилась так, что мы встретились.

Наталия Солженицына: Ни секунды не жалею! Математика мне всегда нравилась, как и Сане, за ее совершенную красоту. Но заниматься хотелось другим: историей, литературой.

На мехмат МГУ я пошла потому, что в любимых мною областях царил сплошной агитпроп и там нужно было вступать в партию. А математиком можно было быть и беспартийным. Я не была талантливым математиком. Саня в этом был гораздо талантливей меня.

Наталия Солженицына (смеется): Да, так и было. Хотел, чтобы было много детей, но чтобы я была при нем больше, чем при них. Он очень хотел дочь, если не двух, то хотя бы одну, но Бог не дал.

Впрочем, в Америке, посмотрев на нравы, он перестал огорчаться. Он был из тех отцов, которые сыновей воспитывают спокойно, а над дочкой он бы дрожал. Однажды сказал мне: "Если бы я узнал, что с моей дочерью... - я бы просто умер". А с сыновьями он считал так: дети должны быть накормлены, одеты, у них должна быть кровля над головой, и этого достаточно. Я ему говорю: "Но с ними же нужно разговаривать, читать". Он: "Но с нами же никто не читал, а как-то же мы выросли".

Я: "Это было другое время. Ты же хочешь, чтобы у детей в Америке русский язык сохранился, а как он сохранится, от птиц вермонтских?"

Кстати, самое трудное (хотя и счастливое!) время у меня было именно в Вермонте. Вот там я по-настоящему уставала! Потому что и дети, и муж, и работа над "Красным Колесом", и переписка. В России были друзья, помощники, а в Вермонте только мы с мамой вдвоем. Вообще в жизни я много поработала. Без отдыха. Без всякого отдыха.

Подготовил Павел Басинский

От редакции "РГ"

Наталия Дмитриевна отмечает юбилей. Российский общественный деятель, Президент Русского общественного фонда Александра Солженицына, член Совета Президента Российской Федерации по культуре и искусству, редактор-составитель выходящего с 2007 года 30-томного Собрания сочинений Александра Солженицына.

И это все о ней...

Но, конечно, главная ее роль в жизни была и остается в том, что именно она оказалась женой, верной подругой, помощницей и даже советчиком великого русского писателя. Солженицыну с ней крупно повезло.

Наталия Солженицына: За что любят и ненавидят Александра Исаевича

Это все понимают. И он сам это понимал, и не раз говорил это публично, и при этом улыбался как абсолютно счастливый человек. Это редчайший в истории пример, когда великий писатель обрел личное счастье, крепкую семью, вырастил с любимой женой трех замечательных сыновей и успел застать рождение внуков. Она была для него просто Алей. О ней он говорил: "Без нее ничего бы не сделал".

Солженицын ушел из земной жизни, но язык не повернется назвать Наталию Дмитриевну писательской вдовой. Слишком уж яркой, незаурядной, общественно значимой фигурой была и остается она сама. Причем сразу же с того момента, как они с Александром Исаевичем вернулись на родину в 1994 году. Феномен этой потрясающе красивой женщины, с глубоким умом, безукоризненным вкусом, выразительной речью, умением отстаивать свои взгляды и добиваться своих целей еще предстоит разгадать.

Она сама заслуживает отдельной биографии.

Редакция "Российской газеты" сердечно поздравляет Наталию Дмитриевну Солженицыну с юбилеем! Она - нередкий гость в нашей газете, и мы по праву считаем ее не только нашим гостем и автором, но и близким другом.

Здоровья и счастья Вам, Наталия Дмитриевна!

Оригинал статьи: «Российская газета»