Текст: Арсений Замостьянов
Фото: памятник Владимиру Великому в Киеве. Скульптор П. К. Клодт/ru.wikipedia.org
Сегодня про князя Владимира слышно отовсюду. Гипнотизирует масштабная дата: тысячелетие смерти крестителя Руси. Вот-вот над Москвой встанет медный креститель в 33 человеческих роста. То, что именно
контексте столь отдаленной эпохи говорить не приходится, а вот умирал Владимир Святославич в ореоле славы.
Которая на протяжении тысячелетия трансформировалась в том числе и в славу литературную.
Ведь князь Владимир - не только действующее лицо летописей и глава в учебнике истории, не только объект исследований. Он ещё и литературный герой. До сих пор Владимира помнят, главным образом, по фольклорному прозвищу - Красно(е) Солнышко. Что вполне объяснимо. Языческая традиция обожествления солнца не только на Руси перешла в монархический культ. Властителей сравнивали со светилами во все века, от Франции XVII века до Японии XX века. Правда, в официальной политической традиции приняты другие наименования - Святой, Великий. Но мы чаще называем его Солнышком. Другое дело, можно ли отождествлять былинного Владимира с историческим? Конечно, поэтические сказания - не хроника, не
документ. Но в них сохранились воспоминания о том самом Владимире, который любил всенародные пиры, при котором Русь была защищена от захватчиков богатырскими заставами. Правда, фольклор не сохранил впечатления от крещения и в былинах мы неизменно видим князя уже несомненным христианином. Что указывает нам на то, что в образе Владимира Красно Солнышко в исторические черты Владимира Святого "подмешаны" черты другого выдающегося правителя Древней Руси - Владимира Мономаха, его правнука. Так уж повелось, так уж устоялось на Руси, в народном представлении: фрукт - яблоко, дерево - береза, князь - Владимир.
ССОРА ИЛЬИ С ВЛАДИМИРОМ
Это самая бунтарская былина из тех, что связаны с центральным героем русского эпоса - Ильёй Муромцем. На пиру гостеприимный князь не узнаёт в лицо самого заслуженного своего богатыря и сажает его в конце стола, поскольку все почетные места заняты другими блистательными витязями и боярами. Илья ответил дерзко: «Сам ты, князь, ешь, пьёшь с воронами, а меня сажаешь с воронятами!» Когда Илью попытались связать - он разбросал всех княжеских богатырей. А после от обиды принялся стрелять из лука по маковкам храмов. Дипломатичный Добрыня объяснил князю, кого тот обидел, - и помирил Владимира с Ильёй. Они снова пируют рядом, как ни в чем не бывало. И всё-таки во многих сюжетах Владимир несправедливо карает «старого казака» Илью. Так происходит и в главной эпопее русского богатырского эпоса - в былине об отражении нашествия Калина-царя. Что поделаешь: фольклор не идеализировал князя. И всё-таки неизменно выбирал именно его - Владимира - на роль монарха времен золотого былинного века.
СУХМАН
Этот фрондёрский сюжет не столь популярен, но памятен. Владимир несправедливо обошелся с самым скромным из богатырей - Сухманом. Поверил клевете - и:
Посадил его Владимир стольно-киевской
Во тыи погреба во глубоки,
Во тыи темницы темныи:
Железными плитами задвигали,
А землей его призасыпали,
А травой его замуравили,
Не много ли не мало лет то на тридцать…
Сюжет о гибели (по существу - о демонстративном самоубийстве) Сухмана-богатыря - наиболее мятежный, бунтарский по отношению к Владимиру. Илья Муромец (в некоторых вариантах в его роли выступает Добрыня) - второстепенный герой этой былины. Он помог Сухману, доказал его чистоту перед князем, перед Русью. Владимир смилостивился, даровал Сухману свободу. Но богатырь не пожелал служить несправедливому правителю, предпочёл смерть. Честь для него оказалась выше службы. Нет сомнений, что симпатии сказителя и его слушателей - на стороне Сухмана. Так что же, они осуждают Владимира? Не всё так просто! Эпос устроен сложнее, чем школьное противопоставление "положительных и отрицательных персонажей". Владимир и в деспотизме велик. Солнышко есть солнышко.
ФЕОФАН ПРОКОПОВИЧ. ВЛАДИМИР, ТРАГЕДОКОМЕДИЯ
Епископ Феофан - уже не столько представитель русского Средневековья, сколько человек Нового времени. Как и его возлюбленный монарх, Петр I, Прокопович эффектно выступал во многих амплуа. Просветитель, реформатор, архиерей, поэт, изворотливый политик, знавший толк в пропаганде. Сегодня читать стихотворную драму 1705 года непросто. Это был литературный дебют 24-летнего священнослужителя - и, честно говоря, дебют несовершенный. Автор стремился в духе французских классицистов представить ключевое событие из русской истории, попутно расправляясь с собственными политическими оппонентами. Злодеи - языческие жрецы - строят козни, а Владимир - «всех славенороссийских стран князь и повелитель», как и подобает герою, излагает свои сомнения и принципы в высокопарных монологах.
Прославляя Владимира, Феофан агитировал за петровские преобразования. Язычество показано в трагедокомедии как бастион невежества. Владимир - как первый русский просветитель. Тенденцию Прокопович выразил остро: консерваторы узнали себя в карикатурных жрецах. Но риторические красоты ему не удались. Прокопович написал ещё и проповедь, посвящённую святому князю. Панегирики ему удавались куда лучше.
ЯКОВ БОРИСОВИЧ КНЯЖНИН. ВЛАДИМИР И ЯРОПОЛК, ТРАГЕДИЯ
В 1772-м году Яков Княжнин пишет классицистическую (и весьма кровавую!) трагедию из русской истории. Примером для него служила расиновская «Андромаха». Разумеется, герои говорят стихами. Княжнин - поэт гораздо более изобретательный, чем Феофан. Это неудивительно: его вооружили Ломоносов и Сумароков. И даже в выспренних монологах можно заметить афористическое остроумие - правда, несколько поблекшее за два с половиной века:
Я знаю, Ярополк достоин лютой казни,
Я знаю, все велит презреть родства приязни,
Но низкой хитростью велишь его сразить.
В оливах мирных меч возможно ли укрыть,
Не облекаяся в бесчестье вероломства?
Могу ли я не быть злодей в очах потомства?
Когда стремится брат россиян ко стыду,
Себе к бесславию, отечества к вреду,
Пускай уже свое злодействие свершает
И наше мщение с тобою оправдает;
А мы, отшед отсель к престолу моему,
К защите общества, к погибели ему,
От Волховских брегов собравши сильны рати,
Открытою войной пойдем врага попрати!
Излюбленный конфликт эпохи Просвещения - общественное и личное. Мятущийся герой всё-таки избирает долг перед государством, перед историей. Светский автор, человек эпохи Просвещения, Княжнин вовсе не идеализирует канонизированного церковью князя. Впрочем, Владимир здесь - еще язычник, обагренный кровью брата. Логика трагедии оправдывает убийство: беспутный Ярополк несёт Отечеству беды. Да и кто из видных монархов не устранял родственников? Но главную читательницу империи - Екатерину II - трагедия Княжнина разочаровала. Образ равноапостольного князя показался ей не слишком уважительным. Княжнин, как сторонник аристократической оппозиции, выдвигает на первые роли вельможу Сваделя (Свенельда) - эдакого бескорыстного государственника. Идея прозрачная: лучшие из знатных мужей должны управлять монархами. Екатерина в «Записках касательно российской истории» настаивает на противоположной трактовке. У неё именно Свенельд повинен в княжеской междоусобице.
А. С. ПУШКИН. РУСЛАН И ЛЮДМИЛА
Кого только не собрал Пушкин в свою программную сказочную поэму! Но вспомним: всё
начинается со знаменитого стольнокиевского застолья. А кто во главе стола? В народной памяти в качестве могущественного правителя остался именно князь Владимир. С его образом связывали представления о расцвете державы, об эталонной эпохе, которую хочется продлить навсегда - хотя бы в песне.
В толпе могучих сыновей,
С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал…
Князь Владимир в пушкинской сказке - фигура антуражная, он не принимает участия в фантастических приключениях героев. Но это важная роль - символизировать власть, и заменить Владимира некем. К тому же князь Владимир у Пушкина - благородный отец. Отец героини.
А. К. ТОЛСТОЙ. ПЕСНЯ О ПОХОДЕ ВЛАДИМИРА НА КОРСУНЬ
Тонкий мастер исторической баллады не мог обойти вниманием образ князя Владимира. Толстому хорошо удавались стилизации
былин. Причем он использовал для этого привычный рифмованный силлабо-тонический стих, и редко щеголял антикварными славянизмами. В его стихах воспроизводится не былинная форма, а есть былинное сказочное простодушие. Почтительное удивление перед подвигами старины глубокой. Ощущение, что мы вошли в пространство мифа, не потеряв внятности поэтической речи. К тому же у Алексея Константиновича имелся вкус к сюжетной поэзии.
Он посвятил целую поэму князю Владимиру. Получилась образцовая поэтизация летописного сюжета о Владимире Святославиче. Князь завоевывает «греческую веру» огнем и мечом, но меняется, «узрев истинного Бога». Крещение чудесным образом меняет характер грозного правителя, а заодно - и судьбу Руси:
И нá берег вышел, душой возрожден,
Владимир для новой державы,
И в Русь милосердия внёс он закон —
— Дела стародавних, далеких времен,
Преданья невянущей славы!
Вполне привычная трактовка, по духу - Несторова. Но Толстой оживляет канон мощью стиха.
А. К. ТОЛСТОЙ. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
Уже не баллада, но стихотворение. Ставшее хрестоматийным. Его нередко переиздают для детей, с завлекательными иллюстрациями. Старый богатырь едет прочь от Киева и с обидой вспоминает княжеское гостеприимство:
И ворчит Илья сердито:
«Ну, Владимир, что ж?
Посмотрю я, без Ильи-то
Как ты проживёшь?
Двор мне, княже, твой не диво!
Не пиров держусь!
Я мужик неприхотливый,
Был бы хлеба кус!
Добродушное ворчание сильного человека прямиком пришло из самых вольнодумных былин. Богатырю опостылела суетливая столица с греческой хитростью, с вероломством князей… Образ вечнозелёного обаяния, он всегда современен. И Владимир в логике этого мифа - политик, а не святой.
ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ. БОГАТЫРИ
Эта пьеса - скомороший мюзикл в революционном духе - шла в московском Камерном театре, в постановке режиссёра Александра Таирова. Музыка великого Бородина, декорации по палехским мотивам… Демьян Бедный показал отсталую Древнюю Русь, слабохарактерного Владимира, а богатырей вывел в виде пьянчуг. И крещение Руси интерпретировал в духе антирелигиозных кампаний предыдущего десятилетия… Положительными героями стали "социально близкие" разбойники. Но в 1936-м шарж на князя Владимира советскому государству уже не требовался. Вячеслав Молотов ушёл после первого акта, воскликнув: «Безобразие! Богатыри ведь были замечательными людьми!»
Отныне к Крещению Руси следовало относиться как к прогрессивному свершению, а о «Богатырях» Алексей Сурков сказал так: «Вся пьеса Демьяна Бедного проникнута вульгарным
отношением к вопросам истории. Фашистская литература говорит, что в России нет народности, не имелось и государственности. В связи с такой трактовкой вся концепция Демьяна Бедного имеет политически вредное направление».
Разгром «Богатырей» стал началом патриотической кампании в прессе. Демьян, несмотря на раскаяние, лишился партбилета. Его посмертно восстановят в партии только при Хрущёве. Вот так отомстил «евангелисту Демьяну» князь Владимир Святославич.
БОРИС ВАСИЛЬЕВ. ВЛАДИМИР КРАСНОЕ СОЛНЫШКО
Появлялся Владимир и в исторических романах - как правило, почтительных по отношению к князю. Борис Васильев в 1970-е был одним из самых читаемых писателей в СССР. Но исторические романы он принялся писать довольно поздно, подхватив знамя Анатолия Ладинского и Всеволода Н. Иванова. И ушёл в былинные времена с головой. Киевская Русь для Васильева - своего рода утраченный рай, счастливая европейская альтернатива для России. Роман «Владимир Красное Солнышко» написан в простодушном стиле, но свою «политическую линию» автор держит крепко. Тут и воспитание правителя, и государственный ум, и громкие свершения. Вся жизнь князя прошла в борьбе за власть и в укреплении державы - эта фактура годится для приключенческого романа. Словом, у Васильева получился Владимир, достойный памятника на центральной площади.
