Текст: Андрей Васянин/РГ
Фото: Сергей Куксин/РГ
Первые герои Табакова не раз уходили от нас. В 1960-м Олег из «Шумного дня», порубив шашкой мебель, уносился из родительской квартиры. Обломов убегал куда-то в новую жизнь, вслед за велосипедом с прекрасной женщиной в седле. Его герои уходили — и потом всегда возвращались, чтобы дальше, с шестидесятническим запалом, бороться и искать, найти и не сдаваться, побеждать мещанство и прорубать дорогу следующим победителям.
Но на сей раз Табаков ушел совсем и больше не выйдет из-за кулис.
На сцене море цветов. Почетный караул у гроба. На заднике фото: великий артист в образах Сальери, Олега Савина, доктора Дорна, Обломова... Вот он совсем юный с открытки 65-летней давности, вот он мэтр в кабинете директора, вот режиссер, бурно жестикулирующий на репетиции. Несколько тысяч человек прорвались сквозь заснеженные улицы Москвы, чтобы проводить Олега Табакова в последний путь. Среди них как знаменитости, так и зрители, поклонники его таланта.
«Мы приходим в этот мир, чтобы прожить свою жизнь и чтобы после нас осталось что-то», — сказал однажды Олег Павлович. В зале, которому именно при Табакове было возвращено первоначальное шехтелевское оформление, на сцене, его усилиями обновленной, оснащенной и освещенной, — актеры трех его театров, его коллеги и просто те, кто считает себя его учениками. Константин Хабенский, Владимир Машков, Авангард Леонтьев, Сергей Гармаш, Сергей Безруков и молодые московские артисты за кулисами. Под тихую музыку струнного квартета они подходили к родственникам Олега Павловича, брали слово на траурной церемонии, которую вел ректор Школы-студии МХАТ Игорь Золотовицкий.
Выступающие изо всех сил старались держать себя в руках. Дрожали голоса у вспоминающего былое Анатолия Смелянского, многолетнего ближайшего друга Табакова, и у Ирины Мирошниченко, просящей за все и за всех прощения у Олега Павловича. Александр Ширвиндт, вспоминая, как Табаков в секунды управлялся с делами, на которые у иных уходили недели, говорит неестественно медленно, разделяя фразы на отдельные слова. У некоторых на свои слова уже нет сил, они прячут чувства за стихами. Авангард Леонтьев прочел «Август» Пастернака («Прощай, размах крыла расправленный, Полета вольное упорство…»). Вениамин Смехов — Давида Самойлова («Вот и все. Смежили очи гении...»). За три часа гражданской панихиды по сцене прошла вся театральная Россия, актеры и режиссеры от Саратова до Владивостока. Десятки москвичей, не попавшие в театр и смотревшие трансляцию церемонии на экране, вынесенном в Камергерский, проводили «главного» в последний путь долгой овацией.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Александр Филиппенко, народный артист РФ:
Уходит мое поколение, мои друзья, мои партнеры по сцене. Вместе с Олегом Павловичем, Леликом, как мы его называли, я был счастлив выходить в спектакле «На дне» Адольфа Шапиро, где он играл Луку, а я — Сатина. Олег Павлович был необыкновенно веселый и остроумный собеседник. Рядом с ним жизнь казалась легкой и прекрасной. Не знаю, какой она станет теперь без него. Как говорил Сатин, «он подействовал на меня, как кислота на старую грязную монету. Выпьем за его здоровье. Наливай!»
Евгений Стеблов, народный артист РФ:
Помню, когда его только-только назначили художественным руководителем МХТ, мы встретились во дворе театра, и первое, что я сказал ему, — я тебя поздравляю, конечно, но уж больно груз тяжел. Олег согласился — но в жизни он всегда поднимал именно такие грузы. Он поднял МХТ как самый настоящий кризисный менеджер, поднимал одно за другим поколения новых актеров, и в открытом им театральном колледже уже растут поколения следующие. При этом в Табакове абсолютно не было нарциссизма, а была только потребность в саморазвитии, в движении, он же и в инвалидной коляске выезжал на сцену, и в марте, кажется, должен был снова играть в «Драконе». Настоящий талант требователен прежде всего к самому себе.
Сергей Юрский, народный артист РФ:
Горечь и боль наполняют нынче десятки тысяч людей. Он без оваций никуда не входил, знал, что его обязанность соответствовать тому, что думают люди. Насчет своих немощей и их преодоления шутил всегда, в нем всегда жила эта смесь шутовства и серьезности. Он умел это и в жизни, и на сцене.
Он знал, что все это с ним будет! И другое знал! Мы снимались в Крыму в «Короле-олене», а однажды вместе отдыхали, сидели всю ночь. И он говорил не о кино, а о театре. Сказал, что хочет школу. Рассказал, что будет с учениками, «Табакеркой»… Казалось невероятным, но все сделал, как предвидел. Он и сейчас видит полный Камергерский переулок. Знал, что соберет тут всю театральную Россию. И вот мы все здесь, а его нет. Простимся и будем помнить.
