Текст: Сергей Шулаков
Обложки предоставлены издательством
БЕГСТВО С КОВЧЕГА
Абузяров И. Финское солнце. - Нижний Новгород: Бегемот, 2015. - 320 с., 1000 экз. Нижегородское собрание сочинений.
В дачной местности под Санкт-Петербургом, на берегах Финского залива, в Выборге и Сестрорецке, в межсезонье можно наблюдать вялые, словно противоестественным образом увядающие рассветы. Для человека с воображением такое поведение светила может представлять серьезную проблему; иные, впрочем, находят в нем отдельную прелесть. Не в этих ли географических особенностях при большом желании можно отыскать одну из причин своеобразия русского модерна? И не это ли тусклое свечение Ильдар Абузяров определил как «финское солнце»?
Место обитания его героев - Нижний Хутор, сюрреалистический Нижний Новгород. Но полускрытое название здесь не шифровка, а расширение; события, разглядываемые автором, условия, которыми они обставлены, могут происходить в любом российском провинциальном городе; вот и автор предисловия Алексей Корниенко указывает на «универсальность хронотопа».
Сюрреализм Абузярова всегда остро критичен. Однако «Финское солнце», например, с романом 2010 года «ХУШ» не сравнить. Юношеский задор сменился пророчествами философа. Там юноша Ирек, сбежавший от дикаря-отчима из Нижнего Новгорода, скитался по холодному Санкт-Петербургу, пока не забрел в мечеть, где к нему отнеслись, наконец, с пониманием. Реальности «ХУШа», как всегда у Абузярова, сплетаются, к ним присоединяется ретро-линия петроградского дворничонка Юсуфа, сюжетные линии складываются в арабески мастерского узора, вытканного на основе страны «тысячи и одной ночи» - темной, загадочной, органически чужой для Ирека и его новых друзей. «Тысячу и одну ночь» следует понимать буквально: страна, в которой воцарилась вечная тьма.
В «Финском солнце» обитатели Нижнего Хутора застыли, они лишены всякой воли, и все попытки изменений тщетны. Дом, похожий на утюг или корабль в престижном районе Нижнего Хутора заселяют разные люди. В основном Абузяров недоволен их мещанскими потребностями, однако дело оборачивается гораздо хуже. Вот Пертти, он выглядел старше своих сорока девяти, и «чувствовал, что разлагается изнутри… Что тело превратилось в помойку… И простыни липкие, словно они варятся в баке, кипят, тлеют вместе с торфяным огнем, как на болоте, и потому пахнет от них бомжатником». Мы опустили здесь некоторые особенно острые физиологизмы, и без них понятно, что внешняя оболочка героя разрушается. Как и внутреннее содержание. Лежа на вот этих своих простынях, Пертти слышит звуки альковной сцены сантехника Каакко и его, Пертти, жены и думает про себя: «Молодец, сынок. Зажимай ее крепче, чтобы она смогла разродиться новым потомством. Спасибо, спасибо тебе». Здесь не просто смакуется картина полного упадка личности, человеческая воля здесь не только побеждена, остатки ее направлены на мазохистское саморазрушение, что, конечно, приводит к физической смерти героя.
Рассказчик является частью среды: «Я часто думаю о своих соседях… Я и сам порой готов заплакать в темноте. От безысходности», - и, одновременно, возвышается над ней, наблюдает. Чем больше всматривается, тем острее желание заплакать. В доме холодно, одному из героев кажется, что «весь мир вокруг - холодильник». Вокруг дома скверно: «власти» сливают в реку «тухлую теплую жижу». Дом, который называют «кораблем», словно Ноев ковчег без праведника; или Ной - рассказчик? Кафе в цоколе, названное «Спасательная шлюпка», «будто подбирает всех тварей, вывалившихся за борт». И сам Нижний Хутор - город, «где люди встречаются, сходятся, расходятся и даже разводятся исключительно на мусорных тусовках». Деловые встречи назначают у мусорных куч, бизнес основан на мусоре. «Гуляют вечером с собаками, детьми и мусором. Влюбленные встречаются, неся в руках цветы и бытовые отходы. Заполошные домохозяйки выбегают за маслом, хлебом и водкой, непременно прихватывая с собой черные мусорные пакеты». Юноша, эпизодический герой, гадает: «К какому из адских кругов ближе заречная часть Нижнего Хутора?» Персонажи полны тоски и отвращения - в квартире, в трамвае, в баре. Мусор освещает «подтаявшее, как ледышка финское солнце». Но оно бессильно: жители дома «из зловещего мрака подъезда выходят в непроглядную тьму ночной улицы».
Фотографа зовут Фотти, неразлучную парочку - Варенники и Энники, лишь в имени писателя можно увидеть фантазию, его имя - Оверьмне. Это отдает инфантилизмом, но легкий дискомфорт быстро растворяется. Больше огорчают торопливые находки языкового стиля. «После того, как Люлли сказала, что это наследили разбежавшиеся раки, Каакко потрогал пол под раковиной… и понял, что это не враки»; «Этого напряжения и непонимания двух родственных душ не выдержал душ. И Веннике пришлось пригласить сантехника… - Отчего такая грусть? - якобы между прочим спросил Каакко у Веннике, копаясь в душе». Но Ильдару Абузярову многое прощается за то, что он не носится по пространству современной литературы со своими претензиями, рефлексиями, болезненным самолюбием, а высказывая, еще и берет на себя все эти проблемы целого поколения, которому с детства обещали одно, а со сломом государства выдали совсем другое.
Ковчег дал метафизическую течь. В доме-корабле происходит череда необъяснимых смертей: заживо разложившийся Пертти, выгоревший изнутри электрик Исскри, вдвоем сделавшие шаг с крыши старшеклассницы, удавленная бездушная Кайса… Со смертями разбирается инспектор Криминалле, однако всякому ясно, что слуга закона здесь бессилен, сама жизнь отказывается течь под килем корабля-ковчега. Вот истинный, узнаваемый Абузяров: «Я часами могу так стоять и медитировать. Часами, неделями, месяцами». И дальше: «Вид из моего окна скучный, невыразительный, бессмысленный. Там словно застыли те времена и пространства, которых уже нет в реальном времени и пространстве… Серое уныние и море асфальта… Жилые, но безжизненные здания и пустыри между ними…». Дело ли в мелочности тварей ковчега? Подворовывающий работяга рассуждает об уходе жены о том, что уход этот - наказание. «Неужели за воровство с хаппоненского склада? Неужели за то, что он брал чужое для своих родных, его родных заберет теперь какой-то чужой мужчина?» Автор сам изобразил проблему довольно простой - мелкое воровство. Но склонен рассматривать ее с позиций едва ли не религиозно-мистических. Может быть алчности? В городском парке валят многолетние дубы, - некоторые считали их священными, роют котлован под торговый центр. «От ямы несет священной кашей из прелой листвы, глины и грязи». Что это, если не могила? Другой критик, Артем Рондарев, на задней крышке переплета называет роман Ильдара Абузярова притчей и говорит, что не хочет разбирать на болты и секции эту замкнутую цельную конструкцию. Но и без разбора понятно, на что конструкция замкнута - на собственную безысходность.
Есть ли выход? Да. Или полувыход. В Нижнем Хуторе активизируются экологические террористы - любимый конек Абузярова. Гремит мощный взрыв, река выходит из берегов. «Новоявленный гипермаркет Хаппонена ушел под воду, словно Град Китеж, спасаясь от экотеррористов». С полюсами оценок здесь что-то не так, однако с сюжетом все понятно - выход ведет в очередной тупик, не сулящий для Нижнего Хутора и его жителей ничего нового. Жизнь, пошлая, ничтожная, топит всех, и побег невозможен - только в пространство символизма.
МЕДИЦИНСКИЙ ФАКТ
Андронова А. Хирургический день. Повести. - Нижний Новгород: Бегемот, 2015. - 328 с., 1000 экз. Нижегородское собрание сочинений.
Новый район Нижнего Новгорода наиболее конкретно описан в одной из повестей Анны Андроновой, «Детский городок». И он вызывает у автора не те чувства, что у Абузярова. Из окна своей новой квартиры Оксана видит рощицы и поля, «стайки» коттеджей и высотки, «веселые и праздничные». Если опустить глаза вниз, то в поле зрения окажутся охраняемая парковка, клумбы и детский городок - «все яркое, все в цветную полоску, и куча малышни». Анна Андронова и ее героиня испытывают чувства, противоположные Абузяровским: от всего этого «даже в дождь настроение повышалось».
У Андроновой социальное разделение в Нижнем обретает четко выраженные географические очертания. Взрослые дети появившегося вдруг Оксаниного отца имеют цель: «А направленность у них такая, что из рабочей слободки, от завода, непременно надо в хороший район переехать. В центральный и престижный, на ту сторону реки» - с другой стороны, которая у Ильдара Абузярова именуется «мусорной». Отец отсутствовал двадцать лет, уже умерла мама Оксаны, и вот, вдруг, явился с паспортом: «Доча…». И теперь беременная безмужняя молодая женщина должна думать еще и о нем.
Порой Анна Андронова намеренно шокирует читателя. Во время дежурства прикорнувшая было Оксана слышит с улицы, от приемного отделения, женский крик, плач, заклятие-причитание по умершему: «А-а-а!.. Зачем… - выл голос, - заче-ем ты там лежишь один!.. Как я буду теперь без тебя-я?!» У женщины кто-то умер в больнице. И автор продолжает, чтобы достигнуть предела шокового воздействия на читателя: «„Тебе там холодно без меня-я!“ - разносилось по пустынной ночной улице». Героиня вспоминает недавно умершую мать, и читать становится совсем уж невыносимо. Но что-то «булькнуло и колыхнулось в животе», это новая жизнь проснулась, возможно, испугавшись отголосков смерти, и Оксана принялась «баюкать живот». Вечная оппозиция «жизнь - смерть» решена здесь сочетанием натуралистически жестокого правдоподобия с обыденностью происходящего. Отца, конечно, Оксана почти простила, разрешила повозиться с капающим водопроводным краном.
И гинекологические полуподробности, обтирание лежачих и судна, и судьбы родителей - к матери одной из подруг героинь повести «Соловей», опытному акушеру, днем и ночью звонили и шли знакомые и полузнакомые беременные, она никому не отказывала и держала под стеклом множество фотографий малышей, рожденных с ее помощью, - и приступы отчаяния: «Умер, сволочь такая, и оставил нас опять одних…», - все это признаки точно сконструированного, по-женски и по-врачебному логичного текста. Писательница точна в главном - выборе ниши. Эти повести и в журнальных публикациях смотрелись бы необычно, впрочем, рассказы писательницы публиковались в «Юности» и провинциальных сборниках.
Нижний Новгород продемонстрировал уверенный уровень литературы, однако делиться успехом своего начинания там не спешат. Название очередной книги серии, которая готовится к печати, - «Свои. Нижегородская проза». В сборнике будут представлены авторы-нижегородцы разных направлений, обещают даже мистику и магический реализм. Издательство «Бегемот» планирует выпустить и авторские сборники малой прозы, и поэтические антологии. Старт, взятый книгами Ильдара Абузярова и Анны Андроновой, предполагает довольно высокую планку, и теперь издательство будет вынуждено ее поддерживать, - а это вызывает интерес.
Проект «Нижегородское собрание сочинений» реализуется при поддержке правительства Нижегородской области, Министерства культуры Нижегородской области и Департамента культуры Нижнего Новгорода.
